Объединённое княжество Валахии и Молдавии
| Объединённое княжество Валахии и Молдавии | |||||||||
| Principatele Unite ale Valahiei şi Moldovei Принчипателе Уните але Валахіей ши Молдовей | |||||||||
| Вассалитет Османской империи (до 1878); Независимое княжество (с 1878) | |||||||||
| |||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| |||||||||
 Объединённое княжество Валахии и Молдавии после подписания Сан-Стефанского договора | |||||||||
| Столица | Бухарест и Яссы (1859—1861) Бухарест (1859—1881) | ||||||||
| Язык(и) | румынский | ||||||||
| Религия | православие | ||||||||
| Форма правления | монархия | ||||||||
Объединённое кня́жество Вала́хии и Молда́вии (рум. Principatele Unite ale Valahiei şi Moldovei) — государственное образование, возникшее в 1859 году после объединения Дунайских княжеств. Образовалось после коронации Александру Иоана Кузы в Молдавском княжестве и Валахии. Являлось вассальным государством Османской империи.
В ходе Русско-турецкой войны 1877—1878 годов государство провозгласило независимость и было признано в 1878 году. В 1881 году после провозглашения Кароля I королём на территории государства возникло Королевство Румыния.
Содержание
Территория и демография
Территория
Объединённое княжество Валахии и Молдавии полностью находилось в Европе. Его восточная граница пролегала по реке Прут, а на юге проходила по линии Болград — Кагул — озеро Сасык — Чёрное море. Одновременно внутренняя административная граница с Османской империей проходила по реке Дунай на юге. Таким образом, княжество имело узкую полосу земли между Дунаем и границей с Россией, которая тянулась от городов Галац и Брэила до Чёрного моря. На юге административная граница с Османской империей проходила строго по реке Дунай. У Баната румынская граница поворачивала на северо-запад, где соприкасалась с Трансильванией. Далее она шла строго по вершинам Карпато-дунайских гор, сначала поворачивая на восток, а затем на север. В районе Буковины румынско-австрийская граница шла на восток до верховья реки Прут.
За время существования Объединённого княжества румынская граница один раз менялась. Это произошло после Русско-турецкой войны 1877—1878 годов, когда от Османской империи была получена Северная Добруджа, а Российской империи была передана Южная Бессарабия. Теперь румынская граница с Российской империей на юго-востоке проходила по Килийскому гирлу дельты Дуная до Чёрного моря. С Болгарией новая граница пролегала от реки Дунай по прямой линии до моря. Объединённое княжество имело внешние границы с Австро-Венгрией на западе, северо-западе и севере, а также с Россией на востоке. На юго-востоке оно омывалось Чёрным морем. До 1877 года княжество имело общую внутреннюю границу с Османской империей, с 1877 года оно стало независимым княжеством, а на юге образовалась Болгария.
Административно-территориальное деление
Объединённое княжество Валахии и Молдавии делилось на жудецы. Такое деление исторически сложилось ещё в XV веке. В XIX веке сложилась система административно-территориального деления Румынии, использующаяся и сейчас. Само княжество с 1859 по 1861 год делилось на две составные части: Молдову и Валахию, которые в свою очередь делились на жудецы. В 1861 году княжества окончательно объединились. В составе Объединённого княжества административным центром Молдовы были Яссы, а Валахии — Бухарест[1].
В Валахии находились жудецы Арджеш (центр в Куртя-де-Арджеш), Брэила (центр — Брэила), Бузэу (центр — Бузэу), Вылча (центр — Вылча), Горж (центр — Горж), Джурджу (центр — Джурджу), Долж (центр — Крайова), Дымбовица (центр — Тырговиште), Илфов (центр — Бухарест), Кэлэраши (центр — Кэлэрашь), Мехединци (центр — Турну-Северин), Олт (центр — Слатина), Прахова (центр — Плоешть), Телеорман (центр — Александрия) и Яломица (центр — Слобозия). После 1877 года к Объединённому княжеству присоединилась Добруджа, где были образованы жудецы Констанца (центр — Констанца) и Тулча (центр — Тулча)[1].
В Молдове находились жудецы Бакэу (центр — Бакэу), Васлуй (центр — Васлуй), Вранча (центр — Вранча), Галац (центр — Галац), Нямц (центр — Пятра-Нямц) и Яссы (центр — Яссы). До 1877 года в состав княжества входила также Южная Бессарабия (Буджак), где находились жудецы Измаил с центром в Измаиле, Болград (центр — Болград) и Кагул (центр — Кагул)[1].
Население
Общая численность населения Объединённого княжества в 1861 году составляла 3 900 000 человек, в 1870 — 4 300 000 человек, в 1880 — 4 500 000 человек[2]. Из них в Бухаресте проживало 121 734 человек, а в Яссах — 65 754 человека[3]. Таким образом, с момента объединения Дунайских княжеств до момента провозглашения королевства Румыния численность населения государства возросла на 600 000 человек.
Основу населения составляли румыны. Также в Объединённом княжестве проживали такие национальности, как болгары (на северном берегу Дуная), венгры (на границе с Австро-Венгрией) и секеи, русские-липоване (в дельте Дуная), сербы (на западной границе страны), евреи и другие национальности. К 1866 году на территории Объединённого княжества 94,9 % населения принадлежали к Румынской православной церкви, 3 % исповедовали иудаизм, 1 % принадлежал Румынской католической церкви, 0,7 % являлись протестантами, 0,2 % принадлежали Армянской апостольской церкви, ещё 0,2 % — Армянской католической, и незначительное число населения (1300 человек) являлись мусульманами[4]. В Южной Бессарабии проживали липоване-старообрядцы, переселившиеся сюда в конце XVII века.
Политическая история
| История Молдавии | |
|---|---|
|
Доисторический период Римская Дакия (106—271)
| |
Создание государства
Предыстория
С момента образования Молдавского княжества и Валахии эти два государства имели тесные культурные и экономические связи. Позже княжества получили название «Дунайских», так как оба располагались на реке Дунай. В 1600 году вместе с Трансильванией были объединены валашским господарем Михаем Храбрым в единое княжество, которое в том же году и распалось.
Молдавское княжество попало в зависимость от Османской империи позже Валахии. В составе Турции оба государства имели одинаковый статус вассалов империи. В ходе Русско-турецкой войны 1828—1829 годов Дунайские княжества добились автономии в составе Турции. После войны находились под российским протекторатом. Управление княжествами было возложено на Павла Дмитриевича Киселёва, при котором в государствах были проведены крупные реформы. В 30-х годах XIX века началось формирование румынской нации. Жители Дунайских княжеств, которые за годы правления Киселёва сильно сблизились друг с другом — влахи, молдаване, банатцы и т. д. Тогда же началось формирование современного румынского языка и румынской культуры[3].
