Овсянников, Олег Владимирович (археолог)

Олег Владимирович Овсянников
Дата рождения:	6 марта 1937(1937-03-06) (87 лет)
Место рождения:	Тобольск
Страна:	СССР СССР → Россия Россия
Научная сфера:	археология
Место работы:	Санкт-Петербургский Институт материальной культуры Российской академии наук
Учёная степень:	доктор исторических наук
Учёное звание:	ведущий научный сотрудник
Альма-матер:	Ленинградский университет

Овся́нников Оле́г Влади́мирович — советский и российский археолог, историк, исследователь древней и средневековой русской материальной культуры. Доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Санкт-Петербургского Института материальной культуры Российской академии наук (ИИМК РАН). Основной круг научных интересов — археология и история Русского Севера, Сибири и Заполярья. Проводил полевые исследования и раскопки в Архангельской, Псковской, Ленинградской и Вологодской областях; на территории Ямало-Ненецкого автономного округа. Автор более 200 публикаций. В настоящее время О. В. Овсянников проживает в Германии, в Вюрцбурге, где продолжает работать над новыми книгами и статьями.

Ранние годы

Родился 6 марта 1937 года в Тобольске. Среднюю школу окончил в Архангельске, где в областном театре работали его родители. Поступил в Ленинградский государственный университет на исторический факультет, где познакомился со своей женой — этнографом Татьяной Александровной Бернштам.

После окончания Ленинградского университета в 1959 году вернулся в Архангельск, где работал археологом в Архангельском областном краеведческом музее. Занимался археологическими исследованиями широкого круга памятников материальной культуры поморов — от святилищ в устье Печоры, относящихся к VI—X векам, до фундаментов каменных построек XVII—XVIII веков в Архангельске.

Изучение памятников Архангельского Севера

В 1962 году О. В. Овсянников переехал в Ленинград, где начал работать в Ленинградским отделении Института археологии РАН СССР. Основные исследования проводил на территории Архангельской области. Возглавлял Северо-Двинской отряд. С 1984 года — начальник Архангельской археологической экспедиции.

На протяжении длительного времени О. В. Овсянников обследовал памятники каменного зодчества Архангельского Севера, а также осуществлял объемные археологические работы в самом Архангельске. Результаты этой исследовательской работы были обобщены и опубликованы в целом ряде научных и научно-популярных публикаций. Написанная О. В. Овсянниковым книга «Средневековые города Архангельского Севера : Люди. События. Даты» стала не только вехой в обобщении археологических и исторических знаний о Русском Севере, но и превратилась в подспорье для работы краеведов. В 1989 году на основе результатов многолетней исследовательской работы О. В. Овсянников защитил докторскую диссертацию «Города Архангельского Поморья эпохи Средневековья: (Ист.-археол. исслед.)».

В 2004 году О. В. Овсянников передал в дар Архангельскому областному краеведческому музею археологическую коллекцию из 500 предметов: микрофильмы письменных документов, фотонегативы видов раскопок, рисунки, печные изразцы старых Гостиных дворов, обнаруженных во время раскопок на территории гостиницы «Пур-Наволок» в Архангельске, а также кусочки ткани — фрагменты одежды простых людей из Мангазеи, первом русском заполярном городе XVII века.

Археологическое исследование Мангазеи

Постановлением Совета Министров РСФСР от 30 августа 1960 года городище Мангазея было внесено в списки археологических памятников республиканского значения. Встал вопрос о всестороннем обследовании памятника. В 1968 году О. В. Овсянников возглавил Арктический отряд Ленинградского отделения Института археологии РАН СССР, который стал частью Мангазейской экспедиции Арктического и антарктического научно-исследовательского института под руководством М. И. Белова. Экспедиция была сформирована для планомерного археологического изучения Мангазеи, которое началось в 1968 году и велось на протяжении четырёх полевых сезонов. От Института археологии РАН СССР в состав экспедиции вошли научные сотрудники О. В. Овсянников и В. Ф. Старков.

