Овернь

Овернь
фр. Auvergne

Герб Логотип
Страна	Франция Франция
Статус	Регион Франции
Включает	Департаменты: Алье (03) Канталь (15) Верхняя Луара (43) Пюи-де-Дом (63)
Административный центр	Клермон-Ферран
Крупнейшие города	Мулен Орийак Ле-Пюи-ан-Веле
Президент совета	Рене Сушон (2010—2015, СП)
Население (2011 год)	▲1 350 682 (18-е место)
Плотность	52 чел./км²
Площадь	26013 км²
Высота над уровнем моря  • Наивысшая точка	1886 м
Часовой пояс	GMT+1; летом +2
Код ISO 3166-2	FR-C
[www.auvergne.fr/ Официальный сайт]

Ове́рнь (фр. Auvergne [oˈvɛʀɲ], окс. Auvèrnhe) — административный регион Франции, расположенный на территории Центрального горного массива. В прошлом — название провинции королевства Франция. Столицей исторической провинции Овернь, как и современного региона Овернь, является город Клермон-Ферран (фр. Clermont-Ferrand). Региональными языками являются окситанский (диалекты — овернский, лангедокский, виваро-альпийский) и бурбонский диалект языка ойль.

В состав административного региона включены четыре департамента: Алье, Канталь, Верхняя Луара и Пюи-де-Дом.

География

Южная часть региона преимущественно расположена в горах Центрального массива, образование которого датируется концом палеозойской эры, и очертания которого значительно изменились в кайнозойскую эру из-за реакции на подъём альпийского плато.

Общая форма региона представляется в виде карстовой воронки, открытой к северу (равнинные низменности Limagnes и Bourbonnais) и стянутой на юге (ущелье Алье). Самой высокой точкой Оверни является высочайшая точка всего Центрального массива — гора Пюи-де-Санси (фр. Puy de Sancy) (1886 метров).

Длительное время регион находился в стороне от крупных транспортных магистралей Франции. В наши дни такое ущемление выправилось благодаря строительству трассы A75, соединяющей Парижский бассейн со Средиземноморским побережьем, однако экономическое развитие региона ощутимо затормозилось после появления этой транспортной артерии, поскольку товары местного производства стали замещаться товарами из других регионов.

В состав региона Овернь входит четыре департамента:

Алье на севере,

Пюи-де-Дом в центре,

Канталь на юго-западе,

Верхняя Луара на юго-востоке.

Территория департамента Алье примерно соответствует землям герцогства Бурбон.

Административным центром региона Овернь является город Клермон-Ферран, насчитывающий вместе с пригородами более 400 000 жителей, что является почти одной третью от всего населения региона.

Идея объединения регионов Овернь и Лимузен была высказана Валери Жискар д’Эстеном в преддверии региональных выборов 2004 года и поддержана премьер-министром того периода Жан-Пьером Раффареном. Однако это предложение было негативно воспринято в Лимузене, поскольку районы Лимож и Брив-ла-Гайард в своём развитии более устремлены к атлантическому побережью.

История

В Оверни были найдены многочисленные следы пребывания доисторического человека: древнейшие грубые изделия из кремня, позднейшие каменные топоры, изящно отделанные и отполированные, бронзовые сабли и кинжалы (выделанные каким-то племенем с удивительно малыми руками, судя по величине рукояток).

Земли арвернов

Овернь обязана своим названием могущественному галльскому племени арвернов, под влиянием которого находились земли Лангедока и Аквитании. Именно к арвернам принадлежал Верцингеториг, который в 52 году до н. э. принял титул короля. Его отец, Кельтилл, бывший королём до него, был казнён своими подданными за намерение сделать титул короля наследуемым. Успехи Верцингеторига зимой 53/52 годов до н. э. стали причиной объединения вокруг него всех кельтских племён. Вожди каждого племени в знак верности альянсу отправили к нему «заложников» (своего сына или дочь).

В результате проведённых недавно археологических раскопок стало понятно, что столица арвернов могла располагаться на участке между крепостью Герговией, поселением Коран (фр. Corent) и поселением Ольна (фр. Aulnat). Периметр этого участка составляет 35 километров и при помощи экстраполяции можно предположить, что численность населения его центральной части составляла 150 000 человек, а всей территории — 400 000 жителей.

