Обыкновенная кукушка

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Обыкновенная кукушка
Научная классификация
Международное научное название

Cuculus canorus (Linnaeus, 1758)

Ареал

Охранный статус

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Вызывающие наименьшие опасения
IUCN 3.1 Least Concern: [www.iucnredlist.org/details/106001205 106001205 ]

Систематика
на Викивидах

Изображения
на Викискладе

Обыкнове́нная куку́шка[1] (лат. Cuculus canorus) — птица, наиболее распространённый и известный вид в семействе кукушковых.





Систематика

Латинское название вида происходит от латинского Cuculus (кукушка) и canorus (мелодичный; от canere, что означает, петь)[2]. Всё семейство кукушек получило своё название и название рода от звукоподражания для призывного крика самца обыкновенной кукушки[3].

Выделяют четыре подвида этого вида[4]:

  • С. с. canorus, номинативный подвид, впервые был описан Линнеем в 1758 году. Его ареал простирается от Британских островов через Скандинавию, север России и Сибири до Японии на востоке, и от Пиренеев через Турцию, Казахстан, Монголию до севера Китая и Кореи. Предполагается, что зимует в Африке и Южной Азии.
  • С. c. bakeri, впервые описан в 1912 году Хартертом, гнездится в западной части Китая в предгорьях Гималаев на севере Индии, Непала, Мьянмы, на северо-западе Таиланда и Южного Китая. Зимой он встречается в Ассаме, Восточной Бенгалии и Юго-Восточной Азии.
  • С. c. bangsi был впервые описан в 1919 году Оберхолсером, гнездовой ареал охватывает Пиренейский полуостров, Балеарские острова и Северную Африку, зимует в Африке.
  • С. c. subtelephonus, впервые описанный в 1914 году Зарудным, гнездится в Центральной Азии от Туркестана до южной Монголии. Предполагается, что к зиме мигрирует в Южную Азию и Африку.

Описание

Внешний вид

Внешнее сходство обыкновенной кукушки с мелким ястребом было отмечено ещё античными авторами. В частности, древнегреческий философ Аристотель в «Истории животных», сравнивая двух птиц, ссылался на поверье, согласно которому обе они являются различными обликами одного и того же существа, способного к перевоплощению[5][6]. Современные учёные подчёркивают лишь поверхностное сходство кукушки с ястребиными птицами: например, у описываемого вида форма головы, детали оперения и характер полёта несколько напоминают таковые у перепелятника[7]. У летящей птицы можно заметить тёмные поперечные пестрины на брюхе и нижней части крыла, как у ястреба, однако хвост у неё заметно длиннее и скошен по краям в форме клина, а не срезан по прямой линии. Сидящая на дереве кукушка держит туловище горизонтально, часто с опущенными крыльями и приподнятым хвостом. Крылья у птицы заострённые и также, как и хвост, достаточно длинные. Ноги, напротив, очень короткие — по этой причине наблюдателю со стороны заметны лишь обхватывающие опору пальцы, но не цевка. Как и других родственных видов, ноги обыкновенной кукушки имеют так называемое зигодактильное строение: два пальца направлены вперёд и два назад, как у дятлов. Такое положение позволяет лучше удерживаться на вертикальной плоскости, но затрудняет передвижение на поверхности земли[8][9].

Это среднего размера кукушка — длиной сравнимая с некрупным сизым голубем, однако более изящного сложения. Общая длина достигает 32—34 см, размах крыльев 55—65 см, вес до 80—190 г[10]. У взрослого самца вся верхняя сторона тела, включая голову, окрашена в тёмно-серый цвет. Горло и зоб также серые, но более светлого пепельного оттенка. Брюхо белое, с тёмными поперечными полосками. Рулевые с белыми концами и пятнами вдоль стержней[11]. Окраска оперения самок бывает двух типов, так называемых морф или фаз. Наиболее распространённая из этих морф повторяет детали оперения самца таким образом, что в полевых условиях различить особей разного пола очень трудно; специалист может разглядеть буроватый оттенок на спине и иногда редкие охристые перья на горле и зобе. Вторая разновидность окраски, напротив, делает самку абсолютно непохожей на самца. Представительницы этой фазы ржаво-рыжие сверху и белые снизу, с обеих сторон с тёмной поперечной полосатостью[12][13]. На спине пестрины отсутствуют лишь в области поясницы, что является отличительным признаком рыжей морфы обыкновенной кукушки от аналогичной морфы глухой кукушки, распространённой в Сибири и на Дальнем Востоке[14].

Молодые птицы обоих полов одеты в более пёстрый наряд, состоящий из серых, бурых и рыжих тонов в различной пропорции. При любом сочетании на темени и затылке хорошо заметны редкие белые отметины, отсутствующие у взрослых птиц. Ювенальный наряд сохраняется лишь до первой линьки в ноябре-марте, после чего сеголетки навсегда приобретают облик взрослой птицы[15]. Независимо от пола и возраста ноги кукушки жёлтые, клюв чёрный с желтоватым налётом снизу[13]. Радужина у взрослых самцов и серых самок жёлтая, у рыжих самок ореховая, у птиц первого года жизни бурая. У всех особей вокруг глаза развито ярко-оранжевое кожистое кольцо[16].

Голос

Большую часть года обыкновенная кукушка ведёт скрытный, молчаливый образ жизни. Лишь весной и в первой половине лета самки и особенно самцы становятся заметными и шумными, привлекая к себе внимание. Наиболее известна брачная песня самца — громкий размеренный крик «ку-ку…ку-ку…», многократно повторяемый с усилением на первом слоге. В ясную безветренную погоду её можно услышать на расстоянии до двух километров[17]. У сильно возбуждённой птицы сигнал пауза между элементами заметно сокращена, из-за чего обычно равномерное кукование трансформируется в низкое квохтанье или приглушённый хохот «кукукукукуку…»[14]. Продолжительность песни каждый раз разная; по данным российского орнитолога А. С. Мальчевского, количество двусложных элементов в ней может доходить до 360[18]. Активное кукование в средней полосе России продолжается со второй половины апреля или начала мая до конца июля или первых чисел августа, когда гнездится подавляющее большинство птиц-воспитателей; в начале и конце сезона оно выглядит более глухим и хриплым[19]. В брачный период самка также, как и самец, издаёт громкие призывные крики, однако её песню характеризуют как звонкую булькующую трель или вибрирующий низкий свист, передаваемый как быстрое «кли-кли-кли…» или «биль-биль-биль…». Песня самки, которая чаще звучит на лету, обычно длится 2,5-3 сек и состоит из 12—16 элементов. Вне поисков партнёра самка ведёт себя тихо и очень редко издаёт какие-либо звуки. Среди них отдельные специалисты выделяют тихий стрёкот, мяуканье или шипение[20][10]. Самец в течение года также может издавать трель, подобную трели самки, однако делает это в очень редких случаях. Взятые на руки кукушки обоего пола звонко верещат[21].

