Общественное сознание

Общественное сознание — в марксизме: отражение общественного бытия; совокупность коллективных представлений, присущих определённой эпохе. Оно отражает в сущности и само состояние конкретного общества. Общественное сознание нередко противопоставляется индивидуальному сознанию как то общее, что содержится в сознании каждого человека как члена общества. Общественное сознание является составной частью надстройки и выражает его духовную сторону.

В советской философии особенно акцентировалась идея того, что общественное сознание "активно" отражает общественное бытие, т.е. преобразовывает его.

Общественное сознание, складываясь из сознаний составляющих общество людей, не является его простой суммой, а обладает некоторыми системными свойствами, не сводимыми к свойствам индивидуального сознания. Выделяют различные формы общественного сознания.

История термина

Истоки представления об общественном сознании восходят к Гегелю, который, однако, вместо данного термина использовал понятие Абсолютный Дух. В философии марксизма в абсолют возводится общество, а дух переименовывается в сознание. У самого Карла Маркса есть только намек на общественное сознание^{[нет в источнике]}К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан), когда он изрекает свою знаменитую фразу "Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание" (К критике политической экономии, 1859) . Собственно термин "общественное сознание" впервые употреблен Лениным в 1895 году (ПСС, т. 2, с. 482) и окончательно закреплен и введен в научный оборот Богдановым (Богдановъ А. Наука объ общественномъ сознаніи. (Краткый курсъ идеологической науки въ вопросахъ и ответахъ). – М.: Книгоизд-во писателей, 1914. – 203 с.). Схожий, но не тождественный термин (фр. Conscience collective — массовое сознание), который иногда переводится на русский язык как общественное сознание встречается у Эмиля Дюркгейма.

В современной российской философии формы общественного сознания нередко заменяются на духовные сферы

Формы общественного сознания

Обычно называют шесть форм общественного сознания:

• Искусство (Художественное сознание)
• Наука (в т.ч. философия)
• Мораль
• Правосознание (Право)
• Религия — на ранних этапах развития человечества всеобщая форма общественного сознания, зародившаяся ок. 40-50 тыс. лет назад
• Идеология (Политическое сознание) — наивысшая форма общественного сознания^{[нет в источнике]}К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Формы общественного сознания зависят от жизни, устройства социальных институтов, организации процесса познания и т. д. Поэтому они всегда тесно связаны с определённого типа общественными отношениями: экономическими, политическими, нравственными, эстетическими, отношениями между членами научного сообщества и другое.

Каждой форме общественного сознания: науке, философии, мифологии, политике, религии и т.д. - соответствуют специфические формы знания.

Советский философ Василий Петрович Тугаринов насчитывал лишь 4 формы общественного сознания: искусство, мораль, науку и философию, а к числу уровней относил идеологию и общественную психологию.

Субъект общественного сознания

Большую теоретическую проблему представляет вопрос о том, кто же является носителем, субъектом общественного сознания. Является ли общество или какая-либо его часть таким субъектом, который способен принимать решения, иметь определённую эмоциональную жизнь, воспроизводить подобных себе носителей сознания? В определённом смысле можно говорить о субъективных свойствах не только каждого отдельного человека, но и более общих групп людей (класс, национальность, государство, человечество). Но при этом следует помнить, что идеальное как мыслительный процесс не может быть присуще ни обществу в целом, ни какой-то отдельной общественной группе. Сознание как таковое является исключительным свойством личного бытия. Общество, через родителей и ближайшее окружение ребёнка развивает его сознание, в котором, таким образом, собственное бытие всегда связано с бытием некоторой более общей группы. В каждой культуре создается символика, так или иначе заставляющая личность жить интересами общности, испытывать радости и переживания по поводу её успехов и неудач. Вне такого объединения сознательная жизнь человека не только теряет высший смысл, но попросту невозможна. Хотя сама личность силой мышления способна модифицировать собственное сознание, но известные в истории философских идей попытки построить своё бытие как совершенно независимое от общества всегда демонстрировали свою несостоятельность.

Социально-исторические общности людей могут выглядеть как субъекты, способные принимать решения. Например, государства принимают решения о начале или окончании войны, классы ведут борьбу, выбирают эффективные формы её осуществления. Хотя решения, в конечном итоге, принимаются ограниченным кругом лиц или даже отдельными людьми, но в развитой общественной структуре они связаны достаточно жёсткими регламентирующими их действия правилами — конституцией государства, законами, положениями и нормами, а также моралью. В то же время, на данном этапе развития общества, на общественное сознание оказывают большое влияние средства массовой информации, посредством которых можно существенно модифицировать общественное сознание. Большим вопросом, касающимся специфики общественного сознания в целом, является вопрос о том, как соотносятся субъективные свойства личности и общности, какие из своих субъективных свойств и каким образом (добровольно или вынужденно) личность передает органам, представляющим общность, имеющим право говорить от её имени. '

Уровни общественного сознания

Структура общественного сознания очень сложна: прежде всего, в нём выделяют уровни - обыденно-практический и научно-теоретический. Подобный аспект рассмотрения общественного сознания можно назвать гносеологическим, поскольку он показывает глубину проникновения субъекта познания в объективную реальность. Как известно, обыденно-практическое сознание менее структурировано, более поверхностно, чем научно-теоретическое. Общественное сознание на обыденно-практическом уровне проявляет себя как общественная психология, на научно-теоретическом уровне - как идеология. Следует подчеркнуть, что идеология - это не всё научно-теоретическое сознание, а только та его часть, которая носит классовый характер.

См. также

• Массовое сознание
• Представление
• Картина мира
• Модель мира

Ссылки

• [filosof.historic.ru/enc/item/f00/s07/a000791.shtml общественное бытие и общественное сознание]
• Введение в философию. - М.: Политиздат, 1989. Ч.2. - 3. Структура общественного сознания - С.445-455
• Демичёв В.А. Общественное бытие и общественное сознание. - Кишинёв, 1970.
• Келле В.Ж., Ковальзон М.Я. Формы общественного сознания - М., 1959
• Михайлов Ф. Т. Общественное сознание и самосознание индивида. - М. : Наука, 1990. - 222 с.
• Уледов А.К. Структуры общественного сознания. - М., 1968.
• Челышев П.В. Обыденное сознание или не хлебом единым жив человек. М.: Московский государственный горный университет, 2007. - 359 с.

Отрывок, характеризующий Общественное сознание

– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.