Ряд фактов позволяет утверждать, что племя арвернов было одним из самых богатых и могущественных племён галлов:

• холмистый ландшафт этой местности способствовал дополнительной защите местных укреплений от вторжений различных завоевателей (например, описанная Цезарем Cebenna);
• многочисленные рудники по добыче золота, серебра и других драгоценных металлов (разрабатывались, как минимум, начиная с 400 года до н. э.);
• высокогорные пастбища, где находились многочисленные стада;
• владение навыками сложных ремёсел и металлургии (в своём сочинении Записки о Галльской войне Цезарь описывает Верцингеторига как воина «с внушительными доспехами, состоявшими из множества сборных серебряных элементов, отражавших солнечный свет»); особенно развита была обработка меди;
• чеканка собственных монет и развитый товарообмен с соседними племенами;
• владение навыками гончарного ремесла (мастерские в Лезу и др.);
• сильное влияние на соседние племена и присоединение к восстанию Верцингеторига кельтского племени эдуев.

Одним из важных исторических событий, имевших место на землях Оверни, стала битва при Герговии, прошедшая предположительно в 12 километрах от города Клермон-Ферран в 52 году до н. э.. Это место удалось косвенно установить на основании записей Цезаря, но надёжных подтверждений этой версии пока не найдено. В этой битве Верцингеториг победил Юлия Цезаря и начал его преследование со своими войсками.

Победа римлян в битве при Алезии (современная коммуна Ализ-Сент-Рен) в Бургундии, главным образом благодаря превосходству римлян в осадной технике и сооружению мощных укреплений римскими легионерами, привела к пленению Верцингеторига и его отправке в Рим. Это сражение стало завершением Галльской войны. Земли арвернов были окончательно покорены римлянами и включены в состав провинции Аквитании. Жители её остались свободными, но римская цивилизация быстро оказала своё влияние на страну: римляне выстроили новый город Августо-Неметум (в наше время Клермон-Ферран), по всей вероятности на месте одного из существовавших в то время поселений арвернов, везде были проложены дороги, началось пользование тёплыми и минеральными источниками. В ходе недавних археологических раскопок была обнаружена нога длиной 60 см, которая была частью статуи высотой 4,5 метра. Эта статуя, вероятно, изображала божество или римского императора.

В V веке, известный галло-римский писатель и епископ Клермона Сидоний Аполлинарий предоставил доказательства существования Оверни в конце античной эпохи.

Овернь в феодальную эпоху

Во время великого переселения народов Овернь попала в руки вестготов, потом перешла к франкам. В VII веке за территорию Оверни с франками соперничали аквитанские галло-римляне. В 760 году Пипин Короткий, завоевав Аквитанию, взял Клермон и присоединил Овернь к своим владениям. При воцарении династии Капетингов Овернь считала себя совершенно независимой; дошедшая до нас грамота епископа клермонского Этьена III начинается словами: régnante Domino nostro Jesu Christo. Покорённая каролингами, Овернь на время была включена в королевство Аквитания, за исключением аллода, образовавшего графство Орийак (фр. comté d'Aurillac). Это графство было передано отцу Жеро Орийакскому (фр. Géraud d'Aurillac) и больше не зависело от графства Овернь, подчиняясь напрямую королю. Графы Оверни из династии Гильемидов постепенно добивались самостоятельности своих земель. В X веке Овернь стала предметом борьбы между графами Пуатье и графами Тулузы.

Земли графства Овернь в Средние века покрывали территорию современного департамента Пюи-де-Дом, северную половину департамента Канталь и северо-западную треть департамента Верхняя Луара вместе с кантоном Бриуд. Оставшаяся территория Канталя частично находилась во владении аббатства Орийак, и частично находилась под властью виконтов Мийо.

В 1095 году в Клермоне проходил церковный собор, на котором папа Урбан II проповедовал крестовый поход; граф овернский Гильом VI отправился в поход и пробыл на Востоке до 1114 года; его отсутствием воспользовались короли французские, начав вмешиваться во внутренние дела Оверни. По возвращении из похода граф овернский принужден был признать себя вассалом герцога аквитанского, чтобы получить помощь против епископа клермонского, сторону которого держал французский король Людовик VI.