Распространение

Область размножения обыкновенной кукушки охватывает все климатические зоны от лесотундр до пустынь и субтропических лесов палеарктического региона, на всём протяжении от Атлантики до Тихого океана[14]. Почти повсюду это обычный, местами многочисленный вид. Будучи типичной перелётной птицей, птица проводит зиму в Африке и в тропических широтах Азии.

Гнездовой ареал

Наибольшая площадь распространения у номинативного подвида C. c. canorus: он населяет большую часть Европы, Малую Азию, Сибирь, Корею и северный Китай, а также Командорские, Курильские и Японские острова. В Европе подвид отсутствует на Пиренейском полуострове (где его сменяет другой подвид), в Исландии и на Крайнем Севере[22]. Северная окраина ареала проходит приблизительно по границе древесной растительности, по долинам крупных рек вклиниваясь в подзону кустарниковой тундры[23]. В Скандинавии и на Кольском полуострове кукушка гнездится к северу до 69—70° с. ш., в долине Мезени до 66° с. ш., в долине Печоры к северу до посёлка Лёждуг (67° с. ш.)[24][25]. Данные по гнездовьям в приполярной Сибири немногочисленны и связаны в основном с населёнными пунктами на берегах крупных рек. В частности, кукушки были отмечены на Оби в районе Салехарда, в долине реки Таз южнее посёлка Тазовский, на Енисее в окрестностях Норильска, в долине Лены у селения Кюсюр, в долине Яны в районе села Казачье, на Индигирке южнее села Чокурдах, в дельте Колымы в районе посёлка Походск, восточнее на южных склонах Чукотского нагорья[25]. В СНГ южная граница гнездовий проходит через северный Казахстан: дельту Урала, низовья Сырдарьи, Балхаш и озеро Алаколь[26].

Подвид C. c. bangsi гнездится на Пиренейском полуострове, Балеарских островах и в исторической области Магриб на северо-востоке Африки (сюда входят прилегающие к Средиземному морю районы Марокко, Алжира и Туниса). Подвид C. c. subtelephonus распространён в южном Казахстане, Средней Азии, Монголии, Иране, Афганистане, пакистанском Белуджистане и китайском Синьцзяне. Подвид C. c. bakeri населяет западный и южный Китай (включая юго-восточную оконечность Тибета), подножия Гималаев на северо-востоке Индии, индийский штат Ассам, Непал, Мьянму, Лаос, северный Таиланд и северный Вьетнам[22].

Миграции и зимовки

Обыкновенная кукушка почти повсеместно считается перелётной птицей, которая не задерживается в гнездовых районах более чем на три—четыре месяца в году. Вместе с тем, сведения о районах её зимовок отрывочны и порой противоречивы, что связывают с крайне скрытным образом жизни. Анализ кольцевания показывает, что популяции, как минимум, западной половины ареала, включая отчасти Сибирь и Среднюю Азию, зимуют в Африке к югу от Сахары. В Евразии и над Средиземным морем кукушки летят широким фронтом, над африканским континентом основные пути миграции сужаются до западного и восточного побережий, а также долины Нила. Предполагают, что птицы способны преодолевать до 3600 км за один перелёт без остановки на отдых, а общая удалённость зимних стаций от гнездовий достигает 5—6 тыс. км и более[27]. В восточной и южной Африке останавливаются кукушки из Великобритании и Северной Европы, в западной (горы Нимба, Кот-д’Ивуар, Гана и Камерун) — птицы, относящиеся к подвиду C. c. bangsi. Номинативный подвид встречается на западе континента только осенью — по всей видимости, на пролёте. По данным из ЮАР, кукушки останавливаются здесь с октября-ноября по апрель, после чего начинают свой путь на север. Небольшая часть птиц не остаётся на лето в районах зимовок[28].

Вплоть до конца XX века считалось, что из Средней и Восточной Сибири, Японии и других районов восточной Азии кукушки мигрируют в юго-восточном направлении и зимуют на юге Индии, юге Китая, во Вьетнаме, Малайзии, Индонезии и на Новой Гвинее[27]. Российский академический справочник «Птицы России и сопредельных регионов» 1993 года поставил это факт под сомнение, утверждая, что в большинстве сводок речь шла о другом виде — близкородственной и очень похожей глухой кукушке[29]. С другой стороны, американский орнитолог Роберт Пэйн (Robert Payne) в посвящённой семейству кукушковых книге 2003 года полагает, что птицы номинативного подвида в восточной части ареала всё же проводят зиму в Индии и Юго-Восточной Азии[28]. Автор также указывает, что подвид C. c. bakeri на равнине ведёт оседлый образ жизни, в горной местности зимой спускается в долины. Подвид C. c. subtelephonus, гнездящийся республиках Средней Азии, зимует в Восточной Африке — в Кении, Уганде, Демократической Республике Конго, Танзании и северном Мозамбике[30].

