Овербай, Дагмар
| Дагмар Овербай | |
| Dagmar Overbye | |
 | |
| Имя при рождении: |
Дагмар Йоханна Амалия Овербай |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Гражданство: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Наказание: |
пожизненное заключение |
| Убийства | |
| Количество жертв: |
9 (доказанных) |
| Период убийств: | |
| Способ убийств: |
Удушение, утопление |
| Дата ареста: | |
Дагмар Йоханна Амалия Овербай (23 апреля 1887, Ассендруп, Ведслет — 6 мая 1929, Копенгаген) — датская серийная убийца, арестованная в 1920 году. В течение 7 лет она лишила жизни, как считается, от 9 до 25 детей и иногда называется крупнейшим серийным убийцей Дании. Дом, в котором она жила и совершала убийства, существует до сих пор[1].
Биография
Дагмар Овербай была дочерью мелких фермеров-арендаторов (датск. indsidder). Первые преступления она начала совершать уже в возрасте 12 лет. Её поместили в исправительное учреждение, но через три года вернули к родителям, которые жили тогда в Орхусе. Дагмар Oвербай была пристроена на работу конторской служащей, но вскоре была обвинена в краже и впервые попала в тюрьму на острове Фюн в 1909 году. Позже она устроилась на работу в ресторан, где забеременела и родила своего первого ребёнка. Этот ребёнок умер при загадочных обстоятельствах. В последующие два года она родила двух детей от двух разных мужчин: агента, за которого на несколько месяцев в начале 1912 года вышла замуж, и подсобного рабочего с фермы. Второго из этих детей, как она впоследствии утверждала, она убила (то есть первое её убийство якобы было совершено в 1913 году). После того как она родила ещё одного ребенка, Овербай переехала в 1915 году в Копенгаген, где открыла кондитерскую. В Копенгагене она сошлась с кочегаром, от которого также имела ребёнка, но он умер от неизвестных причин. В итоге выжили только два её ребёнка, 1912 (Эрена Мария) и 1914 (Пауль) годов рождения[2].
Убийства и арест
Первое убийство произошло в доме пары на улице Яггерсборгадде в 1916 году. Овербай через рекламное агентство познакомилась с женщиной, которая родила второго ребёнка вне брака, и Дагмар была готова взять этого ребёнка на временное воспитание, получив за это 12 крон от его матери. В тот же день она задушила ребёнка и бросила его труп в туалете кладбища Ассистентс. Во время суда над ней она сказала, что не знала, почему она это сделала. В последующие годы она убила по меньшей мере семь детей, а вероятно — намного больше. Она призналась на суде, что убила шестнадцать детей, но суд нашёл доказательства лишь девяти смертей, причём одной из жертв был её собственный ребёнок.
Дагмар Овербай получала детей с помощью объявлений, по которым отчаявшиеся матери, родившие детей вне брака и желавшие избежать позора, приносили своих детей к ней и осуществляли единовременный платёж за их временное содержание и последующую передачу в богатую семью на усыновление (сами такие усыновления в то время считались незаконными); обычно она убивала детей в тот же день, как получала их. Овербай во всех случаях убивала детей путём удушения или утопления. Тела Овербай либо хоронила, либо сжигала, иногда временно пряча на чердаке. Один из принесённых ей детей выжил, поскольку Дагмар отбывала тюремное заключение за кражу в 1918—1919 годах.
Преступная деятельность Дагмар Овербай была раскрыта в 1920 году, когда одна молодая мать, принесшая ей ребёнка, передумала и вернулась спустя сутки, чтобы забрать его назад. Дагмар Овербай в ответ на её просьбу вернуть ребёнка начала говорить какие-то несуразные объяснения того, почему не может этого сделать, и они вызвали подозрение у матери, ввиду чего она вызвала полицию. Тело ребёнка было найдено сожжённым в печи. В ходе судебного разбирательства выяснилось, что Дагмар Овербай предположительно употребляла лигроин и, скорее всего, находилась под его воздействием, когда совершила убийство[3]. Она была описана полицией как лгущая и возбуждённая, но не сумасшедшая, и полиции не удалось найти реальный мотив для убийства. Роль сожителя Дагмар Овербай в её делах также осталась невыясненной. Тем не менее выяснилось, что он получал деньги от неё, а также что он не любил детей. Психологическое состояние Дагмар Овербай, по сообщениям, в течение 3-дневных допросов колебалось между холодным, бесстрастным, расстроенным и слегка весёлым.