Феодальная власть в Оверни была очень тверда, что служило причиной дробления политической власти. Епископ Клермона смог изъять свой город из-под власти графов и поэтому они всячески поощряли развитие соседнего города Монферран (сейчас один из девяти кантонов Клермон-Феррана). Позже узурпация власти в графстве стала причиной образования графом, лишённым части имущества, самостоятельного Овернского Дофине.

Вскоре, пользуясь возникшими смутами, усилилось вмешательство королевской власти в дела региона. Король Филипп II Август присоединил большую часть графства к землям короны, установив административный центр королевской Оверни в городе Риом. Оставаясь во владении капетингского дома, Овернь поначалу была отдана в апанаж Альфонсу де Пуатье.

К этому времени относится появление в Оверни городов с общинным самоуправлением, которое они получали или от непосредственных своих сеньоров, или от французских королей. Таких городов насчитывалось 80. Материальное благосостояние Оверни с середины XIV века начинает падать, вследствие войны с Англией. Английские короли заявили притязание и на Овернь, как на часть Аквитании. В Оверни появились целые шайки грабителей, с которыми населению пришлось бороться и после заключения в 1360 году мира в Бретиньи.

В 1360 году король Иоанн Добрый отдал Овернь своему третьему сыну, герцогу Жану Беррийскому, чья дочь впоследствии вышла замуж за герцога Бурбона, который таким образом стал герцогом Оверни.

Герцоги Бурбон через брак получили и Овернское Дофине. В конечном итоге все оставшиеся земли Оверни были конфискованы королём Франциском I в 1527 году.

Новое время

После окончания Столетней войны Овернь на протяжении целого века погрузилась в религиозные войны. С середины XVI века в Оверни появляется протестантизм; город Иссуар делается очагом реформации. Ополчения кальвинистов вторглись в Верхнюю Овернь и захватили замки и поселения, принадлежащие католикам, которые затем возвратили в обмен на денежные выплаты. К примеру, капитан Мерле, прочно обосновавшийся в соседнем Жеводане, получил выкуп за Иссуар, но потерпел провал под Сен-Флуром. В ходе этих событий был захвачен город Орийак, и его аббатство было полностью разрушено.

В эти тяжёлые времена король Генрих II не смог подчинить регион полностью. Графство продолжало существовать под названием Вик-ле-Конт. Королева Франции Екатерина Медичи получила по наследству от своей матери последнюю самостоятельную часть графства, и, таким образом, в королевский домен перешло последнее феодальное владение в сердце Оверни.

Дольше, чем во многих других провинциях, здесь продолжалось самоуправство феодальных владельцев, страшно притеснявших своих крестьян и не подчинявшихся центральной власти. В 1665 году король Людовик XIV в ответ на многочисленные жалобы жителей Оверни был вынужден временно учредить в Клермоне и в Пюи чрезвычайную судебную комиссию, Grands jours d’Auvergne, задачей которой была защита местного населения от необузданной жестокости и незаконных поборов некоторых должностных лиц и членов знатных семей Оверни.

В XVIII столетии экономическое положение крестьян Оверни существенно улучшилось благодаря политике, проводимой интендантами и субинтендантами Оверни, власть которых пришла на смену власти аббатств. Они развивали производство сыров, сельское хозяйство, стекольное производство, кузницы, а также строили дороги.

Новейшая эпоха

В 1790 году историческая провинция Овернь прекратила существование как административная единица.

Во время французской революции Овернь оказалась восприимчивой к новым учениям. Наречие овернское стоит на границе наречий d’oc и d’oïl, отличаясь от более южного наречия d’oc, главным образом, произношением буквы c (как ch). В настоящее время различается наречие Верхней Оверни (департамент Канталь) от наречия Нижней Оверни (департаменты Пюи-де-Дом и Верхняя Луара).

В конце XIX века французские географы Пьер Фончин и Поль Видаль де ла Блаш разрабатывали перегруппировку департаментов на основе географических критериев. Он предложил создать так называемый «регион Центрального массива», содержащий департаменты Алье, Крёз, Верхняя Вьенна, Дордонь, Ло, Тарн, Аверон, Лозер, Верхняя Луара, Луара, Пюи-де-Дом, Коррез и Канталь.

5 апреля 1919 года французский политик Этьен Клементель, бывший уроженцем Оверни, учредил региональные экономические объединения, деятельность которых регулировали Торговые палаты.