Места обитания

Населяемые кукушкой биотопы очень разнообразны, однако строение её тела и поведение указывают на то, что изначально это всё же лесная птица, в процессе эволюции приспособившаяся к открытым пространствам[31]. Птица встречается во всех типах леса, а также во всевозможных полуоткрытых и открытых ландшафтах с присутствием хотя бы отдельно стоящих деревьев или кустиков. Среднеазиатские популяции вообще не связаны с древесной растительностью, живут в тростниках, где паразитируют на различных видах камышовок[14]. По наблюдению А. С. Мальчевского, птица при прочих равных условиях всё же отдаёт предпочтение разреженным лесам в сильно пересечённой местности и избегает сплошной темнохвойной тайги[32]. Наибольшая плотность поселений в гнездовой период отмечена в порослевых и осветлённых лесах, кустарниковых зарослях, лесополосах и островных лесах в лесостепи, на сельскохозяйственных землях с отдельно стоящими деревьями. На Иберийском полуострове предпочитает светлые дубравы, в Непале поднимается до 4250 м над уровнем моря — выше уровня древесной растительности, в Индии до 5250 м над уровнем моря. С другой стороны, птица обычна и в местах, где поверхность Земли опускается ниже уровня моря, например в Турфанской впадине Восточного Тянь-Шаня[33].

Размножение

Гнездовая специализация

Обыкновенная кукушка — один из наиболее совершенных гнездовых паразитов, подкладывающий свои яйца в гнёзда других птиц[34]. В качестве хозяев-воспитателей птенцов выступают около 300 видов воробьиных птиц. Наиболее полный список был составлен российским орнитологом А. Д. Нумеровым (см. ниже), при этом из него были исключены все виды Не-Воробьинообразных, а также более 10 старых названий, которые не удалось идентифицировать[35]. Следует учесть, что склонность к паразитированию на том или ином виде варьирует не только на отдалённых друг от друга участках ареала, но зачастую и в пределах одной небольшой области[36]. Бывает, что один из наиболее обычных приёмных родителей в одном регионе крайне редко принимает участие в выведении птенцов в другом; по этой причине исследования в разных странах и регионах дают подчас противоречивые результаты[37].

В результате многолетних наблюдений орнитологи выдвинули гипотезу, что самки обыкновенной кукушки делятся на так называемые экологические расы, также известные как линии. Каждая из таких рас несёт яйца определённой раскраски и стремится подбросить их в гнёзда тех птиц, которые несут яйца аналогичного цвета[38]. В 2000 году это предположение получило подтверждение генетиков: группа канадских, американских и японских учёных опубликовали статью в журнале Nature, согласно которой соответствующие наследственные признаки передаются через уникальную для каждой расы W-хромосому, передаваемую только по материнской линии. В процессе эволюции связь гнездового паразита с тем или иным воспитателем может меняться, вследствие чего отдельные расы наследуют признаки нескольких, несвязанных между собой родственных линий[39].

Виды-воспитатели

Воспитателями птенцов кукушки могут быть птицы, гнездящиеся в самых разнообразных биотопах, с разными кормовыми привычками, размером от королька до крупного дрозда. Однако при всём многообразии у всех этих видов имеется ряд общих с паразитом характеристик, которые позволяют кукушонку благополучно прижиться в гнезде. В первую очередь, это птенцовый тип развития, подходящая форма и расположение гнезда, способ передачи корма птенцам через вкладывание пищи в клюв. Чаще всего хозяевами паразита становятся мелкие насекомоядные воробьиные виды: белая трясогузка, обыкновенная горихвостка, зарянка, дроздовидная камышовка. В Восточной Европе и Северной Азии также часто фигурируют лесной конёк, обыкновенный и сибирский жуланы, лесная завирушка, болотная и тростниковая камышовки, садовая и серая славки, серая мухоловка, черноголовый и луговой чеканы, варакушка, соловей-красношейка, зяблик, вьюрок и дубровник[40]. Другие птицы, хоть и соответствуют фенотипу кукушки, всё же крайне редко выступают в роли воспитателя. Таковы обыкновенный соловей, лесной жаворонок, зелёная пересмешка, северная бормотушка, буробокая белоглазка и некоторые другие насекомоядные птицы[41].

На Британских островах и в Западной Европе среди воспитателей птенцов почти не представлена обычная для европейской части России обыкновенная горихвостка, однако распространены лесная завирушка, тростниковая камышовка, луговой конёк, зарянка и белая трясогузка. В северо-восточной Африке кукушки паразитируют на гнёздах средиземноморской и атласской славок, а также белобровой горихвостки. По сообщениям из Кореи, воспитателями часто становятся сибирская горихвостка и бурая сутора (Paradoxornis webbianus)[42].


Поиск гнезда и откладка яиц

Кукушка занимается поисками подходящих гнёзд весь промежуток времени, пока размножаются её основные воспитатели. Инстинкт заставляет птицу возвращаться в родные биотопы и искать именно тех видов-хозяев, в гнёздах которых она появилась на свет сама. Паразит запоминает не только внешний вид, но и вокализацию птиц, в лесу хорошо ориентируется на их голоса. Наиболее благоприятный для кукушки вариант — обнаружить пару в момент постройки гнезда и по их поведению определить расположение постройки. Это также позволяет ей подложить яйцо одним из первых, что гарантирует более раннее развитие птенца. Самка способна часами неподвижно сидеть на присаде, наблюдая за гнездящимися птицами, и слабо реагирует даже в случае их нападения. Приметив подходящее место, птица улетает восвояси и появляется вновь на том же месте, когда сформированное яйцо готово к откладке[48]. Функция начала образования яйца напрямую связана с нахождением подходящего гнезда. Если в последний момент гнездо оказывается разорено, кукушка вынуждена отложить яйцо на землю либо в гнездо другой, зачастую случайной птицы[49][50].

В гнезде своей жертвы кукушка обычно проводит не более 10—16 секунд, за это короткое время успевая не только снести собственное яйцо, но и забрать одно хозяйское (то есть, совершить подмену). Последнее самка тут же проглатывает либо уносит с собой в клюве[51][52]. Бывает, что кладка уже хорошо насижена и простой подброс не может привести к благополучному вылуплению и развитию кукушонка. В таком случае кукушка может уничтожить всю кладку, чтобы спровоцировать воспитателей на повторное размножение с последующей подменой. В качестве примера приводятся несколько наблюдений над болотной камышовкой, насиженные гнёзда которых в 30 % случаев разорялись кукушкой. Более половины камышовок бросали старое гнездо и приступали к строительству нового, в котором вскоре оказывалось яйцо паразита[42].