В 1834 году Киселёв был отстранён от управления княжествами. Вместо него в Валахию турецким султаном был назначен Александр II Гика, а господарем Молдавского княжества стал Михаил Стурдза. При этих двух господарях Дунайские княжества охватил всесторонний социальный, политический и экономический кризис. В обоих княжествах началась борьба за власть между господарями и боярской оппозицией, которые пытались взять всю полноту власти в свои руки. Интересы населения не учитывались, подчас ему наносился ущерб от политических споров. В такой ситуации в 40-х годах XIX века в странах начали формироваться тайные молодёжные общества, которые ставили перед собой цель изменить в странах власть. Иногда в программы организаций вносился пункт об объединении Дунайских княжеств в единое государство. В 1848 году, после начала февральской революции во Франции, начались народные волнения в Валахии и Молдавии[3].
В марте молдавскими революционерами была предпринята попытка совершить революцию в Молдавском княжестве, но она провалилась. Выступления ограничились сооружением баррикад перед гостиницей «Петербург» в Яссах и переделом барских земель крестьянами. Власть по-прежнему оставалась в руках Стурдзы. Больший размах приобрели народные выступления в Валахии. Там революционерам удалось бескровно взять власть в свои руки, созвать органы государственного управления и начать проведение реформ. Дважды боярская оппозиция предпринимала попытки государственного переворота, которые провалились. Реформы, проводимые новой властью, тоже не удались. После полугодовой анархии в княжество были введены российские и турецкие войска, которые штурмом взяли Бухарест и подавили революцию. Стоит отметить, что валашские революционеры собирались объединить Дунайские княжества в единое государство, но на первый план выносилось проведение демократических реформ[3].
С 1848 по 1859 год в княжествах установилась реакция. Несмотря на это, турецкие власти пошли на уступки, разрешив проведение важнейших реформ. Молдавские и валашские реакционисты, принимавшие участие в революции, бежали за границу. Там они поставили перед собой новую цель: объединить княжества[3].
Объединение княжеств
После поражения Российской империи в Крымской войне страны Западной Европы хотели полностью лишить её влияния в Дунайских княжествах. Великобритания и Франция желали подчинить себе в Юго-Восточной Европе — Молдавское княжество и Валахию. Из этих княжеств в Великобританию вывозилось зерно, поэтому та зависела от Дунайских княжеств и хотела полностью контролировать ситуацию в них. Для этого Российскую империю лишили выхода к важной европейской судоходной реке — Дунаю, передав города Рени, Болград и Измаил Молдавскому княжеству[5].
Кроме этого, разрабатывался проект объединения Дунайских княжеств под эгидой западных великих держав. Планировалось создать единое государство, отторгнув Валахию и Молдавию от Османской империи. Первые шаги к объединению княжеств были предприняты в 1858 году во Франции. Обоим княжествам было разрешено иметь общий верховный суд, армию, специальный комитет для введения новых законов, единые монетную, почтовую и таможенную системы. Однако господари и представительные собрания (парламенты) в каждом княжестве оставались разные. Позже для обоих княжеств планировалось найти единого подконтрольного европейским империалистам господаря, а именно — лояльного к Великобритании и Франции[6].
Однако прежде чем европейские державы нашли нового монарха, в 1859 году сначала в Молдавском княжестве, а затем в Валахии прошли выборы господаря. Им был выбран один и тот же человек — Александру Иоан Куза, что противоречило французской и британской политике[5]. Выборы господаря в обоих княжествах сопровождались массовыми беспорядками и крестьянскими восстаниями. В Валахии во время заседания представительного собрания, на котором голосованием избирался монарх, жители Бухареста окружили здание парламента с требованиями избрать того же господаря, что и в Молдавии[6].
Выборы господаря в Валахии и Молдавии вызвали резкий протест по всей Европе. Османская империя, Великобритания, Франция и Австро-Венгрия отказались признавать выборы легитимными. Турция начала приготовления к войне против Дунайских княжеств, на южный берег Дуная и в Добруджу стягивались войска. Турцию поддержала Австро-Венгрия, которая тоже начала выдвижение войск в Трансильванию. Франция и Российская империя выразили протест этим двум государствам, призвав прекратить маневры войск у границ Дунайских княжеств. В такой ситуации Османская империя и Австро-Венгрия вынуждены были прекратить подготовку к войне[6]. Одновременно к войне готовилось и новообразованное Объединённое княжество, которое готовилось провозгласить независимость от Османской империи. Войска Объединённого княжества стягивались к границе с Сербией. Сербские и черногорские дипломаты вели в Бухаресте консультации о возможности совместных военных действий против Турции[7].
Напряжённая ситуация в княжествах сохранялась на протяжении двух лет. Новое Объединённое княжество Валахии и Молдавии в последующие годы было признано только вассалом Османской империи и только рядом государств. В 1861 году Османская империя признала существование на её территории нового субъекта. С 1861 по 1877 год Объединённое княжество являлось вассалом Османской империи[6].
В 1862 году Сербия начала приготовления к войне с Турцией. Она закупила у Российской империи большое количество оружия. Объединённое княжество во главе с Александру Кузой предоставило свою территорию для перевоза оружия в Сербию. Однако нелегальный перевоз оружия через вассальное государство Османской империи был замечен турецким правительством. Турецкий султан потребовал передать оружие Османской империи, вновь направив к Дунаю 3000 кавалеристов. Разразился международный дипломатический скандал. Несмотря на это, Куза не пошёл на уступки туркам. Оружие было доставлено в Сербию, а Объединённое княжество значительно укрепило свои позиции на международной арене.[7]
Правление Александру Кузы
Политический кризис 1861—1864 годов
После объединения Дунайских княжеств в них сразу обострились внутренние проблемы. В государстве началось противостояние домнитора Иоана Кузы и землевладельческой «боярско-буржуазной» оппозиции из-за реформ, которые начал проводить глава государства. Землевладельческая оппозиция была недовольна попыткой домнитора освободить крестьян от крепостной зависимости и наделить землёй, её поддержала часть крупной буржуазии. Их возглавил Ион Брэтиану. Другая часть буржуазии и зарождающегося предпринимательства была заинтересована в освобождении крестьян, поэтому поддержала реформы Кузы. Её возглавил первый министр княжества Михаил Когэлничану. Таким образом, буржуазия Объединённого княжества, землевладельцы и власть, раскололись на две части — реформаторов и консерваторов[8][9].
Ещё в годы объединения княжеств (1859—1861) в стране происходили крестьянские восстания. После признания европейскими государствами Кузы господарем обоих княжеств начался кризис крепостнического строя, который привёл к более массовым восстаниям крестьян. В жудеце Бузэу восставшие крестьяне создали вооружённые формирования, которыми командовал Ница Малайреу. Восставшие направились в столицу Валахии Бухарест, пытаясь по дороге привлечь в свои формирования местных крестьян. Они требовали от властей отмены крепостного права и раздачи им земель[8].
