Овальный портрет
| Овальный портрет | |
| The Oval Portrait | |
 Иллюстрация из "Tales and poems - vol.2", 1800-е годы | |
| Жанр: | |
|---|---|
| Автор: | |
| Язык оригинала: | |
| Дата первой публикации: |
1842 |
 Текст произведения в Викитеке | |
«Овальный портрет» (англ. The Oval Portrait) — рассказ Эдгара Аллана По о трагической истории создания загадочного портрета из замка. Это один из самых коротких рассказов Эдгара По, при первой публикации в 1842 году он уместился всего на двух страницах, а впоследствии был ещё сокращён автором.
Содержание
Сюжет
Повествование идёт от первого лица. Автор, путешествуя по Апеннинам со своим слугой, уставший, терзаемый лихорадкой и раной, нанесённой ему разбойниками при неясных обстоятельствах, остаётся на ночлег в старом замке. Автор мучается бессонницей и, чтобы убить время, занимает себя тем, что разглядывает картины в отведённой ему комнате, сверяясь с найденным там же томиком их описаний и историй их создания. Неожиданно он замечает портрет молодой красивой женщины, на который сначала не обратил внимания, так как он стоял в тени за колонной. Картина производит на автора столь сильное впечатление, что он вынужден зажмуриться, чтобы разобраться в своих чувствах. Наконец, он понимает, что причина столь странной его реакции — в удивительной живости портрета. Заинтригованный, автор обращается к справочному томику.
В книге автор находит легенду создания картины. Eго написал художник, без остатка отдававший все силы искусству. Из-за этого его невеста была всегда обделена вниманием, но не роптала, а покорно подчинялась возлюбленному. Однажды художник решил написать её портрет. Он работал недели напролет, и всё это время его невеста терпеливо позировала ему. Портрет получался прекрасным, друзья художника в один голос говорили, что в нём он превзошел себя. Увлечённый работой, художник не замечал, что молодая женщина всё больше и больше чахла. Наконец, портрет был готов. Художник положил последний мазок, и воскликнул, довольный своей работой «Да, это сама жизнь!» Как только он произнес эти слова, последние силы покинули его прекрасную натурщицу и она упала замертво.
Анализ произведения
Идея рассказа в странной связи реальности и искусства. В «Овальном портрете» искусство и поклонение ему убивают настоящую жизнь, воплощённую в образе прекрасной молодой женщины. Из этого можно сделать вывод, что у искусства и смерти общая природа, так как искусство, как и смерть, соперничает с жизнью. Подобные взгляды были свойственны Эдгару По, он полагал поэзию «ритмизованной красотой», а самой поэтичной вещью на свете считал смерть молодой женщины. (см. эссе «Философия творчества» — The Philosophy of Composition, 1846). Также важно отметить, что первопричиной смерти красивой женщины, в понимании По, является её собственная красота.[1]
С другой стороны, искусство изобличает вину художника и указывает на неизбежное зло — творя искусство, художник разрушает жизнь.[2]
Творческий процесс, в своем совершении, всегда стремится превзойти жизнь, низводя её до состояния смерти. Это отмечает и рассказчик, потрясённый одухотворенностью портрета. Эдгар По предупреждает читателя о коварной двойственности искусства и парадоксальном взаимодействии жизни и смерти в служении ему.
Возможно, идею рассказа По увидел в картине своего друга Томаса Салли — молодая девушка держит в руке медальон, шнурок которого охватывает её обнажённую шею. Другим источником вдохновения для Эдгара По могла стать картина Тинторетто (1518—1594), написавшего портрет мёртвой дочери. Также в сюжете «Овального портрета» обнаруживается сходство с одной из линий романа Анны Радклиф The Mysteries of Udolpho (1802).
Главные темы
- Мономания — см. также рассказы «Береника», «Человек толпы»
- Смерть прекрасной женщины — см. «Лигейя», «Морелла»
Публикации
Первая версия рассказа называлась «Жизнь в смерти» (Life in Death) и была опубликована в Graham's Magazine в 1842 году. Она длиннее окончательной версии, в ней, в частности, есть несколько вводных абзацев, раскрывающих предысторию рассказчика и обстоятельства его ранения, а также фрагмент поедания им опиума, с целью унять боль. Возможно, По решил отказаться от этих частей из-за их несвязанности с основным сюжетом, или чтобы у читателя не возникло мысли, что всё произошедшее с рассказчиком — плод его наркотических галлюцинаций. Сокращённая версия, под окончательным названием была опубликована 26 апреля 1845 года в Broadway Journal.[3]
Критика и влияние
Не вызывает сомнений влияние рассказа По на знаменитый роман Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея» (1891). За пять лет до выхода романа Уайльд одобрительно высказывался о выразительности произведений По.[3] В романе портрет несёт зло изображённому на нём человеку в значительно большей степени, чем своему создателю.[2]
Похожий сюжет в рассказе Натаниэля Готорна «Родимое пятно» (The Birth-Mark, 1843).[4]
Французский кинорежиссёр Жан-Люк Годар цитирует рассказ По в фильме «Жить своей жизнью» (Vivre Sa Vie, 1962).
Переводы на русский язык
Первый из известных переводов рассказа на русский язык — анонимный — был опубликован в журнале «Русское богатство», в № 5 за 1881 год. Всего же существует по меньшей мере 11 переводов рассказа. Один из них (С. Бельский, 1909) представляет собой вольный пересказ. Только в одном переводе, Норы Галь (1976), представлена начальная версия рассказа, остальные переводчики брали за основу окончательную, сокращённую редакцию, однако многие заимствовали элементы (эпиграф и пр.) и из «Жизни в смерти». Рассказ переводили К. Бальмонт, М. Энгельгардт, В. Рогов. Также существуют ещё несколько ранних анонимных переводов.
Библиография
- По Э. Полное собрание рассказов = The complete tales / Изд. подг. А. А. Елистратова, А. Н. Николюкин; отв. ред. А. А. Елистратова. — М.: Наука, 1970. — 800 с. — (Литературные памятники). — 55 000 экз.
Напишите отзыв о статье "Овальный портрет"
Примечания
- ↑ Hoffman, Daniel. Poe Poe Poe Poe Poe Poe Poe. Baton Rouge: Louisiana State University Press, 1972: 311 ISBN 0-8071-2321-8
- ↑ 1 2 Meyers, Jeffrey. Edgar Allan Poe: His Life and Legacy. New York: Cooper Square Press, 1992: 290. ISBN 0-8154-1038-7
- ↑ 1 2 Sova, Dawn B. Edgar Allan Poe: A to Z. New York: Cooper Square Press, 2001: 178. ISBN 0-8160-4161-X
- ↑ Quinn, Arthur Hobson. Edgar Allan Poe: A Critical Biography. Baltimore: The Johns Hopkins University Press, 1998: 331. ISBN 0-8018-5730-9
Ссылки
- Марницына Е. С. [www.rhga.ru/science/sience_research/scientific_conferences/konf_God_men_world/gmw_1999/2marnicina.php Новелла Эдгара По «Овальный портрет» в русских переводах (сопоставительный анализ).]
Отрывок, характеризующий Овальный портрет
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.
Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