Как правило, в течение периода размножения кукушка сносит не более 10 яиц, каждый раз в гнездо нового хозяина. Случается, что в одном гнезде оказываются два или даже более яиц паразита, принадлежащие разным самкам. Эксперимент с контролируемым разорением гнезда лугового конька показал, что функционально самка кукушки способна снести до 25 яиц за один сезон, однако в естественных условиях такой результат вряд ли достижим[53][54]. Численность любого вида подвержена колебаниям, и в периоды депрессии какой-либо воробьиной птицы бывает сложно найти хотя бы одну пару гнездящихся птиц. В такой ситуации отчаявшаяся кукушка может подбросить яйцо другому, первому попавшемуся виду.

Размеры и окраска яиц

Размеры яиц (20—25)x(15—19) мм[55]. Их масса непропорционально мала — в среднем, чуть более 3 % от массы взрослой особи (для сравнения, у большинства певчих птиц этот показатель варьирует в пределах от 8 до 10 %). Тем не менее, вследствие размеров самой кукушки её яйца в кладках почти всех традиционных воспитателей выглядят крупнее и массивнее, чем все остальные. Они мельче яиц хозяев лишь в гнёздах некоторых дроздов, таких как певчего или белобровика[56]. Выделяют большое число биологических или экологических рас обыкновенной кукушки, каждая из которых имеет связь с определённым видом воспитателем.

Если размеры и масса яиц более или менее стандартны, то их окраска и элементы рисунка отличаются чрезвычайным разнообразием. Встречаются яйца с белым, голубоватым, розовым, тёмно-коричневым или лиловым цветом скорлупы, монотонно-окрашенные или покрытые разнообразными поверхностными пятнами. Последние могут быть как очень мелкими в форме крапа, так и занимать значительную часть поверхности скорлупы в виде мраморного рисунка или завитушек[57][55]. В Европе выделяют до 15 основных типов окраски[42], которые в соответствии с «расовыми» предпочтениями кукушки получили условные названия «горихвосточьи», «овсяночьи», «камышовочьи», «коньковые», «вьюрковые» и т. д[58]. По данным норвежских орнитологов, изучавших эволюцию внешнего вида яиц кукушки и её хозяев, примерно в 77 % случаев окраска обоих взаимодействующих видов, включая характер и детали рисунка, оказываются идентичными[59]. Мимикрия проявляется не только у кукушек паразитирующих на наиболее распространённых воспитателях, но также и у тех рас, которые подбрасывают яйца таким малоизученным птицам, как толстоклювая камышовка и черногорлая овсянка[60]. Помимо детального сходства, бывает сходство приблизительное, когда, в общем, аналогичный характер рисунка сочетается с различными деталями, позволяющими легко выделить нестандартное яйцо, достаточно часть наблюдается и полное отсутствие сходства. Полное несоответствие окраски яиц кукушки и хозяев характерно для рас, паразитирующих на лесной завирушке, зарянке и крапивнике, что однако не мешает их родителям принять чужое яйцо за своё и успешно выкормить кукушонка[61]. В ранних исследованиях отклонения в обычных размерах и окраске яиц певчих птиц считались доказательством их принадлежности к паразиту, такие яйца часто попадали в музейные коллекции. Позднее было доказано, что яйца любой птицы подвержены периодической изменчивости, связанной с природными и иными внешними обстоятельствами[62].

Птенцы

Инкубационный период обыкновенной кукушки составляет 11,5—12,5 дней[63]. Если яйцо было подброшено в начале насиживания, то птенец вылупляется на несколько дней раньше, чем его птенцы его приёмных родителей, и это обстоятельство даёт ему заметное преимущество в борьбе за выживание. У только что появившегося на свет кукушонка голая, без следов эмбрионального пуха, кожа окрашена в розовато-оранжевый цвет, полость рта оранжевая; вес варьирует в пределах от 2,5 до 3,6 г[64]. Так же, как и у только что вылупившихся птенцов воробьиных птиц, веки кукушонка плотно закрыты, однако слуховые проходы остаются открытыми.

Птенец кукушки методично выкидывает все яйца или птенцов приемных родителей из их гнезда. Он намного больше, чем его приёмные родители, поэтому, как предполагается, он стремится монополизировать всю пищу, приносимую хозяевами гнезда. Кукушонок выталкивает другие яйца через край гнезда. Если птенцы хозяев вылупляются раньше кукушонка, он, появившись на свет, будет аналогичным образом выталкивать всех птенцов из гнезда. На 14 день птенец обыкновенной кукушки примерно в три раза больше по размерам, чем взрослая тростниковая камышовка. Необходимость для кукушонка стереотипа выкидывания яиц (или птенцов) хозяина неясна. Одна из гипотез состоит в том, что конкуренция с птенцами приёмных родителей за пищу ведёт к снижению веса кукушонка, что и является давлением отбора, приводящим к становлению поведения выкидывания яиц хозяев гнезда. Анализ количества пищи, приносимой кукушонку приёмными родителями в присутствии или в отсутствие птенцов хозяев гнезда показал, что, когда конкурирующие с птенцами хозяев кукушата не получают достаточно пищи, демонстрируя неспособность эффективно конкурировать за пищу с выводком хозяев[65]. Давление отбора, приводящего к развитию стереотипа выкидывания яиц хозяев, может быть следствием того, что у кукушонка отсутствуют точные визуальные сигналы, стимулирующие кормление, в результате чего хозяева гнезда либо распределяют пищу равномерно среди всех птенцов, либо становятся способными распознать гнездового паразита[65][66]. Другая гипотеза заключается в том, что снижение веса кукушонка не служит давлением отбора на развитие стереотипа выкидывания яиц хозяина. Анализ ресурсов, получаемых кукушонком в ​​присутствии и в отсутствие птенцов хозяев гнезда также показал, что вес кукушат, выросших вместе с птенцами приёмных родителей, был после вылета из гнезда намного меньше, чем у кукушат, выросших в одиночестве, но в течение 12 дней после этого кукушки, выросшие вместе с птенцами хозяев, росли быстрее, чем кукушки, росшие одни, тем самым маскируя изначальные различия в развитии, и демонстрируя гибкость стратегий развития, которая делает не обязательным отбор на стереотип выкидывания яиц хозяев[67].