Под давлением крестьян парламент княжества (Национальное собрание) одобрил в 1863 году проект закона о секуляризации монастырских земель. На тот момент в стране 1/5 часть всей земли принадлежала монастырям. Бояре и крупные землевладельцы поддержали этот законопроект, так как надеялись за его счёт отвлечь крестьян от борьбы против господствующих классов. В 1864 году в княжеском парламенте началось обсуждение нового земельного закона. Предполагалось провести крупную аграрную реформу наподобие отмены крепостного права в Российской империи. Александру Куза со своими сторонниками собирался отменить барщину и наделить часть крестьянства собственными земельными участками. За полученный участок (в среднем 5,7 га на семью) крестьяне должны были выплачивать на протяжении 15 лет выкуп государству[8][9].
Эта реформа не понравилась Национальному собранию Объединённого княжества, которое почти полностью состояло из крупных землевладельцев и помещиков. Национальный совет немедленно отверг законопроект. Часть оппозиционных Кузе помещиков стала требовать ввода в государство турецких войск для «восстановления порядка». В такой ситуации 14 мая 1864 года Куза распустил парламент и назначил референдум, на котором был поставлен вопрос о снижении имущественного и возрастного ценза. На референдуме было постановлено, что избирать Национальное собрание имеют право граждане возрастом не менее 21 года и выплачивающие не менее 48 леев налога[8]. Это позволило приверженцам домнитора получить при поддержке крестьян в Национальном собрании II созыва большинство голосов. Это позволило Кузе контролировать всё княжество[10].
В Европе это было воспринято как государственный переворот. Франция поддержала новое правительство, но Российская империя, Великобритания и Пруссия использовали смену власти в стране как повод для вмешательства в её внутренние дела. Кузу обвинили в нарушении статуса княжества, предоставленного ему в 1858 году на Парижской конференции. Для того, чтобы уладить конфликт, домнитор вынужден был поехать в Стамбул, где 28 июля был утверждён новый статус княжества. Также Объединённому княжеству было разрешено самому решать свои внутренние дела, что было серьёзным шагом к созданию независимого государства[10].
Реформы
Александру Куза начал проведение реформ ещё в 1859 году, когда занял престолы обоих княжеств. В первую очередь он созвал единое для обоих княжеств Национальное собрание, возложив на него обязанности Адунаря Обштяскэ (представительных собраний), которые существовали отдельно в каждом княжестве.
Остальные реформы были направлены на улучшение положения крестьянства (для избежания массовых крестьянских восстаний, которые происходили всё чаще), на увеличение темпов развития капиталистических предприятий и на укрепление власти монарха. Попытка провести в 1862 году первую аграрную реформу почти была сорвана боярами и помещиками, поэтому воплотилась в жизнь частично. В 1864 году была проведена вторая аграрная реформа. Для того, чтобы провести её через Национальное собрание (парламент), пришлось распустить его и провести избирательную реформу. В итоге бо́льшая часть крестьянства была освобождена от повинностей перед помещиком. Освободившемуся крестьянству была роздана земля (от 2 до 7 гектаров на семью). В результате избирательной реформы, проведённой для реализации этой аграрной реформы, значительно снизился имущественный и возрастной ценз для избирателей. Право избирать парламент принадлежало мужчинам старше 21 года, которые выплачивали налог не меньше 48 лей. Одновременно была разработана конституция страны 1864 года, которая действовала до 1866[10].
Для того, чтобы не раздражать бояр и удовлетворить потребности крестьян, Куза в 1863 году между первой и второй аграрными реформами провёл секуляризацию монастырских земель. Монастырям была выплачена компенсация суммой 81 000 000 лей. Из этой суммы были вычтена задолженность церкви перед государством — 31 000 000 лей. Так как часть монастырских владений принадлежала Греции, это вызвало международный скандал. В 1864 году в Стамбуле были проведены переговоры о компенсационных выплатах Объединённого княжества Греции. В итоге переговоров княжество сохранило за собой все бывшие монастырские земли без дополнительных выплат[10].
Одновременно были приняты гражданский и уголовный кодексы, закон о школьном образовании, введён в обращение лей, а также проведена реорганизация системы управления вассальным княжеством. Реформирование страны встретило сопротивление со стороны Турции, которая не хотела более широкой автономизации княжества. Реформы, больше похожие на сепаратизм, сыграли важную роль в дальнейшей истории возникновения государства Румынии[10].
«Чудовищная коалиция» и дворцовый переворот
Избирательная реформа позволила домнитору привлечь к выборам не только буржуазию и верхушку среднего класса, но и крестьян с рабочими. Крестьяне избрали более лояльный к реформам парламент. В Национальном собрании II созыва аграрная реформа и отмена крепостного права были быстро одобрены, а также была введена новая конституция. Александру Куза обрёл полный контроль над Объединённым княжеством и провёл ряд реформ, которые не понравились помещикам, буржуазии и крупным землевладельцам. Верхние слои населения объединились в коалицию, направленную против существующей власти, которая получила в народе название «чудовищной коалиции»[5][8]. Коалицию возглавил Ион Брэтиану, который считал, что залогом безопасности государства может послужить только иностранный монарх. Западные великие державы — Германия, Франция и Великобритания — тоже не были удовлетворены внешней политикой Александра Кузы. Они хотели полностью подчинить себе Объединённое княжество, тем самым ослабив турецкое влияние в регионе[5].
В начале 1866 года «Чудовищная коалиция» во главе с Ионом Брэтиану перешла к силовым действиям. В ночь с 1 на 2 февраля группа оппозиционно настроенных офицеров ворвалась в спальню Александра Кузы. Монарх вынужден был отречься от престола и в короткий срок покинуть государство. Место домнитора стало вакантным. Весной княжество было без монарха, исполняющим его обязанности стала специальная государственная комиссия. Тем временем в Европе обсуждалась судьба ослабших княжеств. Франция хотела назначить на пост домнитора лояльного к себе монарха, Турция собиралась полностью подчинить это государство себе, а в Италии обсуждался вопрос о передаче Объединённого княжества Австро-Венгрии в обмен на Венецию. Последнее предложение было отвергнуто австрийцами с формулировкой «австрийская ладья и без того перегружена чужеземными национальностями, чтобы добавлять ещё молдаван и валахов»[10].
Тем временем Ион Брэтиану и его сторонники начали поиск подходящего монарха. Сначала объединённый княжеский престол был предложен фламандскому графу Филиппу, который был сыном короля Бельгии Леопольда I, но тот отказался. Во второй раз престол был предложен Карлу Гогенцоллерн-Зигмаргену, представителю швабской ветви Гогенцоллернов[5].