Затем, уже в период Четвёртой республики, Франция получила дополнительный административный уровень между уровнем департаментов и национальным правительством. Эти новые административно-территориальные единицы, начиная с 1972 года, стали официально называться регионами. В этот период был образован административный регион Овернь, занимавший большую площадь, чем историческая провинция. В состав этого региона было включено 4 департамента, находившихся в сфере экономического влияния Клермон-Феррана:

• Алье;
• Канталь;
• Верхняя Луара;
• Пюи-де-Дом.

В годы Второй мировой войны город Виши был резиденцией коллаборационистского правительства Французского государства.

Административное деление

В состав административного региона включены четыре департамента: Алье, Канталь, Верхняя Луара и Пюи-де-Дом.

Экономика

Индустриальный сектор

Несмотря на бедный внутренний рынок, в Оверни смогли укрепиться многие национальные и международные компании, такие как Michelin (лидер по производству автомобильных шин), Limagrain (мировой лидер в области производства семян), группа Centre-France-La Montagne (региональная ежедневная газета), минеральная вода Volvic (принадлежит группе Danone). Эти компании экспортируют около 75 % своей продукции.

Овернь — промышленный регион, так как доля занятости в индустрии составляет 22 % (110 000 рабочих мест) всего трудоспособного населения, тогда как усредненный показатель по Франции — 18 %.

Основным является сектор производства шин, представленный мировым лидером в этой области — компанией Michelin, юридически и исторически расположенной в Клермон-Ферране. Остальные индустриальные секторы менее развиты, но среди них можно выделить металлургию (Aubert et Duval) и фармакологию (MSD-Chibret).

Овернь — один из наиболее передовых регионов Франции в плане развития научных исследований. Здесь трудится более 8 тысяч ученых в различных областях знаний, таких как: химия, пневматика, медицина, фармакология, агрономия, биотехнологии, сейсмология, металлургия и др.

Туризм

В регионе высокими темпами развивается экологический туризм, центром которого по праву считается Региональный природный парк вулканов Оверни, где среди множества достойных объектов выделяется самый большой в Европе потухший вулкан Пюи Мари (фр. Puy Mary) и вторая по высоте вершина Центрального массива Плом дю Канталь (1855 метров) (фр. Plomb du Cantal), для посещения которых разработано множество пеших маршрутов. Попасть на Плом дю Канталь также возможно по подвесной канатной дороге.

Парк развлечений Le Pal, расположенный в департаменте Алье возле коммуны Домпьер-сюр-Бебр, привлекает свыше 500 000 посетителей в год, объединяя на своей территории большой парк аттракционов и зоопарк.

Парк отдыха и научно-культурный центр европейской вулканологии Vulcania расположен в департаменте Пюи-де-Дом. Он был открыт для посещения в феврале 2002 года и ежегодно привлекает более 300 000 туристов.

В регионе имеется несколько горнолыжных курортов, из которых основными являются самая старая база Супер Лиоран в горах Канталя, самый современный курорт Супер Бесс и семейная база Мон-Дор в горном массиве Санси. В Оверни также находится несколько участков, отведённых под трассы беговых лыж, к примеру, лыжное хозяйство Гери (фр. Guéry) или база в окрестностях коммуны Паэроль. Также следует обратить внимание на горный массив Мезенк в департаменте Верхняя Луара неподалёку от истока Луары.

Музей, посвящённый истории развития бренда Michelin «L’Aventure Michelin» был открыт 23 января 2009 года в историческом районе Катару города Клермон-Ферран. На 2000 квадратных метрах экспозиции посетителям рассказывается об истории возникновения промышленной группы, её сотрудниках и её изобретениях.

В совокупности в регионе насчитывается более 170 000 туристических койко-мест, расположенных главным образом в кемпингах, гостиницах и меблированных квартирах. Дачи и летние резиденции в Оверни насчитывают 410 000 койко-мест.

Сельское хозяйство

В сельском хозяйстве Оверни имеется 41 000 рабочих мест, что составляет 8,5 % рабочих мест региона. Этот показатель в два раза превышает средний показатель по Франции.

В гористой части региона Овернь преимущественно развито скотоводство, ориентированное на мясо-молочную продукцию. Именно в департаментах Канталь и Пюи-де-Дом были выведены породы коров Салерс и Обрак (мясное направление).