Некоторые виды, в гнездах которых паразитирует обыкновенная кукушка, способны выявлять и избавляться (дискриминировать) от яиц кукушки, но никогда не от птенцов[68]. Эксперименты показали, что птенец кукушки побуждает своих приёмных родителей кормить его, издавая быстрый "птенцовый позыв" (крик выпрашивания корма), который звучит "удивительно сходно с целым выводком птенцов вида-хозяина". Исследователи предположили, что "кукушке необходимо использовать этот вокальный приём, чтобы стимулировать надлежащую заботу хозяев гнезда, компенсируя то, что птенец может предъявить лишь один визуальный стимул, свой открытый просящий зев"[66]. Однако птенец кукушки нуждается в количестве пищи, предназначавшейся для целого выводка птенцов вида-хозяина, и он борется за то, чтобы побудить приемных родителей кормить его с такой интенсивностью только при помощи вокальной стимуляции. Приемные родители кормят птенца кукушки дольше, чем собственных птенцов, как до вылета последнего из гнезда, так и после вылета[66].

Птенцы обыкновенной кукушки оперятся на 17-21 дней после вылупления[2], значительно дольше по сравнению с 12-13 дней, которые требуются для того же для например для камышовок[69]. Если самка кукушки не готова отложить яйцо в полную кладку камышовки, она может её полностью съесть с тем, чтобы хозяева вынуждены начать откладывать другую кладку.

Впервые поведение обыкновенной кукушки было описано Аристотелем, а сочетание поведения и анатомических адаптаций — Эдвардом Дженнером, который в 1788 году за эту работу был избран членом Лондонского королевского общества. Поведение кукушек было впервые задокументировано на киноплёнке в 1922 году в фильме «Кукушкина тайна» (The Cuckoo's Secret) Эдгара Ченса и Оливер Дж. Пайка[70].

Исследование, проведённое в Японии, показало, что молодые обыкновенные кукушки, вероятно, заражаются видоспецифичными пухоедами при телесных контактах с другими кукушками между временем оставления гнезда и возвращения в область размножения в весенний период. В общей сложности был изучен 21 птенец незадолго перед тем,как они покинули гнёзда своих хозяев, и никто не имел пухоедов. Однако молодые птицы, возвращающиеся в Японию после первой зимовки, были заражены пухоедами столь же сильно, как и старые особи[71].

См. также

Напишите отзыв о статье "Обыкновенная кукушка"