Карл обратился за советом к прусскому премьер-министру Отто фон Бисмарку, который посоветовал ему занять вакантный престол. Это было выгодно Германии, которая могла получить союзника на южных рубежах Австрии. Весной 1866 года Карл тайно под видом купеческого приказчика Лемана прибыл через Австро-Венгрию к границе княжества. Это объяснялось тем, что Австро-Венгрия не была заинтересована в укреплении германского влияния у её южных границ. В Трансильвании — на границе Австро-Венгрии и Объединённого княжества — «Чудовищная коалиция» предоставила ему экипаж, на котором он уже легитимно въехал в Объединённое княжество. 10 мая 1866 года он вошёл в Бухарест, где беспрепятственно занял престол Объединённого княжества, где стал известен как Кароль I[5]. Сразу после принесения присяги Каролем I Турция начала стягивать 20-тысячную армию к границе с Объединённым княжеством. После того, как Великобритания, Россия, Франция и Австрия осудили Турцию за попытку оккупировать княжество, османский султан отказался от идеи интервенции в Объединённое княжество. Осенью 1866 года в Стамбуле начались переговоры между Объединённым княжеством и Османской империей, в результате которых княжеству был присвоен статус «привилегированной провинции и составной части Османской империи». Армия княжества была ограничена 30 000 человек, на княжеских деньгах должен был быть символ Османской империи, домнитор не имел права учреждать государственные награды и заключать договоры с другими государствами. Единственное, чего добилось Объединённое княжество — это признание турецким султаном наследственности власти домнитора[10].
Правление Кароля I
Внешнеполитический кризис 1868 года
Преобладавшие в Национальном собрании консерваторы поддержали Кароля I. Получив должность домнитора, новый монарх без согласия Турции переименовал Объединённое княжество Валахии и Молдавии в никем непризнанное княжество «Румыния». Должность домнитора была замещена должностью князя. Это было закреплено в новой конституции 1866 года, которую он подписал после того, как занял престол княжества. По сравнению с конституцией 1864 года эта была либеральнее[11].
В первый год своего правления Кароль I в своей внешней политике больше ориентировался на Францию и Великобританию, чем на Россию, Сербию и Черногорию. Весной того же года большинство мест в Национальном собрании заняли либералы, при которых внешнеполитическая ситуация резко изменилась. Либералы считали, что британские и французские дипломаты поддерживают Османскую империю, и Объединённое княжество из-за них может попасть только в большую зависимость от турецкого султана. В апреле 1867 года князь Сербии Михаил Обренович попытался наладить отношения с новым румынским монархом и посетил Бухарест, но не встретил поддержки со стороны новой власти.
При этом, по мнению нового руководства страны, для того, чтобы княжество обрело независимость, необходимо было наладить отношения с противниками Франции, Великобритании и Турции — Россией и Пруссией. Одновременно Франция и Пруссия, будучи соперниками, добивались одного и того же — усиления влияния Австро-Венгрии на Балканах и ослабления позиций России в этом регионе. Для этого на Бухарест было оказано дипломатическое давление, которое привело к началу австрийско-«румынских» переговоров. Однако переговоры провалились из-за спора о политическом статусе Трансильвании, и французско-германский план не был воплощён в жизнь. Таким образом, Объединённое княжество оказалось в центре политических игр великих держав. За усиление своего влияния в нём боролись с одной стороны Великобритания и Франция, с другой Россия и Пруссия, а третьей стороной стала Австро-Венгрия[11].
После провала австрийско-«румынских» переговоров соперница Австро-Венгрии на Балканах — Россия, попыталась сблизиться с Объединённым княжеством. В ответ на это Франция начала внушать румынскому правительству, что Российская империя готовится к оккупации княжества. В декабре 1867 года Австро-Венгрия и Османская империя заявили о своём желании оккупировать княжество. В связи с этим дипломаты Объединённого княжества в январе 1868 года начали переговоры с российским правительством, которые не понравились турецкому правительству. Одновременно был подписан сербско-«румынский» договор «О сотрудничестве и дружбе»[12]. Возможность оккупации княжеств Турцией возросла[11].
Внешнеполитический кризис вокруг Объединённого княжества постоянно накалялся. Появились слухи, что Объединённое княжество готовится провозгласить свою независимость 11 февраля 1868 года. Сразу после этого начали печататься листовки, в которых призывалось к объединению всех христиан Балканского полуострова и борьбе против Турции. Бисмарк, покровительствовавший Каролю I, призвал его не торопиться с провозглашением независимости и превратить Объединённое княжество в «Бельгию Юго-Восточной Европы», то есть стать нейтральной стороной. Напряжённая ситуация в княжестве сохранялась на протяжении всей весны. По неподтвержденным историческим данным 10 мая 1868 года 800 человек якобы окружили дворец Кароля I и провели митинг под лозунгом «да здравствует единая и независимая Румыния!»[11]
Кризисная ситуация усугубилась тем, что в соседней Болгарии разворачивалось народно-освободительное восстание. Болгарские отряды формировались на территории Объединённого княжества, причём правительство страны закрывало на это глаза. В 1868 году Каролю I неоднократно выражали протест западные великие державы. Однако князь отрицал, что на территории княжества находятся болгарские склады с оружием и формируются повстанческие отряды. В середине июля Фуад-паша, ответственный за Объединённое княжество перед турецким султаном, потребовал созвать чрезвычайную комиссию по расследованию положения в княжестве. К Дунаю вновь начали стягиваться турецкие войска, но под давлением российской и германской дипломатии турки вынуждены были отступить[11].
В итоге по требованию великих держав из Национального собрания были изгнаны либералы. После выборов в собрание большинство голосов получили умеренные либералы во главе с Когэлничану. Новый парламент и кабинет министров проводили умеренную внешнюю политику, что удовлетворяло все стороны конфликта[11].
Народные бунты
В 1869 году были вновь проведены переговоры с Австро-Венгрией по поводу заключения союза, но они провалились. В итоге Объединённое княжество сблизилось с Российской империей. Тем временем французские дипломаты по-прежнему пытались воздействовать на внешнюю политику княжества. Они требовали создания Дунайской федерации — объединённого «румынско»-австрийского государства, направленного против России. Внутри самого княжества ситуация сохранялась нестабильная. Болгарские военизированные формирования постоянно нарушали границы страны, росло недовольство крестьян. В стране распространялись идеи антимонархизма, в Бухаресте и Плоешти постоянно происходили выступления горожан. В нестабильной ситуации в стране народ винил Национальное собрание[11].
