Обход (станция)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Координаты: 57°34′07″ с. ш. 46°12′41″ в. д. / 57.56861° с. ш. 46.21139° в. д. / 57.56861; 46.21139 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=57.56861&mlon=46.21139&zoom=13 (O)] (Я)
Станция Обход
Горьковская железная дорога
Отделение ж. д.:

Горьковское

Дата открытия:

1927[1]

Тип:

внеклассная

Код станции:

266724

Код в «Экспресс-3»:

2060029

Обхо́д — железнодорожная станция Горьковской железной дороги в Уренском районе Нижегородской области, находится на железнодорожной ветке Нижний Новгород — Котельнич, в 38 км к северо-востоку от районного центра города Урень.

Это бывший леспромхоз, который заготавливал деловую древесину. Лесоперерабатывающий завод имел нижний и верхний склады. Население в большинстве своём работало на лесозаготовках. Небольшая часть жителей станции Обход постоянно работала по обслуживанию участка железнодорожного пути, на котором было интенсивное движение. В начале 1970-х годов завод был закрыт, заготовка древесины прекратилась. На станции Обход имеется 8-летняя школа, магазин, железнодорожный вокзал, почта. Население — 579 человек.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4330 дней] Станцию вплотную окружает смешанный лес, состоящий из сосновых и лиственных деревьев. По краю насёленного пункта проложено асфальтированное шоссе Урень — Шахунья. Имеется постоянное автобусное сообщение. Ежедневно на станцию прибывают электропоезда, которыми можно добраться в населённые пункты севернее и южнее станции Обход.

Напишите отзыв о статье "Обход (станция)"



Примечания

  1. Железнодорожные станции СССР. Справочник. — М.: Транспорт, 1981


</center>

Остановочные пункты железной дороги
Предыдущая остановка:
Шалега
Горьковская железная дорога
Следующая остановка:
Буренино


Отрывок, характеризующий Обход (станция)

Нападать другой раз Денисов считал опасным, чтобы не встревожить всю колонну, и потому он послал вперед в Шамшево бывшего при его партии мужика Тихона Щербатого – захватить, ежели можно, хоть одного из бывших там французских передовых квартиргеров.


Был осенний, теплый, дождливый день. Небо и горизонт были одного и того же цвета мутной воды. То падал как будто туман, то вдруг припускал косой, крупный дождь.
На породистой, худой, с подтянутыми боками лошади, в бурке и папахе, с которых струилась вода, ехал Денисов. Он, так же как и его лошадь, косившая голову и поджимавшая уши, морщился от косого дождя и озабоченно присматривался вперед. Исхудавшее и обросшее густой, короткой, черной бородой лицо его казалось сердито.
Рядом с Денисовым, также в бурке и папахе, на сытом, крупном донце ехал казачий эсаул – сотрудник Денисова.
Эсаул Ловайский – третий, также в бурке и папахе, был длинный, плоский, как доска, белолицый, белокурый человек, с узкими светлыми глазками и спокойно самодовольным выражением и в лице и в посадке. Хотя и нельзя было сказать, в чем состояла особенность лошади и седока, но при первом взгляде на эсаула и Денисова видно было, что Денисову и мокро и неловко, – что Денисов человек, который сел на лошадь; тогда как, глядя на эсаула, видно было, что ему так же удобно и покойно, как и всегда, и что он не человек, который сел на лошадь, а человек вместе с лошадью одно, увеличенное двойною силою, существо.
Немного впереди их шел насквозь промокший мужичок проводник, в сером кафтане и белом колпаке.
Немного сзади, на худой, тонкой киргизской лошаденке с огромным хвостом и гривой и с продранными в кровь губами, ехал молодой офицер в синей французской шинели.
Рядом с ним ехал гусар, везя за собой на крупе лошади мальчика в французском оборванном мундире и синем колпаке. Мальчик держался красными от холода руками за гусара, пошевеливал, стараясь согреть их, свои босые ноги, и, подняв брови, удивленно оглядывался вокруг себя. Это был взятый утром французский барабанщик.
Сзади, по три, по четыре, по узкой, раскиснувшей и изъезженной лесной дороге, тянулись гусары, потом казаки, кто в бурке, кто во французской шинели, кто в попоне, накинутой на голову. Лошади, и рыжие и гнедые, все казались вороными от струившегося с них дождя. Шеи лошадей казались странно тонкими от смокшихся грив. От лошадей поднимался пар. И одежды, и седла, и поводья – все было мокро, склизко и раскисло, так же как и земля, и опавшие листья, которыми была уложена дорога. Люди сидели нахохлившись, стараясь не шевелиться, чтобы отогревать ту воду, которая пролилась до тела, и не пропускать новую холодную, подтекавшую под сиденья, колени и за шеи. В середине вытянувшихся казаков две фуры на французских и подпряженных в седлах казачьих лошадях громыхали по пням и сучьям и бурчали по наполненным водою колеям дороги.