Примечания

  1. Бёме Р. Л., Флинт В. Е. Пятиязычный словарь названий животных. Птицы. Латинский, русский, английский, немецкий, французский / Под общей редакцией акад. В. Е. Соколова. — М.: Рус. яз., «РУССО», 1994. — С. 135. — 2030 экз. — ISBN 5-200-00643-0.
  2. 1 2 Robinson, R. A. [blx1.bto.org/birdfacts/results/bob7240.htm Cuckoo Cuculus canorus]. BirdFacts: Profiles of Birds Occurring in Britain & Ireland. British Trust for Ornithology (2005). Проверено 12 августа 2011.
  3. Snow D. W. The Birds of the Western Palearctic. — Abridged. — Oxford University Press, 1997. — ISBN 0-19-854099-X.
  4. [ibc.lynxeds.com/species/common-cuckoo-cuculus-canorus Common Cuckoo (Cuculus canorus)]. Internet Bird Collection. Lynx Edicions. Проверено 20 августа 2011.
  5. Аристотель, 1996, с. 245.
  6. Аристотель. [simposium.ru/ru/node/546 История животных. Книга шестая. Глава VII]. Проверено 23 сентября 2013.
  7. Гаврилов и др., 1993, с. 193.
  8. Мальчевский, 1987, с. 13—14.
  9. Рябицев, 2001, с. 305.
  10. 1 2 Рябицев, 2001, с. 306.
  11. Иванов и др., 1953, с. 258.
  12. Мальчевский, 1987, с. 14—15.
  13. 1 2 Гаврилов и др., 1993, с. 194.
  14. 1 2 3 4 Коблик, 2001.
  15. Мальчевский, 1987, с. 11—15, 109, 118.
  16. Мальчевский, 1987, с. 14.
  17. Мальчевский, 1987, с. 15.
  18. Мальчевский, 1987, с. 17.
  19. Мальчевский, 1987, с. 21, 27—28.
  20. Мальчевский, 1987, с. 15—16.
  21. Мальчевский, 1987, с. 21—22.
  22. 1 2 Payne, 2005, p. 511.
  23. Мальчевский, 1987, с. 23.
  24. Степанян, 2003, с. 260—261.
  25. 1 2 Гаврилов и др., 1993, с. 195.
  26. Степанян, 2003, с. 261.
  27. 1 2 Мальчевский, 1987, с. 24.
  28. 1 2 Payne, 2005, p. 513.
  29. Гаврилов и др., 1993, с. 195—196.
  30. Payne, 2005, p. 512.
  31. Мальчевский, 1987, с. 31—32.
  32. Мальчевский, 1987, с. 32.
  33. Payne, 2005, p. 515.
  34. Гаврилов и др., 1993, с. 202.
  35. 1 2 Нумеров А. Д. Межвидовой и внутривидовой гнездовой паразитизм у птиц. Воронеж: ФГУП ИПФ Воронеж. 2003. C. 38-40.
  36. Мальчевский, 1987, с. 138—141.
  37. Мальчевский, 1987, с. 69.
  38. Мальчевский, 1987, с. 62, 68.
  39. Gibbs, H. L.; Sorenson, M. D.; Marchetti, K.; Brooke, M. D.; Davies, N. B.; Nakamura, H. Genetic evidence for female host-specific races of the common cuckoo // Nature. — 2000. — Т. 407. — С. 183—186. — DOI:10.1038/35025058.
  40. Гаврилов и др., 1993, с. 209.
  41. Мальчевский, 1987, с. 147.
  42. 1 2 3 Payne, 2005, p. 516.
  43. В настоящее время рассматривается как младший синоним Emberiza bruniceps [eunis.eaudeweb.ro/species/16087]
  44. См.: Turdus erythrogaster Vigors, Proc. Zool. Soc. London, 1831, p. 171.; Monticola erythrogastra Baker, Faun. Brit. Ind., 2, p. 170. Эта форма сейчас рассматривается, как младший синоним Monticola rufiventris (Jardine and Selby) [archive.org/stream/bulletinofmuseum74harv/bulletinofmuseum74harv_djvu.txt]
  45. Неизвестное название
  46. В списке использовано название Saxicola torquata sensu lato. Но позже этот вид был разделён на три и название Saxicola torquata принадлежит африканскому чекану. В Западной Сибири до до 25% находок (n=126) относится к сибирскому черноголовому чекану (Saxicola maura) (Нумеров А. Д. Отряд Кукушкообразные. // Птицы России и прилежащих стран. С. 212), включавшемуся ранее в состав Saxicola torquata sensu lato. На основании этих данных информация отнесена к этому виду.
  47. Повторен в списке А. Д. Нумерова на стр. 40 дважды: в первом столбце как вид с менее 10 находками, в третьем столбце как вид с более 10 находками яиц и птенцов обыкновенной кукушки.
  48. Мальчевский, 1987, с. 40—41.
  49. Балацкий, Н. Н. [www.balatsky.ru/Cuc_Russii/Cuckooo.htm Обыкновенная кукушка]. Проверено 3 октября 2013.
  50. Мальчевский, 1987, с. 56.
  51. Мальчевский, 1987, с. 47.
  52. Гаврилов и др., 1993, с. 220.
  53. Мальчевский, 1987, с. 53.
  54. Гаврилов и др., 1993, с. 204.
  55. 1 2 Рябицев, 2001, с. 307.
  56. Мальчевский, 1987, с. 48.
  57. Мальчевский, 1987, с. 60.
  58. Мальчевский, 1987, с. 62.
  59. Øien, Ingar Jostein; Moksnes, Arne; Røskaft, Eivin Evolution of variation in egg color and marking pattern in European passerines: adaptations in a coevolutionary arms race with the cuckoo, Cuculus canorus // Behavioral Ecology. — 1995. — Т. 6. — С. 166—174.
  60. Мальчевский, 1987, с. 57.
  61. Мальчевский, 1987, с. 57—58.
  62. Мальчевский, 1987, с. 52, 61.
  63. Payne, 2005, p. 517.
  64. Гаврилов и др., 1993, с. 206.
  65. 1 2 (2005) «Food acquisition by common cuckoo chicks in rufous bush robin nests and the advantage of eviction behaviour». Animal Behavior 70: 1313–1321. DOI:10.1016/j.anbehav.2005.03.031.
  66. 1 2 3 (1998) «Nestling cuckoos, Cuculus canorus, exploit hosts with begging calls that mimic a brood». Proceedings of the Royal Society B 265 (1397): 673–678. DOI:10.1098/rspb.1998.0346.
  67. (2012) «Competition with a host nestling for parental provisioning imposes recoverable costs on parasitic cuckoo chick's growth». Behavioural Processes 90: 378–383. DOI:10.1016/j.beproc.2012.04.002.
  68. (1989) «An experimental study of co-evolution between the Cuckoo, Cuculus canorus, and its hosts. II. Host egg markings, chick discrimination and general discussion». Journal of Animal Ecology 58 (1): 225–236. DOI:10.2307/4996.
  69. Robinson, R. A. [blx1.bto.org/birdfacts/results/bob12510.htm Reed Warbler Acrocephalus scirpaceus]. BirdFacts: Profiles of Birds Occurring in Britain & Ireland. British Trust for Ornithology (2005). Проверено 12 августа 2011.
  70. [www.wildfilmhistory.org/person/184/Oliver+Pike.html Oliver Pike]. WildFilmHistory. Проверено 25 сентября 2010.
  71. de L. Brooke, M. (1998). «The acquisition of host-specific feather lice by common cuckoos (Cuculus canorus)». Journal of Zoology 244 (2): 167–173. DOI:10.1111/j.1469-7998.1998.tb00022.x.

Литература

  • Аристотель.  История животных. — М.: Издательский центр РГГУ, 1996. — 528 с. — ISBN 5-7281-0049-X.
  • Гаврилов Э. И., Иванчев В. П., Котов А. А., Кошелев А. И., Назаров Ю. Н., Нечаев В. А., Нумеров А. Д., Приклонский С. Г., Пукинский Ю. Б., Рустамов А. К.  Птицы России и сопредельных регионов. Рябкообразные, Голубеобразные, Кукушкообразные, Совообразные. — М.: Наука, 1993. — 400 с. — ISBN 5-02-005507-7.
  • Иванов А. И., Козлова Е. В., Портенко Л. А., Тугаринов А. Я.  Птицы СССР. Ч. 2. — М.: Изд-во АН СССР, 1953. — 344 с.
  • Коблик Е. А.  Разнообразие птиц (по материалам экспозиции Зоологического музея МГУ). Ч. 2 (Отряды Курообразные, Трёхпёрсткообразные, Журавлеобразные, Ржанкообразные, Рябкообразные, Голубеобразные, Попугаеобразные, Кукушкообразные). — Изд-во Моск. ун-та, 2001. — 358 с. — ISBN 5-211-04072-4.
  • Мальчевский А. С.  Кукушка и её воспитатели / Ленинградский гос. ун-т им. А. А. Жданова. — Л.: Изд-во Ленинградского ун-та, 1987. — 264 с. — (Жизнь наших птиц и зверей. Вып. 9). — 25 000 экз.
  • Рябицев В. К.  Птицы Урала, Приуралья и Западной Сибири: Справочник-определитель. — Екатеринбург: Изд-во Уральского университета, 2001. — 608 с. — ISBN 5-7525-0825-8.
  • Степанян Л. С.  Конспект орнитологической фауны России и сопредельных территорий. — М.: Академкнига, 2003. — 808 с. — ISBN 5-94628-093-7.
  • Payne, Robert B.  Family Cuculidae (Cuckoos) // Handbook of the birds of the world. Vol. 4: Sandgrouse to Cuckoos / Ed. by J. del Hoyo, A. Elliott, J. Sargatal. — Barcelona: Lynx Edicions, 1997. — ISBN 8487334229.
  • Payne, Robert B.  The Cuckoos. — Oxford University Press, 2005. — 644 p. — ISBN 0198502133.