Основанное в XVI веке в богатом пушниной районе Сибири поморское торговое поселение на р. Таз на севере Западной Сибири (на территории современного Ямало-Ненецкого автономного округа) после прибытия туда стрелецкого гарнизона в 1601 году во главе с воеводами князем Мироном Шаховским и Данилой Хрипуновым перерастает в острожное поселение с посадом, а затем — в город с регулярной планировкой, где были сооружены кремль, церковь и различные административные здания включая таможню.

Длительное время изучение истории Мангазеи основывалось исключительно на письменных источниках хранящихся в Российском государственном архиве древних актов. Археологические изыскания в 1968-1972 годах позволили подвести материальную базу под современные представления о важной и интересной странице из прошлого России и заложили научную основу для последующих раскопок. В ходе работы экспедиции была осуществлена датировка деревянных сооружений Мангазеи дендрологическим методом, найдены и описаны многочисленные археологические находки: изделия из дерева и глины, изделия из кости, изделия из цветных металлов, стекла и кожи. Составлена коллекция мангазейских монет, раскрывающая географию торговых связей поморских купцов. Были установлены типы орудий охоты и промыслов, виды оружия, описаны предметы материальной культуры аборигенного населения.

Анализ комплекса письменных и материальных источников позволил сделать вывод, что город Мангазея, первый всесторонне исследованный сибирский город эпохи великих русских географических открытий, был важным торговым и ремесленным центром. Поэтому Мангазея была нанесена европейскими картографами на издававшиеся в то время в Европе географические карты.

Значение Мангазеи определялось тем, что она являлась конечным пунктом так называемого Мангазейского морского хода, поморского торгового пути из Белого моря в низовье реки Таз через Тазовскую губу Карского моря. В ходе археологической экспедиции Арктического и антарктического научно-исследовательского института под руководством М. И. Белова с участием О. В. Овсянникова был исследован Мангазейский морской ход, определены места волоков, собрана коллекция судовых частей, реконструирована их конструкция, предложены варианты графических изображений судов.

Следует отметить, что после истребления пушного зверя и передвижения пушной торговли дальше на Восток Мангазея пришла в упадок. В 1672 году большая часть населения вместе со стрелецким гарнизоном покинула Мангазею и обосновалась в Туруханском ясачном зимовье, на месте которого и возник нынешний Туруханск.

В 1973 году О. В. Овсянников на основе материалов раскопок Мангазеи защитил кандидатскую диссертацию.

Изучение раннесредневековых археологических памятников Сибири

О. В. Овсянников стал инициатором системного изучения археологических памятников средневековья Сибири и Заполярья доненецкого периода (V—X вв. н. э.). Так, О. В. Овсянников открыл целый ряд раннесредневековых племенных центров — укреплённых поселений (городищ) с частично сохранившимися до нашего времени остатками дерево-земляных сооружений. Важнейшими находками Архангельской археологической экспедиции под руководством О. В. Овсянникова стали Ортинское городище (VI—XI века) и городище в устье реки Гнилка.

Ортинское городище рамещалось на возвышенности между р. Печорой, впадающей в неё р. Ортинкой, и питающих Печору нескольких озёр (в 90 км севернее Нарьян-Мара, по правому берегу р. Печора). При раскопе Ортинского городища было найдено около 1500 предметов из чёрного и цветного металла, костяные наконечники стрел, культовые предметы с изображением животных исполненных в так называемом «зверином стиле». О. В. Овсянников высказал мнение, что Ортинское городище входит в контактную зону местного и пришлого населения с загадочным народом сиртя. В русских летописях XI—XIV века они назывались «печера», а в ненецких преданиях — сиртя, сихиртя, сииртя.

В настоящее время Ортинское городище признано археологическим памятником федерального значения.

Находки О. В. Овсянникова при раскопе городища на реке Гнилка в районе Пустозерска свидетельствуют в пользу того, что деревянное укрепление на этом месте была построена не позднее X века. Уцелели очертания рвов и валов, которые можно визуально определить. Крепость в плане была прямоугольной, а стены были сооружены из вертикально поставленных бревен. Сохранились следы юго-западной башни и остатки ворот. В ходе раскопок были обнаружены многочисленные артефакты: предметы из бронзы, стекла, железа, кости, фрагменты изображений животных. Рядом с городищем располагалось святилище, датируемое VI—XIII веком. Особый интерес представляет найденный на на берегу р. Гнилка конус из вторичной меди небольшого размера, так называемый «мощевик», который был датирован XII-началом XIV веков. Интересно, что подобные «мощевики»-конусы были также найдены в средневековом могильнике Зелёный Яр под городом Салехардом, где в нескольких захоронениях они находились под стопами погребённых.. Аналогичные предметы были найдены при археологических раскопках в городище Бухта Находка на восточном побережье полуострова Ямал. Археологи высказали предположение, что «мощевики» заменяли глиняные горшки при совершении священных обрядов и использовались в функции светильников.