Большую значимость для региона имеет производство сыров, причём пять сыродельческих хозяйств пользуются защитой национального «Закона о наименованиях контролируемых по происхождению»:

• Блё д'Овернь,
• Канталь (два полутвёрдых варианта),
• Фурм-д’Амбер,
• Салер,
• Сен-Нектер.

В Оверни производится ежегодно около 50 000 тонн сыров, что составляет четверть всех производимых во Франции сыров категории AOP. В прошлом здесь жил сыродел Антуан Руссель, разработавший технологию производства так называемых голубых сыров, которыми славится Франция. Руссель первым начал вводить плесень в сырную массу. Новый сорт сыра получил название Блё д'Овернь, прославив провинцию на весь мир.

Также необходимо упомянуть возделывание Зелёной чечевицы Ле Пюи (первое растение, получившее национальный сертификат Контроля подлинности происхождения (AOC)) на плоскогорье Велэ в департаменте Верхняя Луара.

Производство говядины широко распространено в департаменте Алье. В восточной части департамента Верхняя Луара производится говядина Fin gras du Mézenc (AOC) из коров, откормленных сеном высокогорных лугов.

Транспорт

См. также: TER Auvergne

Автомагистрали A71 и A75 Париж—Монпелье—Испания в направлении «север—юг», а также автомагистраль A89 Бордо—Лион—Женева в направлении «запад—восток», пересекаются в Клермон-Ферране, таким образом, соединяя все важные метрополии. После открытия движения по виадуку Мийо в 2004 году чтобы добраться из столицы Оверни до побережья Средиземного моря требуется 2 часа 15 минут.

Качество дорожного покрытия превосходно на всех отрезках сети, что позволяет доехать из Парижа в Мулен или в Клермон-Ферран за 3 часа 30 минут.

Что касается железнодорожного сообщения, то произведённая в 1990 году электрификация путей позволила улучшить сообщение на линии SNCF Париж — Клермон-Ферран, а начало эксплуатации Téoz в сентябре 2003 года сократило время, требуемое на поездку из Парижа в Клермон-Ферран до 2 часов 59 минут. Чтобы добраться из Парижа в Мулен теперь требуется 2 часа 25 минут, в Виши — 2 часа 55 минут, в Риом — 3 часа 20 минут, в Монлюсон — 3 часа 30 минут. Города Орийак и Ле-Пюи-ан-Веле не имеют прямого сообщения с регионом Иль-де-Франс.

Аэропорт Клермон-Ферран Овернь является региональным хабом авиакомпании Air France. Планка в миллион пассажиров в год была преодолена в 2003 году.

Несмотря на всё это развитие транспортной системы, расширение доступности региона ограничилось только долиной реки Алье на севере региона.

Минеральная вода и бальнеологические курорты

На территории Оверни обнаружено большое количество источников богатых минеральными солями. Воды некоторых из них выпущены в продажу. Наиболее известной продаваемой маркой является бутилированная вода Volvic, в рекламной стратегии которой прослеживается геологическое достояние региона.

Небольшой городок Виши, начиная с середины XIX века, под влиянием Наполеона III приобрёл славу «королевского курорта».

Открытый в 1875 году бальнеологический курорт Ля Бурбуль в департаменте Пюи-де-Дом после обнаружения горячих целебных источников поначалу был в центре туристического внимания, достигнув своего расцвета в 1900-х годах, когда курорт ежегодно посещало 10 000 отдыхающих. В наше время поток курортников существенно ослаб.

См. также

• Арверны
• Список графов Оверни
• Графство Ла Марш

Ссылки

• Овернь, провинция во Франции // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.auvergne.info/ Информационный сайт Регионального совета Оверни] (фр.). Conseil régional Auvergne. Проверено 20 августа 2012. [www.webcitation.org/6A4EioMwj Архивировано из первоисточника 21 августа 2012].
• [ru.rendezvousenfrance.com/ru/discover/30513 Добро пожаловать в Овернь] (рус.). Официальный сайт туризма Франции. Проверено 20 августа 2012. [www.webcitation.org/6A4EkDiE5 Архивировано из первоисточника 21 августа 2012].
• [www.auvergne-tourisme.info/ Сайт офиса по туризму региона] (фр.). Проверено 20 августа 2012. [www.webcitation.org/6A4ElZUGL Архивировано из первоисточника 21 августа 2012].

Отрывок, характеризующий Овернь

– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.
Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.