Ссылки

  • [www.sevin.ru/vertebrates/index.html?birds/373.html База данных «Позвоночные животные России»: обыкновенная кукушка]
  • [birds-altay.ru/2009/11/obyknovennaya-kukushka/ Обыкновенная кукушка на сайте «Птицы Алтая»]
  • Характеристика кукушек — статья из Большой советской энциклопедии.
  • [www.youtube.com/watch?v=q-nD1eOeV0k/ Видео. Встреча с самцом кукушки в Тамбовском лесу.]
  • [www.balatsky.ru/Cuc_Russii/Cuckoo.htm Обыкновенная кукушка. Подробный очерк]

Отрывок, характеризующий Обыкновенная кукушка

В дипломатическом отношении, все доводы Наполеона о своем великодушии и справедливости, и перед Тутолминым, и перед Яковлевым, озабоченным преимущественно приобретением шинели и повозки, оказались бесполезны: Александр не принял этих послов и не отвечал на их посольство.
В отношении юридическом, после казни мнимых поджигателей сгорела другая половина Москвы.
В отношении административном, учреждение муниципалитета не остановило грабежа и принесло только пользу некоторым лицам, участвовавшим в этом муниципалитете и, под предлогом соблюдения порядка, грабившим Москву или сохранявшим свое от грабежа.
В отношении религиозном, так легко устроенное в Египте дело посредством посещения мечети, здесь не принесло никаких результатов. Два или три священника, найденные в Москве, попробовали исполнить волю Наполеона, но одного из них по щекам прибил французский солдат во время службы, а про другого доносил следующее французский чиновник: «Le pretre, que j'avais decouvert et invite a recommencer a dire la messe, a nettoye et ferme l'eglise. Cette nuit on est venu de nouveau enfoncer les portes, casser les cadenas, dechirer les livres et commettre d'autres desordres». [«Священник, которого я нашел и пригласил начать служить обедню, вычистил и запер церковь. В ту же ночь пришли опять ломать двери и замки, рвать книги и производить другие беспорядки».]
В торговом отношении, на провозглашение трудолюбивым ремесленникам и всем крестьянам не последовало никакого ответа. Трудолюбивых ремесленников не было, а крестьяне ловили тех комиссаров, которые слишком далеко заезжали с этим провозглашением, и убивали их.
В отношении увеселений народа и войска театрами, дело точно так же не удалось. Учрежденные в Кремле и в доме Познякова театры тотчас же закрылись, потому что ограбили актрис и актеров.
Благотворительность и та не принесла желаемых результатов. Фальшивые ассигнации и нефальшивые наполняли Москву и не имели цены. Для французов, собиравших добычу, нужно было только золото. Не только фальшивые ассигнации, которые Наполеон так милостиво раздавал несчастным, не имели цены, но серебро отдавалось ниже своей стоимости за золото.
Но самое поразительное явление недействительности высших распоряжений в то время было старание Наполеона остановить грабежи и восстановить дисциплину.
Вот что доносили чины армии.
«Грабежи продолжаются в городе, несмотря на повеление прекратить их. Порядок еще не восстановлен, и нет ни одного купца, отправляющего торговлю законным образом. Только маркитанты позволяют себе продавать, да и то награбленные вещи».
«La partie de mon arrondissement continue a etre en proie au pillage des soldats du 3 corps, qui, non contents d'arracher aux malheureux refugies dans des souterrains le peu qui leur reste, ont meme la ferocite de les blesser a coups de sabre, comme j'en ai vu plusieurs exemples».
«Rien de nouveau outre que les soldats se permettent de voler et de piller. Le 9 octobre».
«Le vol et le pillage continuent. Il y a une bande de voleurs dans notre district qu'il faudra faire arreter par de fortes gardes. Le 11 octobre».
[«Часть моего округа продолжает подвергаться грабежу солдат 3 го корпуса, которые не довольствуются тем, что отнимают скудное достояние несчастных жителей, попрятавшихся в подвалы, но еще и с жестокостию наносят им раны саблями, как я сам много раз видел».
«Ничего нового, только что солдаты позволяют себе грабить и воровать. 9 октября».
«Воровство и грабеж продолжаются. Существует шайка воров в нашем участке, которую надо будет остановить сильными мерами. 11 октября».]
«Император чрезвычайно недоволен, что, несмотря на строгие повеления остановить грабеж, только и видны отряды гвардейских мародеров, возвращающиеся в Кремль. В старой гвардии беспорядки и грабеж сильнее, нежели когда либо, возобновились вчера, в последнюю ночь и сегодня. С соболезнованием видит император, что отборные солдаты, назначенные охранять его особу, долженствующие подавать пример подчиненности, до такой степени простирают ослушание, что разбивают погреба и магазины, заготовленные для армии. Другие унизились до того, что не слушали часовых и караульных офицеров, ругали их и били».
«Le grand marechal du palais se plaint vivement, – писал губернатор, – que malgre les defenses reiterees, les soldats continuent a faire leurs besoins dans toutes les cours et meme jusque sous les fenetres de l'Empereur».
[«Обер церемониймейстер дворца сильно жалуется на то, что, несмотря на все запрещения, солдаты продолжают ходить на час во всех дворах и даже под окнами императора».]
Войско это, как распущенное стадо, топча под ногами тот корм, который мог бы спасти его от голодной смерти, распадалось и гибло с каждым днем лишнего пребывания в Москве.
Но оно не двигалось.
Оно побежало только тогда, когда его вдруг охватил панический страх, произведенный перехватами обозов по Смоленской дороге и Тарутинским сражением. Это же самое известие о Тарутинском сражении, неожиданно на смотру полученное Наполеоном, вызвало в нем желание наказать русских, как говорит Тьер, и он отдал приказание о выступлении, которого требовало все войско.
Убегая из Москвы, люди этого войска захватили с собой все, что было награблено. Наполеон тоже увозил с собой свой собственный tresor [сокровище]. Увидав обоз, загромождавший армию. Наполеон ужаснулся (как говорит Тьер). Но он, с своей опытностью войны, не велел сжечь всо лишние повозки, как он это сделал с повозками маршала, подходя к Москве, но он посмотрел на эти коляски и кареты, в которых ехали солдаты, и сказал, что это очень хорошо, что экипажи эти употребятся для провианта, больных и раненых.
Положение всего войска было подобно положению раненого животного, чувствующего свою погибель и не знающего, что оно делает. Изучать искусные маневры Наполеона и его войска и его цели со времени вступления в Москву и до уничтожения этого войска – все равно, что изучать значение предсмертных прыжков и судорог смертельно раненного животного. Очень часто раненое животное, заслышав шорох, бросается на выстрел на охотника, бежит вперед, назад и само ускоряет свой конец. То же самое делал Наполеон под давлением всего его войска. Шорох Тарутинского сражения спугнул зверя, и он бросился вперед на выстрел, добежал до охотника, вернулся назад, опять вперед, опять назад и, наконец, как всякий зверь, побежал назад, по самому невыгодному, опасному пути, но по знакомому, старому следу.
Наполеон, представляющийся нам руководителем всего этого движения (как диким представлялась фигура, вырезанная на носу корабля, силою, руководящею корабль), Наполеон во все это время своей деятельности был подобен ребенку, который, держась за тесемочки, привязанные внутри кареты, воображает, что он правит.


