Азаис, Пьер Гиацинт

Пьер Гиацинт Азаис
фр. Pierre Hyacinthe Azaïs
Дата рождения:	1 марта 1766(1766-03-01)
Место рождения:	Сорез
Дата смерти:	22 января 1845(1845-01-22) (78 лет)
Место смерти:	Париж
Страна:	Франция
Научная сфера:	философ, прозаик, публицист,
Учёное звание:	профессор

Пьер Гиаци́нт Азаи́с (фр. Pierre Hyacinthe Azaïs; 1 марта 1766 года, Сорез — 22 января 1845 года, Париж) — французский писатель, публицист и философ, отличавшийся необычайной широтой интересов, включавших политику, историю, френологию, магнетизм, психологию и даже артезианские скважины, и прославившийся своей теорией всеобщей компенсации (другие названия — теория всеобщего навёрстывания, система вознаграждений, теория компенсаций).

Биография

Сын музыканта. Поначалу был учителем в Тарбе, затем секретарём олеронского епископа, который безуспешно пытался обратить его в монашеское звание. Азаис удалился в Севенские горы, став органистом в небольшом бенедиктинском аббатстве (l’abbaye de Villemagne).

Поддержал Великую французскую революцию, считая, что она принесёт благо стране, но потом разочаровался в её методах, о чём написал в критической брошюре, наделавшей много шума и вызвавшей преследования со стороны временного правительства. Приговорённый 18 фруктидора к депортации, скрылся от жандармов в Тарбе, в больнице сестёр милосердия. Затем удалился в Пиренейские горы на несколько лет. Превратности революционного времени сподвигли его на серьёзное и долголетнее исследование значения человеческих судеб и на мысль о всеобщей компенсации. В возрасте сорока лет, в 1806 году он посчитал свою работу законченной и решился открыть публике плоды своего мышления, для этого он прибыл в Париж.

Азаис приобрёл широкую известность своим сочинением «Компенсации в человеческих судьбах» (Des compensations dans les destinées humaines, 1809), в котором он изображает радости и страдания человеческого существования; старается показать, что самый счастливый человек под конец должен сделаться самым несчастным вследствие непреложного закона возмездия и равновесия в нравственном мире.

Наполеон I высоко оценил труд Азаиса, сделав его профессором в военной школе Сен-Сир. В 1811 году Азаис стал инспектором публичной библиотеки в Авиньоне, а с 1812 года занимал ту же должность в Нанси, однако потерял место в 1815 году за статью о Наполеоне, в которой горячо оправдывал бывшего императора. Благодаря ходатайствам некоторых учёных и знаменитой Сталь, получил от правительства небольшой пенсион, позволивший ему снова предаться любимым занятиям философствования и сочинения. Он открыл у себя в саду публичное преподавание философии, и напоминал современникам древнегреческих мыслителей.

Азаис скончался в Париже 22 января 1845 года.

Религиозно-метафизическая теория Азаиса

Азаис определил силу всеобщего распространения (expansion) как первичную силу и причину, из которой следуют два действия — расширяемость (dilatation) и сжимаемость (compression). Их колебательное взаимодействие способствует равновесию вселенной, является исходной точкой всего сущего, всех явлений в жизни мира и человека, какими бы разнообразными эти явления не казались на вид.

Вся вселенная, по мнению Азаиса, есть не что иное, как постоянное осуществление общего плана создания. Человек входит в этот план как объект; колебание его судеб — один из главнейших результатов силы, удерживающей равновесие вселенной. Вечное и высшее могущество ведёт вселенную; совершеннейший и простейший порядок господствует в осуществлении великого дела. И человек, объект этого высшего построения, не может своим созданием и своей судьбой противоречить общему принципу справедливости. Судьбы людей в целом — дело самой природы, и, так как природа справедлива, то все люди равны своей судьбой. Человек создан для счастья. Абсолютное счастье состоит в полнейшем удовлетворении всех потребностей человека. Потребности различны до бесконечности, но сводятся к двум категориям:

• вызываемые внутренними, присущими человеку свойствами (телу нужны здоровье, сила, красота; сердцу — привязанности; уму — свобода и деятельность; воображению — желания и т. д.);
• вызываемые внешней стороной человеческого быта (собственность, материальные блага).