Археологические изыскания О. В. Овсянникова вместе с изучением русских летописей, ненецких сказаний и данных топонимики позволили существенно расширить современные представления о племенах обитавших в низовьях Печоры в доненецкий период, получившими собирательное имя сиртя (также сихиртя, сииртя). Сведения о загадочном народе сиртя можно встретить в русских летописях X—XIV веков, в записках путешественников — Пьер-Мартин де Ламартиньер (XVII век.), в трудах исследователей Севера таких как Иван Лепехин (XVIII век), А. И. Шренк, В. Н. Чернецов, Л. П. Хлобыстин, Л. П. Лашук , А. П. Окладников. Современные этногрофы отмечают, что предания о сиртя передаются из поколения в поколение во всех ненецких тундрах от полуострова Канин до реки Енисей.

Раскопки в Пустозерске

На протяжении многих лет начиная с 1987 года О. В. Овсянников вёл раскопки в первом русском городе за Полярным кругом, древней столице Печорского края — Пустозерске, отметившей в 1999 году своё 500-летие.

Расположенный в 25 километрах на юго-запад от современного Нарьян-Мара Пустозерск был основан в 1499 году по указу царя Ивана III во время экспедиции в Югорскую землю воеводами Семёном Курбским, Петром Ушатым и Василием Заболотским-Бражником. На протяжении XVI—XVIII веков являлся экономическим, культурным и административным центром Печорского края. Получил известность как место ссылки важных государственных преступников, самым известным из которых стал протопоп Аввакум, написавший в Пустозерске всемирно известное «Житие». Город просуществовал до середины XX века, и был окончательно покинут жителями в 1962 году.

Пустозерское городище площадью в 412 гектаров расположено на Богородичном мысе глубоко вдающимся в Городецкое озера (также — Пустое, Кормчее), соединённого с р. Печорой протокой Городецкий шар, в 100 км от устья Печоры и 25-х км от г. Нарьян-Мара. Земля в городище хранит в себе пятивековой культурный слой толщиной в несколько метров. Постановлением Совета Министров РСФСР в 1974 году памятник археологии «Пустозерское городище» был внесён в список памятников истории и культуры, находящихся на государственной охране. В 1991 году на территории исторического природного памятника «Городище Пустозерск» был открыт Пустозерский историко-природный музей.

В течение 1987—1995 годов О. В. Овсянников проводил раскопки внутри Пустозерска и обследование памятников в его окрестностях, где обнаружил и обследовал несколько святилищ. Собранный и проанализированный им материал лег в основу коллективной монографии «Русский город в Арктике». Эта книга внесена в список «Важнейшие издания ИИМК РАН, 1995—2000 гг.».

Международное сотрудничество

С 1990 года сотрудничает с Мареком Эдвардом Ясински, профессором Норвежского Гуманитарно-технического университета, г. Тронхейм, в соавторстве с которым написал несколько книг и статей. В совместной монография «Пустозерск. Русский город в Арктике» авторами произведён сопоставительный анализ письменных и материальных источников, проливающих свет на богатую событиями 500-летнюю историю Пустозерска. Причём, ряд письменных источников XVI—XVIII веков был впервые введён ими в научный оборот. Раскрыта роль Пустозерска как своеобразного «перекрестка-моста», связывавшего отдалённые северные регионы Российского государства с Северной Атлантикой. В основе источниковедческой базы исследования были положены археологические коллекции, собранные О. В. Овсянниковым во время раскопок древнего Пустозерска и памятников в его окрестностях в 1987—1995 годах, и М. Э. Ясински — в ходе изучения русских промысловых становищ на архипелаге Шпицберген в 1981—1995 годах. В целом, «Авторы показывают тесную экономическую связь этих двух русских заполярных центров и схожесть их исторических судеб». В монографии также использованы материалы раскопок Мангазеи — русского города XVII в. в Западно-Сибирском Заполярье.