6 го октября, рано утром, Пьер вышел из балагана и, вернувшись назад, остановился у двери, играя с длинной, на коротких кривых ножках, лиловой собачонкой, вертевшейся около него. Собачонка эта жила у них в балагане, ночуя с Каратаевым, но иногда ходила куда то в город и опять возвращалась. Она, вероятно, никогда никому не принадлежала, и теперь она была ничья и не имела никакого названия. Французы звали ее Азор, солдат сказочник звал ее Фемгалкой, Каратаев и другие звали ее Серый, иногда Вислый. Непринадлежание ее никому и отсутствие имени и даже породы, даже определенного цвета, казалось, нисколько не затрудняло лиловую собачонку. Пушной хвост панашем твердо и кругло стоял кверху, кривые ноги служили ей так хорошо, что часто она, как бы пренебрегая употреблением всех четырех ног, поднимала грациозно одну заднюю и очень ловко и скоро бежала на трех лапах. Все для нее было предметом удовольствия. То, взвизгивая от радости, она валялась на спине, то грелась на солнце с задумчивым и значительным видом, то резвилась, играя с щепкой или соломинкой.
Одеяние Пьера теперь состояло из грязной продранной рубашки, единственном остатке его прежнего платья, солдатских порток, завязанных для тепла веревочками на щиколках по совету Каратаева, из кафтана и мужицкой шапки. Пьер очень изменился физически в это время. Он не казался уже толст, хотя и имел все тот же вид крупности и силы, наследственной в их породе. Борода и усы обросли нижнюю часть лица; отросшие, спутанные волосы на голове, наполненные вшами, курчавились теперь шапкою. Выражение глаз было твердое, спокойное и оживленно готовое, такое, какого никогда не имел прежде взгляд Пьера. Прежняя его распущенность, выражавшаяся и во взгляде, заменилась теперь энергической, готовой на деятельность и отпор – подобранностью. Ноги его были босые.
Пьер смотрел то вниз по полю, по которому в нынешнее утро разъездились повозки и верховые, то вдаль за реку, то на собачонку, притворявшуюся, что она не на шутку хочет укусить его, то на свои босые ноги, которые он с удовольствием переставлял в различные положения, пошевеливая грязными, толстыми, большими пальцами. И всякий раз, как он взглядывал на свои босые ноги, на лице его пробегала улыбка оживления и самодовольства. Вид этих босых ног напоминал ему все то, что он пережил и понял за это время, и воспоминание это было ему приятно.
Погода уже несколько дней стояла тихая, ясная, с легкими заморозками по утрам – так называемое бабье лето.
В воздухе, на солнце, было тепло, и тепло это с крепительной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе, было особенно приятно.
На всем, и на дальних и на ближних предметах, лежал тот волшебно хрустальный блеск, который бывает только в эту пору осени. Вдалеке виднелись Воробьевы горы, с деревнею, церковью и большим белым домом. И оголенные деревья, и песок, и камни, и крыши домов, и зеленый шпиль церкви, и углы дальнего белого дома – все это неестественно отчетливо, тончайшими линиями вырезалось в прозрачном воздухе. Вблизи виднелись знакомые развалины полуобгорелого барского дома, занимаемого французами, с темно зелеными еще кустами сирени, росшими по ограде. И даже этот разваленный и загаженный дом, отталкивающий своим безобразием в пасмурную погоду, теперь, в ярком, неподвижном блеске, казался чем то успокоительно прекрасным.
Французский капрал, по домашнему расстегнутый, в колпаке, с коротенькой трубкой в зубах, вышел из за угла балагана и, дружески подмигнув, подошел к Пьеру.
– Quel soleil, hein, monsieur Kiril? (так звали Пьера все французы). On dirait le printemps. [Каково солнце, а, господин Кирил? Точно весна.] – И капрал прислонился к двери и предложил Пьеру трубку, несмотря на то, что всегда он ее предлагал и всегда Пьер отказывался.
– Si l'on marchait par un temps comme celui la… [В такую бы погоду в поход идти…] – начал он.
Пьер расспросил его, что слышно о выступлении, и капрал рассказал, что почти все войска выступают и что нынче должен быть приказ и о пленных. В балагане, в котором был Пьер, один из солдат, Соколов, был при смерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим солдатом. Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной и постоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще все, что только может случиться, все предвидено начальством.
– Et puis, monsieur Kiril, vous n'avez qu'a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c'est un… qui n'oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.