Овцын, Дмитрий Леонтьевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Овцын, Дмитрий Леонтьевич
Род деятельности:

мореплаватель, гидрограф

Дата рождения:

1708(1708)

Место рождения:

усадьба Чегловка Исуповской волости Буйского уезда Костромской губернии

Подданство:

Российская империя

Дата смерти:

1757(1757)

Место смерти:

госпитальное судно «Москва»

Отец:

Леонтий Иванович Овцын

Мать:

Матрёна Семеновна Овцына

Супруга:

Мария Васильевна Бурдукова

Дети:

Михаил Дмитриевич Овцын

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Дми́трий Лео́нтьевич О́вцын (1708 — 1757) — российский гидрограф, один из первых русских исследователей Арктики. Участник Великой Северной экспедиции. Представитель древнего дворянского рода Овцыных, Рюрикович.





Биография

В январе 1721 года Дмитрий Овцын, будучи тринадцатилетним юношей, поступил в московскую Школу математических и навигацких наук. За два года он изучил арифметику, геометрию и тригонометрию и в конце 1722 года был отправлен для продолжения учебы в Академию Морской гвардии в Санкт-Петербурге, где 11 февраля 1723 года «вступил в навигацию плоскую». Начал службу в 1726 году штурманским учеником[1].

Первое плавание совершил в качестве штурманского ученика на фрегате «Амстердам-Галей» в составе Русской океанской экспедиции в Испанию 1725—1726 годов[2].

В период с 1734 по 1738 год в чине лейтенанта руководил Обско-Енисейским отрядом 2-й Камчатской экспедиции.

Произвел первую гидрографическую опись побережья Сибири между устьями рек Обь и Енисей; открыл Гыданский залив и Гыданский полуостров. В 1738 году выехал в Санкт-Петербург с отчётами об экспедиции, но в дороге был арестован и предан суду за связь с находившимся в Берёзове ссыльным семейством князей Долгоруковых. По решению суда был разжалован в матросы и отправлен в Охотск под начало капитан-командора Беринга.

В 1741 году ходил с Витусом Берингом к Северной Америке и по возвращению ему был возвращён чин лейтенанта.

В кампанию 1745 года командовал яхтой «Транспорт Анна», а на следующий год — пакетботом «Меркуриус». В 1749 году командуя пинком «Лапоминк» совершил переход из Ревеля в Копенгаген. В 1751 году произведён в чин капитана второго ранга со старшинством с 25 июля 1749 года и в том же году командовал кораблем «Гавриил». В 1755 году назначен в секунд-интенданты. В компанию 1757 года на корабле «Полтава» исправлял должность обер-штер-кригскомиссара флота и в июле того же года был уволен по болезни в отставку.

Память

См. также

Напишите отзыв о статье "Овцын, Дмитрий Леонтьевич"

Литература

  • Пасецкий В. М.. Арктические путешествия россиян. — М.: Мысль, 1974. — 230 с.: ил.
  • Пасецкий В. М. Русские открытия в Арктике. — Часть 1. — СПб.: Адмиралтейство, 2000. — 606 с.: ил. — Серия «Золотое наследие России».
  • Русские мореплаватели / Под ред. В. С. Лупача. — М.: Воениздат, 1953. — 672 с.

Примечания

  1. [shturman-tof.ru/Bibl/Bibl_1/Bibl_1_7_2.htm Глушанков И. В. Славные навигаторы Российские]
  2. Григоров А. А. [costroma.k156.ru/d/16_ovtsyn.html Русский мореплаватель — Дмитрий Леонтьевич Овцын] // [costroma.k156.ru/d/index.html Из истории костромского дворянства]. — Кострома: Костромской фонд культуры, 1993. — ISBN 5-7184-0005-9.

Ссылки

  • [www.polarmuseum.ru/bio/polarex/bio_ovc/bio_ovc.htm Биография Д. Л. Овцына]
  • [www.polarmuseum.ru/sketches/vse/ob_en/ob_en.htm Обско-Енисейский отряд (1733—1742)]
  • [www.polarmuseum.ru/bibl/articles/vse_40/vse_40.htm М.Державин «Из устья Оби к устью Енисея»]


Отрывок, характеризующий Овцын, Дмитрий Леонтьевич

Государь наклонением головы отпустил Мишо.


В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.