Научный вклад

Олег Владимирович Овсянников сделал важный вклад в полевое исследование материальной культуры Русского Севера, а также в осмысление собранного археологического материала в комплексе с письменными и другими источниками, что привело к введению в научный оборот нового исторического знания. В числе его археологических раскопов и обследований входят: городища Мангазея и Пустозерск с окрестными памятниками, могильники X—XIII веков на реках Печоре, Ваге, Устье, Северной Двине; укреплённые феодальные усадьбы XIV—XV веков на Северной Двине, Ваге, Пинеге, Емце, такие как Орлец, Топса, Варенга, Вотложма, Кеврола; северные посады-города, такие как Холмогоры, Каргополь, Архангельск,Шенкурск. Особо следует отметить проведённые раскопки на территории Ненецкого автономного округа, где О. В. Овсянников исследовал городища и святилища, принадлежавшие доненецким племенам. Во многих музеях Русского Севера хранятся археологические находки, обнаруженные в результате его раскопок. Это изделия из дерева, кости, кожи, металла (бронзы, железа, олова, серебра), культовые предметы, орудия труда, фрагменты оленьей упряжи, гребни. Временной диапазон находок VI—XX век.

Избранные труды

• Холмогорский и Архангельский посады по рисцовым и переписным книгам XVII в. / О. В. Овсянников // Материалы по истории Европейского Севера СССР: Северный археографический сборник. — Вологда, 1970. Вып.1. — С.197-211.
• Люди и города средневекового Севера / О. В. Овсянников. — Архангельск: Северо-Западное книжное изд-во, 1971. — 81 с.
• Археологические раскопки в Орлеце в 1971 г. / О. В. Овсянников. — М., 1972. — С. 39-40.
• Сольвычегодск / О. В. Овсянников. — Архангельск: Сев.-Зап. кн. изд-во, 1973. — 97 с.
• Каменная крепость XIV в. в низовьях Северной Двины / О. В. Овсянников. — КСИА, 1974. вып. 139. — С. 114—117.
• Овсянников О. В., Царькова Л. А. Работы в Вологодской и Кировской областях / Археологические открытия 1974 года: сб. стат. — Москва: Наука, 1975.
• Булкин В. А., Овсянников О. В. Разведочные раскопки древнего Велья / Археологические открытия 1974 года: сб стат. — Москва: Наука, 1975.
• Копорье. Историко-архитектурный очерк / О. В. Овсянников. — Л., 1976. — 117 с. [rusarch.ru/ovsyannikov1.htm Электронный ресурс]
• Укреплённые усадьбы XIV—XV вв. как памятники оборонного зодчества Русского Севера / О. В. Овсянников / В кн.: Краткие сообщения Института Археологии, вып. 172. — С. 97-104. [rusarch.ru/ovsyannikov2.htm Электронный ресурс]
• Новые данные о Емецком городке / О. В. Овсянников. — КСИА, 1977. вып. 150. — С. 97-103.
• Шенкурск / О. В. Овсянников. — Архангельск: Сев.-Зап. кн. изд-в, 1978. — 105 с.: ил.
• Новейшие археологические исследования на территории Архангельской области / А. А. Куратов, О. В. Овсянников // Историография и источниковедение истории северного крестьянства : северный археографический сборник. — Вологда, 1978. — Вып. 6.— С. 3-12.
• Археологические работы в Архангельской области в 1979 г. / О. В. Овсянников (вместе с Назаренко В. А.). — М., 1980.
• Мангазея / М. И. Белов, О. В. Овсянников, В. Ф. Старков ; Гос. комитет СССР по гидрометеорол. и контролю природ. среды [и др.]. — Ленинград : Гидрометеоиздат, 1980—1981.

Ч. 1.: Мангазейский морской ход. / под ред. М. И. Белова. — 1981. — 163 с.: рис., табл.