Народные митинги и выступления в городе Плоешти продолжались до 1870 года. 8 августа того же года в городе состоялся съезд либералов, где обсуждалось свержение монархии и создание республики Румыния. В ночь на 9 августа 1870 года в городе произошёл переворот, и к власти пришли сторонники республики. Была провозглашена Республика Плоешти, которая существовала всего один день. Вечером в город прибыла регулярная армия, которая арестовала новую администрацию города. Восстание было подавлено, но в других городах княжества бунты продолжались[13].
Кароль I в такой ситуации 23 марта 1871 года обратился к членам Национального собрания с ультиматумом. Он потребовал наладить ситуацию в стране, или он отречётся от престола. Это обращение вызвало панику в парламенте. Революционные события во Франции, создание Парижской коммуны и массовые волнения в румынских городах заставили буржуазию, преобладающую в парламенте, идти на поводу у князя. Старое правительство умеренных либералов немедленно подало в отставку. Было сформировано новое правительство консерваторов во главе с Ласкаром Катарджиу. Консерваторы открыто начали проведение реакционной политики[14].
Внешняя политика
В 1872 году при поддержке российских и германских дипломатов был улажен политический конфликт с Грецией. Это помешало Италии, Османской империи, Австро-Венгрии и другим государствам вмешаться во внутренние дела Объединённого княжества. Однако осенью того же года Османская империя предложила уравнять княжество в правах с обычными провинциями империи. Однако она была вынуждена отказаться от этого плана из-за вмешательства в конфликт России и Германии[15].
В 1873 году разразился экономический кризис, затронувший и Объединённое княжество. К тому моменту Османская империя переживала упадок, что сказывалось и на её вассальных государствах. С целью отвлечь массы румынского народа от этих и других сложных проблем, правительство Объединённого княжества и Кароль I начали вести переговоры с великими державами о возможном провозглашении независимости княжества. Не получив международной поддержки и встретив сопротивление со стороны буржуазных консерваторов, боярства и либералов, лидеры государства отказались от такой идеи. В 1872 году в Берлине и Санкт-Петербурге были открыты первые посольства Объединённого княжества. С целью продемонстрировать независимую от Турции политику, в 1875 году правительство княжества подписало с Австро-Венгрией невыгодный княжеству торговый договор. В Объединённое княжество хлынул поток более дешёвой австрийской продукции, что нанесло ущерб промышленности княжества[15]. В таком же духе были подписаны и другие международные соглашения. Так, соглашение с Германией о сооружении железной дороги Кишинёв — Яссы — Ицканы — Бурдужень провалилось. Выяснилось, что деньги, выделяемые на строительство дороги, присваивались пропрусскими же предпринимателями[3]. После этого соглашение было расторгнуто, что вызвало новый международный скандал. До провозглашения независимости Объединённого княжества 9 (21) мая 1877 года, в княжестве и вокруг него сохранялось более-менее стабильное положение[15].
Война за независимость и королевство Румыния
Когда 24 апреля 1877 года Российская империя объявила войну Турции, её поддержали вассальные государства Османской империи, в том числе и Объединённое княжество. Для неё это было шансом обрести независимость. Михаил Когэлничану, бывший тогда министром иностранных дел, лично разрешил российским войскам находиться на территории Объединённого княжества. К тому времени российский император Александр II прибыл в княжество для командования российскими войсками в Плоешти. 11 мая в Национальном собрании состоялось голосование, на котором было принято решение объявить Турции войну[3].
20 мая на границе княжества с Турцией начались первые столкновения. С южного берега Дуная турецкая артиллерия начала вести обстрел населённых пунктов противника. В ответ со стороны княжества был обстрелян Видин. 21 мая в Национальном собрании было принято решение разорвать любые отношения с Османской империей и провозгласить независимость. Однако войска княжества начали активные военные действия только с августа. Это объяснялось нехваткой сил и оружия в регионе у российской армии, в результате к боям была привлечена немногочисленная армия княжества, состоявшая на российском довольствии, в том числе в обеспечении оружием. В дальнейшем солдаты и офицеры княжества наряду с российскими военными принимали участие в боевых действиях против турков. Так, князь Кароль I при осаде Плевны выполнял обязанности главнокомандующего[3].
Русско-турецкая война завершилась 3 марта 1878 года. Её завершение ознаменовалось дипломатическим скандалом между Россией и Румынией. Российское правительство заявило о намерении вернуть в состав империи территории, потерянные после Крымской войны — три уезда в Южной Бессарабии. В обмен российская сторона обещала передать Объединённому княжеству Добруджу, самостоятельно отвоёванную Россией у Турции. Кароль I и Михаил Когэлничану отказались пойти на территориальный обмен между двумя государствами. В ответ Россия пригрозила насильственно разоружить новоиспеченную румынскую армию и ввела свои войска в Кагульский, Измаильский и Болградский уезды. Позже она объявила эти территории своими, что было зафиксировано в Сан-Стефанском и Берлинском договорах[3].
3 марта 1878 года, согласно Сан-Стефанскому договору, княжество Румыния обрело полную независимость. На Берлинском конгрессе 13 июля 1878 года, в Берлинском договоре (Берлинский трактат 1878 года), где пересматривались итоги русско-турецкой войны 1877—1878 годов по Сан-Стефанскому мирному договору, Румыния повторно была признана независимым государством. Также повторно признавалась аннексия Румынией Добруджи и Россией Буджака[3].
Только через три года после обретения княжеством независимости, в конституцию были внесены поправки, благодаря которым Кароль I мог стать королём. 10 мая 1881 года, в день, когда Кароль I прибыл в Бухарест и провозгласил себя князем, состоялась коронация. Объединённое княжество превратилось в Королевство Румыния.
Социально-экономическая история
Общество
В княжестве было введено единое обязательное бесплатное начальное образование. Всего существовало три ступени образования: начальное (4 года), среднее (7 лет) и высшее (3 года). Однако на практике этого не было достигнуто из-за отсутствия преподавателей и должной финансовой поддержки государства. Низший класс населения — крестьяне — не могли получить начальное образование из-за своего положения в обществе. Средний класс населения имел преимущества в среднем образовании. Из высших учебных заведений в Объединённом княжестве работали два университета в Яссах и Бухаресте, две консерватории (там же) и Высшая школа дорог и мостов в Бухаресте. В 1866 году была открыта Княжеская академия — учреждение, образованное для развития науки и культуры[3].
В Объединённом княжестве из-за недавно зародившегося панрумынизма большое внимание уделялось литературе и истории. В годы существования княжества работали такие историки, как А. Папуй-Илларион, М. Когэлничану, Н. Йорга, Б. П. Хашдеу, А. Ксенопол. Из химиков того периода наиболее известными были П. Пони и К. Истрати, из математиков — Г. Цицейка, Д. Помпею и Е. Риез, из биологов — Э. Раковицэ, Г. Антипа, К. Домейля, Н. Крецулеску и В. Бабеш, из экономистов — П. Аурелиан и И. Гику.