После двух дней опроса большого числа свидетелей в суде начались прения сторон. Прокурор потребовал осудить Дагмар за умышленное убийство, в то время как её адвокат заявил, что она была «инструментом, занимающим место равнодушных матерей в меняющемся обществе». Он отрицал, что Дагмар действовала намеренно, и даже упоминал, что возможной причиной её злодеяний могли быть унижения и предательства, перенесённые в детстве. Однако его речи не произвели на суд никакого впечатления, и преступницу приговорили к смертной казни — Дагмар Овербай была объявлена виновной в убийстве девяти младенцев. Решение не было обжаловано. Последняя датчанка была казнена в 1861 году, и вскоре казнь для Овербай была заменена на пожизненное заключение. При этом было отдельно постановлено, что она не может быть ни при каких обстоятельствах выпущена на волю или получить какое-либо послабление в режиме содержания.
После завершения судебного процесса, который вызвал в Дании огромный общественный резонанс, начались споры о доле вины и ответственности безответственных матерей и отцов в случившемся. Многие видные деятели отмечали, что общество должно нести гораздо большую ответственность за то множество детей, которые рождаются вне браков. Была высказана острая необходимость в специальных учреждениях для таких детей, которые бы общество могло контролировать. Закон о контроле за внебрачными детьми в Дании был принят в 1923 году и был непосредственно связан с преступлениями Дагмар Овербай. Этот закон оставался в силе в Дании вплоть до 1965 года[4].
Дагмар Овербай отбывала тюремное заключение в женской тюрьме в Кристиансхавне, но впоследствии была переведена на Западную тюрьму (Vestre Fængsel). Последние два года жизни провела в сумасшедшем доме, где и умерла в 1929 году[5]. Спустя год смертная казнь в Дании была отменена.
В популярной культуре
- О жизни Дагмар Овербай в 2007 году был написан роман Englemagersken[6][7] (автор Карен Сондергаад Йенсен).
- Датская группа Leather Strip в 2009 году записала музыкальный альбом с песнями о ней[8].
Библиография
- Karen Søndergaard Koldste. Englemagersken : Dagmar Overby. — Forlaget Kallisto, 2007. — ISBN 87-990521-2-1.
Напишите отзыв о статье "Овербай, Дагмар"
Примечания
- ↑ [www.enghavevej13-29.dk/webapp/history.asp Vores bygning]. EF Enghavevej 13-29.
- ↑ [www.kvinfo.dk/side/170/bio/904/ "Dagmar Overby (1887 – 1929)"]
- ↑ [www.information.dk/132348 Ondskabens fristelse]
- ↑ [nyhederne.tv2.dk/krimi/historien/article.php/id-8150940.html Barnemordersken Dagmar Overbye | Nyhederne.tv2.dk]
- ↑ [drabssageridanmark.beboer2650.dk/html/drabssager_-_1920_-_1929.html DRABSSAGER - 1920 - 1929 - Drabssager i Danmark]
- ↑ [www.kallisto.dk/dagmar-overby-englemagersken/ Forlaget Kallisto, Englemagersken]
- ↑ [www.englemagersken.dk/ Englemagersken]
- ↑ [www.alfa-matrix.com/news_comments.php?id=1636_0_2_0_C New LEAETHER STRIP album "Aengelmaker" in pre-order now !]
Отрывок, характеризующий Овербай, Дагмар
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.
В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