Ч. 2.: Материальная культура русских полярных мореходов и землепроходцев XVI—XVII вв. / отв. ред. Б. А. Рыбаков. — Москва: Наука, 1982. — 149 с.: рис., табл.

• По Неве и Волхову / В. А. Булкин, О. В. Овсянников. — Л.: Искусство. Ленингр. отд-ние, 1981. — 168 с.
• Ученый, зодчий, каменщик: (О Ю. П. Спегальском) / В. А. Булкин, О. В. Овсянников. — Л.: Лениздат, 1983. — 112 с.
• Овсянников О. В., Царькова Л. А. Изучение начальных отложений культурного слоя в пределах стены 1309 г. / Археологическое изучение Пскова: сб. стат. / Акад. наук СССР. Ин-т археологии; ред. В. В. Седов; авт. предисл. В. В. Седов. — Москва : Наука, 1983.
• Назаренко В. А., Овсянников О. В., Рябинин Е. А. Византийские белоглинянные расписные кружки и киликовидные чашки // Советская археология: журнал / Акад. наук СССР. Ин-т археологии; ред. Б. А. Рыбаков — 1983. — № 4.
• Археология острова Моржовец и проблема древнейшего заселения островов Белого моря / А. А. Куратов, О. В. Овсянников // Двести лет арктической археологии : сб. — М., 1990. — С. 44-48. — (Крат. сообщ. /АН СССР. Ин-т археологии).
• Средневековые города Архангельского Севера : Люди. События. Даты / О. В. Овсянников. — Л. Лениздат, 1983; Архангельск: Сев.-Зап. кн. изд-во, 1992. — 349 с.
• Архангельские гостиные дворы / О. Овсянников, Л. Фирсов // Памятники архитектуры Севера: сб. / сост. А. А. Куратов. — Архангельск, 1991. — С. 108—123.
• Памятники средневековой культуры: открытия и версии / В. Д. Белецкий, А. Н. Кирпичников, О. В. Овсянников. — М., 1994. — 271 с.
• Овсянников О. В. Средневековая Арктика: археологические открытия последних лет // Археологические вести. Вып. 3. — Спб, 1994.
• Овсянников О. В. Новые памятники «звериного стиля» в Большеземельной тундре / Славяне и финно-угры. — Санкт-Петербург, 1997. — С. 92-99.
• Носов Е. Н., Овсянников О. В. Архангельский клад 1989 г. / Славяне и финно-угры. — Санкт-Петербург, 1997. — С. 146—157.
• Взгляд на Европейскую Арктику. Архангельский Север: проблемы и источники. В двух томах / О. В. Овсянников (совместно с М. Э. Ясински); Рос. акад. наук, Ин-т истории материал. культуры, Норвеж. ун-т естеств. наук и технологии, Ин-т археологии. — СПб.: Петерб. востоковедение, 1998. — 464 с.
• Курбатов А. В., Овсянников О. А. Изделия кожевенного производства в городах русского Заполярья (Мангазея) // Археологические вести. Вып. 6. — Спб, 1999. — С. 245—271.
• Пустозерск. Русский город в Арктике / О. В. Овсянников (в соавторстве с М. Э. Ясински). — СПб: Петербургское Востоковедение, 2003. — 400 с. — ISBN 5-85803-214-1
• Arkhangelsk-skatten / A. Kuratov, О. Ovsyannikov // Pomor : Nord-Norge og Nord-Russland gjennom tusen ar / ed. Е. Niemi.— Oslo, 1992.— S. 22-28.

Ссылки

• [rusarch.ru/ovsyannikov0.htm РусАрх: Овсянников Олег Владимирович]
• [old.nvinder.ru/archive/2003/apr/23/08.html Татьяна Журавлева. Подарок округу — книга]
• [geo.1september.ru/view_article.php?id=200702004 Пустозерск — первый русский город за полярным кругом]
• [pustozersk-nao.ru/istoriya Историко-культурный и ландшафтный музей-заповедник «Пустозерск»]
• [pustozersky.narod.ru/ozero.htm Карта-схема Пустозерского комплексного историко-природного музея]
• [www.ntnu.edu/employees/marek.jasinski Страница М. Э. Ясински в Интернете]

Отрывок, характеризующий Овсянников, Олег Владимирович (археолог)

Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.