Если для наслаждения абсолютным счастьем человек должен быть совершенен, и если все люди имеют одинаковое право на счастье, следовательно все они должны быть созданы с одинаковыми данными при рождении умственными, нравственными и физическими совершенствами. Но при таком равенстве люди, находя всё в самих себя, не нуждались бы один в другом; жизнь обществом была бы невозможна, и люди не могли бы даже различать друг друга; не было бы ни юности, ни старости, ни поддержания человеческого рода. Человек создан для жизни в обществе и для этого должен выделяться отличиями — это изначальная причина прирождённого неравенства.

Все первичные способности входят в сущность каждого из людей, но от разнообразия их сочетания, от преобладания той или иной способности зависит всё их бесконечное различие. Особи, личности выделяются зачастую едва уловимыми оттенками, и их физические свойства составляют непрерывную постепенность (gradation). Такая постепенность даров природы была бы вопиющей несправедливостью, если бы она существовала одна; но каждый род свойств человека, все условия его материального быта составляют такие же постепенности. Обратное расположение постепенностей вознаграждает ущерб личного интереса (несчастье) для тех, кто составляет низшие звенья постепенности. Совокупление постепенностей, их постоянное колебательное движение производят общее равенство человеческих судеб.

Хотя неравенство социальных условий, преимущественно в странах, где цивилизация ушла вперёд, подчинено внешним образом зависимости от человеческих учреждений, как второстепенных причин, но это неравенство изначально предназначено творцом природы быть одним из вознаграждений врождённого неравенства. Судьба людей — дело условий двух родов: одни залегают внутри организма, другие вне человека. Первые — это преимущества и недостатки нашей организации, возраста и т. д.; они первичны, и человек не может их изменить, зато люди могут увеличить блага, которые они нам приносят, или уменьшить зло, которое они нам причиняют. И для этого надо жить с мудростью, согласно Азаису.

В заключение Азаис говорит: «Верное и окончательное решение судьбы человека произносится только по окончании его земного (первичного) существования. Для оценки нужно брать все, пусть и незаметные, случайности и события, потому что с этого момента его предназначение — получить от вечной справедливости вечное удовлетворение.»

Издания

Опубликовал около пятидесяти сочинений на философские и политические темы. Среди них:

• «Компенсации в человеческих судьбах» (Des compensations dans les destinées humaines, Париж, 1809; в 3 т., изд-во Леду и Беше, Париж, 1818);
• «Nouvel Ami des enfants» (1816)
• «Acoustique fondamentale» (1831);
• «Универсальная система» (Système universel, в 8 томах, Авиньон, 1810—1812);
  • сокращённое издание в трёх томах: «Универсальная система. Употребление универсальной причины в формировании и развитии организованных существ». Часть первая — физика растений, часть вторая — физика животных, часть третья — физика человека (в 3 т., изд-во Леблан-Гарнери, Париж, 1810—1812);
• «Du sort de l’homme dans toutes les conditions» (в 3 томах, Париж, 1821);
• «Cours de philosophie générale» (в 8 томах, 1823—1828, Париж);
• «Jeunesse, maturité, religion, philosophie» (1837);
• «De la phrénologie, du magnétisme, et de la folie» (1843).

Память

В Париже на Монмартре (18-й городской округ) одна из улиц с 1875 года носит имя философа Азаи́са — rue Azaïs.

Источники

• Прижизненное упоминание в энциклопедическом словаре: Азаис // Энциклопедический лексикон: В 17 тт. — СПб.: Тип. А. Плюшара, 1835—1841.
• Азаисъ Пьеръ Гiацинтъ // [books.google.fr/books?id=x3dBAAAAcAAJ&printsec=frontcover Энциклопедический словарь, составленный русскими учеными и литераторами. Том II] / П. Л. Лавров. — СПб.: Тип. И. И. Глазунова и Комп., 1862. — С. 116-117.
• Азе // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Азаис, Пьер Гиацинт

– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.