Т. Вуя, А. Влайку и Х. Коандэ занимались развитием воздухоплавания и судостроения страны. Геолог Л. Мразек опубликовал свои труды о происхождении залежей нефти на черноморском побережье Объединённого княжества. Известным в то время философом был В. Конта[3].
В Объединённом княжестве издавалось большое количество периодических изданий. Это были как газеты, так и журналы разной направленности. Большинство этих изданий начало выходить ещё после революций 1848 года, но после объединения Дунайских княжеств цензура не была настолько сильна, как в период с 1848 по 1859 год. Всего в княжестве издавалось до 20 000 различных книг и периодических изданий[3].
Управление
Главой княжества был домнитор (с 1866 года — князь). Когда Объединённое княжество было частью Османской империи, домнитор имел ограниченные права. Он не мог устанавливать прямые дипломатические контакты с внешними соседями, награждать и учреждать награды, не подчиняться указам из Стамбула. После получения независимости княжеством в 1878 году привилегии князя ограничивались только конституцией, извне повлиять на него никто не имел права[16].
В Объединённом княжестве существовало своё правительство, являвшееся высшим исполнительным органом власти. В стране был однопалатный парламент (Национальное собрание), избираемый народом[17]. При Кароле I он стал двухпалатным. Национальное собрание могло искать нового домнитора, если со старым что-либо случится и он не сможет управлять княжеством.
В Объединённом княжестве за историю его существования были две конституции: конституция Кузы 1864 года и конституция Кароля I 1866 года. До 1864 года Молдавия и Валахия руководствовались Органическим регламентом и Конвенцией великих держав 1858 года. Конституция Александру Кузы давала больше прав в управлении страной домнитору[16], так как в то время в государстве происходило противостояние между монархом и «Чудовищной коалицией». Конституция Кароля I была принята им при содействии оппозиционных к Кузе либералов, поэтому вышла более либеральной. В 1881 году Каролем I в конституцию были внесены некоторые изменения, благодаря чему княжество признано Королевством Румыния, а князь смог стать королём[18].
Армия
Основы вооружённых сил Объединённого княжества Валахии и Молдавии были заложены во время правления княжеством русского генерала от инфантерии — графа П. Д. Киселёва. Так как с 1711 года Дунайским княжествам было запрещено иметь армию, то первыми милитаризированными подразделениями стали полицейские отряды. В Валахии они назывались «полиция», а в Молдавии — «жандармерия». Также в первой половине XIX века Киселёвым была заложена основа современных пограничных войск Румынии[19]. Уже после объединения княжеств в результате реформ Александру Кузы в Объединённом княжестве появилась регулярная армия. В период двоевластия (1859—1861), когда Валахия и Молдавия юридически ещё существовали как два отдельных государства, в каждом из княжеств были свои вооружённые силы. В Молдавском княжестве был всего один полк пехоты численностью 1552 человека, который охранял границы государства и помогал жандармерии. В Валахии каждый полк также насчитывал 1552 человека, но их было несколько. Там, в отличие от Молдавии, вооружённые силы делились на три рода войск: кавалерия, инфантерия и артиллерия[19]. Однако три валашских и один молдавский полк не были всеми вооружёнными силами княжества. Численность армии могла быть увеличена до нескольких десятков тысяч человек за счёт призыва в армию резервных сил[3].
В Объединённом княжестве призыву подлежали все жители сёл, часть горожан и часть дворянства. Призывались мужчины в возрасте 20—30 лет. Исключение составляли крестьяне, родители которых погибли или не в состоянии прокормить себя. Срок службы составлял 6 лет. Крестьяне, молодые дворяне и горожане призывались в армию в качестве рядовых и пехоты. Стать офицерами могли только дворяне[19].
Экономика
До 1848 года Дунайские княжества являлись сугубо аграрными государствами. После революций 1848 года развитие капиталистических отношений быстро ускорилось, и к 1863 году уже в Объединённом княжестве Валахии и Молдавии работало 7849 промышленных и 30 000 коммерческих предприятий. Однако в своём большинстве промышленные предприятия занимались переработкой сельскохозяйственного сырья, а не производством товара. Развитие предприятий и увеличение производства привело к потребности улучшать пути сообщения. В годы существования княжества началось сооружение первых в княжестве шоссе, механических мостов и телеграфных линий. Появились первые в стране торговые дома. Несмотря на это, Объединённое княжество оставалось лишь источником сырья для западных государств, дешевой рабочей силой и рынком сбыта. Его экономическое развитие шло несколько иным путём, чем в Западной Европе[3].
В княжестве в основном использовался наёмный труд. Из нескольких тысяч предприятий только 33 были оснащены паровыми машинами, на остальных рабочие работали вручную. Сложилась новая капиталистическая система отношений между предпринимателем и наёмным рабочим[3].
В целом экономика княжества второй половины XIX века развивалась быстрыми темпами. Подвергшись экономическому кризису 1873 года, её темпы развития замедлились, но не остановились. Кроме экономических факторов, на экономику Объединённого княжества влияли внешнеполитические. Стремясь продемонстрировать независимую от Османской империи политику, Кароль I и его окружение неоднократно заключали невыгодные для княжества договоры. Так, договор с германской компанией о сооружении железной дороги провалился, так как выяснилось, что за год не были проведены даже подготовительные работы. Договор с Австро-Венгрией подорвал экономику княжества, так как из более промышленно развитой Австрии в Объединённое княжество завозились дешёвые и качественные товары. Также были подписаны торговые договоры и с другими государствами — Германской империей, Российской империей, Италией и др.[15]
Культура
Объединение Дунайских княжеств способствовало развитию культуры и искусства. Национальный подъём молдавского и валашского народов, начавшийся в начале XIX века, также поспособствовал становлению современной румынской культуры. В княжестве начали сооружаться многоэтажные здания, что преобразило многие города. Известными архитекторами того времени стали А. Антонеску и И. Минку[3].
Большое влияние на культуру Дунайских княжеств конца XIX века оказала Франция. После сближения Дунайских княжеств и Франции в 1848 году в княжествах стал популярен французский язык, французская кухня, французская архитектура и пр. Такое положение дел сохранялось в Объединённом княжестве до последних лет его существования, так как в это время отношения с Францией испортились[3].
В Объединённом княжестве отдельное место занимала народная культура, которая базировалась на уже известном Европе молдавском фольклоре и уникальных молдавских музыкальных инструментах. Так, композитор Ч. Порумбеску, будучи сторонником прогрессивных идей, выступал за написание музыки, близкой к народным мотивам. Композитор Д. Енеску создал первую симфонию, ставшей родоначальником румынской классики. В 1866 году в Бухаресте была открыта филармония. В княжестве ставились пьесы как на молдавском, так и на иностранных языках. Против исполнения пьес на чужих языках развернулась культурная борьба, в которой в первую очередь приняли участие актёры театра. Наиболее выдающимися актёрами того исторического периода стали И. Мило, И. Манулеску, М. Паскаль. В Объединённом княжестве трудились такие художники, как Теодор Аман, Н. Вермонт, Штефан Лукьян, Николае Григореску, Г. Димитреску-Мирча и Ион Андрееску. Из скульпторов известны И. Джорджеску и Д. Пачуря[3].
Язык княжества
Памятники на румынском (валашском) языке имеются только с конца первой трети XVI века. До половины XVII в. литературным языком Молдавии и Валахии был старославянский язык. Славянский язык в Молдавии и Валахии играл ту же роль, что и латинский в Западной Европе. На славянском языке создавались летописи, писались своды законов, велась дипломатическая и частная переписка. Обнаруженное письмо господаря Стефана Великого к Ивану III — значительное литературное произведение, памятник феодальной публицистики. Длительное время литература Молдавии и Валахии развивалась преимущественно в форме церковно-дидактических сочинений. Здесь сложилась особая категория: переписчики и переводчики на славянский язык греческих и латинских рукописей. Некоторые из таких рукописей были написаны на территории Молдавии и Валахии до образования княжеств. Среди славянских рукописей были не только богослужебные книги, но и сборники, куда входили жития святых, поучения, а также трактаты по богословию, рассчитанные па читателя высокой культуры. Популярностью пользовались списки апокрифических легенд, имевших широкое распространение в Византии, среди южных славян и на Руси. Таковы апокрифы «Хождение Богородицы по мукам», «Видение Исаево», «Голова Адама» и др. Появление апокрифов было нередко связано с народно-еретическими течениями (например, с движением богомилов) и отвечало запросам низов[20].
В результате сложного процесса своего образования, особенно тесных связей с балканским славянством и другими народами полуострова валашский и молдавский (северодунайские романские) языки восприняли в себя значительное количество иноязычных элементов, в первую очередь южно-славянских (болгарских), а затем — турецких, греческих, польских, русских и мадьярских элементов. Благодаря этому лексический состав современных молдавского и румынского языков является особенно смешанным, причем латинский элемент в нем не достигает и 50% общего запаса слов[21].
Историография
Период существования Объединённого княжества считается переломным моментом в истории становления Румынии. Важное место в историографии княжества занимает объединение дунайских княжеств и их политическая трансформация в румынское государство. Исторические документы этого периода были изданы в 1889 году в сборнике «Акты и документы относительно истории возрождения Румынии» в 10 томах. В начале XX века в свет вышли труды Н. Йорги и А. Д. Ксенопола «Правление Куза Водэ» (1903) «История политических партий Румынии» (1910) и 9-й том «Истории румын» (1938)[22].
В связи со столетием со дня объединения Дунайских княжеств румынские историки в середине XX века провели череду исследований, касающихся этого исторического события. В 1959 году в Румынии был издан новый сборник «Документы, относящиеся к объединению княжеств», подготовленный в Институте истории «Николае Йорга» АН СРР. В 1960 году вышел специальный юбилейный том «Исследования по объединению княжеств», где были собраны все работы современных румынских историков[22].
Реформам Александру Кузы также уделяется внимание. В 1966 году была издана книга Джуреску «Жизнь и деяния Кузы». В 1967 году Д. Бериндей и Н. Адэниолае издали монографию «Сельский закон 1864», которая посвящалась аграрным реформам Кузы[22].
Следующим переломным моментом в истории независимости Объединённого княжества стала Русско-турецкая война 1877—1878 годов. С исторической, историографической и политической точки зрения историков мирового значения, румынские историки неправильно выделяют в ней период «Войны за независимость Румынии», в частности Н. Йорга. В 10 томе «Истории румын» он пишет в основном про «Войну за независимость», а не про Русско-турецкую войну, представляя её в контексте общеевропейских событий XIX века. В 1897 году появилась работа «История войны 1877—78. Участие Румынии в этой войне», якобы написанная коллективом румынских офицеров-участников этой войны. Также в конце XIX века вышла книга «Борьба румын в войне 1877—78 гг.» Т. Вэкэреску[22].
См. также
- Соединённые провинции Валахии и Молдавии
- Молдавское княжество
- Княжество Валахия
- Дунайские княжества
- Объединение Дунайских княжеств
- Королевство Румыния
- Объединённое княжество
- Княжество Молдова
Напишите отзыв о статье "Объединённое княжество Валахии и Молдавии"
Примечания
- ↑ 1 2 3 [www.whp057.narod.ru/ruman.htm Румыния] (рус.). World Wide History Project(недоступная ссылка — история). Проверено 28 февраля 2009. [web.archive.org/20060623073728/www.whp057.narod.ru/ruman.htm Архивировано из первоисточника 23 июня 2006].
- ↑ [www.tacitus.nu/historical-atlas/population/balkans.htm Population of Eastern Balkans] (англ.). Historical Atlas. Проверено 10 июня 2011. [www.webcitation.org/655SwZ2dE Архивировано из первоисточника 31 января 2012].
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 И. А. Ожог, И. М. Шаров. [old.ournet.md/~moldhistory/book1_3.html Краткий курс лекций по истории румын. Новая история]. — 1992.
- ↑ Parliamentary Reports. — Her Majesty’s Stationery Office, 1867. — С. 153.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Н. Н. Морозов. Гогенцоллерны в Румынии // Новая и новейшая история. — 1995. — № 1.
- ↑ 1 2 3 4 [interpretive.ru/dictionary/628/word/%CE%E1%FA%E5%E4%E8%ED%E5%ED%E8%E5+%CC%EE%EB%E4%E0%E2%E8%E8+%E8+%C2%E0%EB%E0%F5%E8%E8+%E2+%D0%F3%EC%FB%ED%F1%EA%EE%E5+%E3%EE%F1%F3%E4%E0%F0%F1%F2%E2%EE/ Всемирная энциклопедия]. — 1961. — Т. 6.
- ↑ 1 2 Очерки политической истории Румынии 1859—1944. — Кишинёв, 1985. — С. 27—28.
- ↑ 1 2 3 4 5 [historik.ru/books/item/f00/s00/z0000036/index.shtml Всемирная история. Энциклопедия] / Н. А. Смирнов. — М.: Издательство социально-экономической литературы, 1959. — Т. 6. — 830 с. глава «Аграрная реформа 1864 г.»
- ↑ 1 2 Nichita Adăniloaie. Cuza Vodă şi problema agrară. — Iaşi: In memoriam, 1973.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Очерки политической истории Румынии 1859—1944. — Кишинёв, 1985. — С. 30—35.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Очерки политической истории Румынии 1859—1944. — Кишинёв, 1985. — С. 37—41.
- ↑ Ciachir N., Buşe C. Cu privire la tratatul de alianţă româno-sîrb din 1868 // Revista arhivelor. — 1966. — № 1. — С. 190—194.
- ↑ Paul D. Popescu. Un moment memorabil din istoria Prahovei — Republica de la Ploiesti. — Anuar, 1996. — С. 121.
- ↑ Maiorescu T. Istoria contemporană a României (1866—1900). — Bucureşti, 1925. — С. 34.
- ↑ 1 2 3 4 Очерки политической истории Румынии 1859—1944. — Кишинёв, 1985. — С. 43—46.
- ↑ 1 2 Istoria României în date / Dinu C. Giurecu. — Bucureştie: Editura Enciclopedică, 2003. — С. 208. — ISBN 973-45-0432-0.
- ↑ См. [legislatie.resurse-pentru-democratie.org/const_1864.php документ по избирательной реформе 1864 года] (рум.)
- ↑ См. [legislatie.resurse-pentru-democratie.org/const_1866.php текст Конституции 1866 года] (рум.)
- ↑ 1 2 3 [www.moldovahistory.ru/regulations5.html Военная организация] // История румынского государства и права.
- ↑ [feb-web.ru/feb/ivl/vl3/vl3-5272.htm Литература Молдавии и Валахии]
- ↑ [slovari.yandex.ru/~%D0%BA%D0%BD%D0%B8%D0%B3%D0%B8/%D0%9B%D0%B8%D1%82.%20%D1%8D%D0%BD%D1%86%D0%B8%D0%BA%D0%BB%D0%BE%D0%BF%D0%B5%D0%B4%D0%B8%D1%8F/%D0%A0%D1%83%D0%BC%D1%8B%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9%20%D1%8F%D0%B7%D1%8B%D0%BA/ Румынский язык](недоступная ссылка)
- ↑ 1 2 3 4 Istoria României // Compendiu. — 1967.
Литература
На русском
- Очерки политической истории Румынии (1859—1944). — Кишинёв, 1985.
- Краткая история Румынии. С древнейших времён до наших дней / В. П. Виноградов. — М.: Наука, 1987.
На румынском
- Istoria Poporului Român — Biblioteca de Istorie. — Editura Ştiinţifică, 1970.
- Sorin Liviu Damean. Carol I al României, 1866—1881. — Bucureşti: Editura Paideia, 2000.
- Vlad Georgescu. Istoria ideilor politice româneşti (1369—1878). — Munich, 1987.
 |
Эта статья входит в число хороших статей русскоязычного раздела Википедии. |
Отрывок, характеризующий Объединённое княжество Валахии и Молдавии
Николушка и его воспитание, Andre и религия были утешениями и радостями княжны Марьи; но кроме того, так как каждому человеку нужны свои личные надежды, у княжны Марьи была в самой глубокой тайне ее души скрытая мечта и надежда, доставлявшая ей главное утешение в ее жизни. Утешительную эту мечту и надежду дали ей божьи люди – юродивые и странники, посещавшие ее тайно от князя. Чем больше жила княжна Марья, чем больше испытывала она жизнь и наблюдала ее, тем более удивляла ее близорукость людей, ищущих здесь на земле наслаждений и счастия; трудящихся, страдающих, борющихся и делающих зло друг другу, для достижения этого невозможного, призрачного и порочного счастия. «Князь Андрей любил жену, она умерла, ему мало этого, он хочет связать свое счастие с другой женщиной. Отец не хочет этого, потому что желает для Андрея более знатного и богатого супружества. И все они борются и страдают, и мучают, и портят свою душу, свою вечную душу, для достижения благ, которым срок есть мгновенье. Мало того, что мы сами знаем это, – Христос, сын Бога сошел на землю и сказал нам, что эта жизнь есть мгновенная жизнь, испытание, а мы всё держимся за нее и думаем в ней найти счастье. Как никто не понял этого? – думала княжна Марья. Никто кроме этих презренных божьих людей, которые с сумками за плечами приходят ко мне с заднего крыльца, боясь попасться на глаза князю, и не для того, чтобы не пострадать от него, а для того, чтобы его не ввести в грех. Оставить семью, родину, все заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепляясь ни к чему, ходить в посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям, и молясь за них, молясь и за тех, которые гонят, и за тех, которые покровительствуют: выше этой истины и жизни нет истины и жизни!»Была одна странница, Федосьюшка, 50 ти летняя, маленькая, тихенькая, рябая женщина, ходившая уже более 30 ти лет босиком и в веригах. Ее особенно любила княжна Марья. Однажды, когда в темной комнате, при свете одной лампадки, Федосьюшка рассказывала о своей жизни, – княжне Марье вдруг с такой силой пришла мысль о том, что Федосьюшка одна нашла верный путь жизни, что она решилась сама пойти странствовать. Когда Федосьюшка пошла спать, княжна Марья долго думала над этим и наконец решила, что как ни странно это было – ей надо было итти странствовать. Она поверила свое намерение только одному духовнику монаху, отцу Акинфию, и духовник одобрил ее намерение. Под предлогом подарка странницам, княжна Марья припасла себе полное одеяние странницы: рубашку, лапти, кафтан и черный платок. Часто подходя к заветному комоду, княжна Марья останавливалась в нерешительности о том, не наступило ли уже время для приведения в исполнение ее намерения.
Часто слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми, для них механическими, а для нее полными глубокого смысла речами, так что она была несколько раз готова бросить всё и бежать из дому. В воображении своем она уже видела себя с Федосьюшкой в грубом рубище, шагающей с палочкой и котомочкой по пыльной дороге, направляя свое странствие без зависти, без любви человеческой, без желаний от угодников к угодникам, и в конце концов, туда, где нет ни печали, ни воздыхания, а вечная радость и блаженство.
«Приду к одному месту, помолюсь; не успею привыкнуть, полюбить – пойду дальше. И буду итти до тех пор, пока ноги подкосятся, и лягу и умру где нибудь, и приду наконец в ту вечную, тихую пристань, где нет ни печали, ни воздыхания!…» думала княжна Марья.
Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила отца и племянника больше, чем Бога.
Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.
– Совсем не та, – говорил он.
– Что ж, подурнела?
– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.
Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.
Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.
Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.
Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.
Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.
Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.
Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.
Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.
Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.
– Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.
Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.
– Аринка, глянь ка, на бочькю сидит! Сама сидит, а подол болтается… Вишь рожок!
– Батюшки светы, ножик то…
