Мори Огай

Мори Огай
яп. 森 鷗外
Род деятельности:	прозаик, поэт, литературный критик, переводчик

Мори Огай (яп. 森 鷗外 Мори О:гай, 17 февраля 1862 года — 8 июля 1922 года) — японский писатель, критик и переводчик. Учился в Германии (1884—88), по профессии военный врач. С его именем связывают появление и развитие романтизма в Японии. Первый президент Имперской академии художеств (1919—1922, ныне Японская академия искусств).

Произведения

Романтизм

• Танцовщица (яп. 舞姫 Маихимэ) (1890)
• Пузыри на воде (яп. うたかたの記 Утаката но ки) (1890)
• Курьер (яп. 文づかひ Фумидзукай) (1891)
• Дикий гусь (яп. 雁 Ган) (1911—1913)

Исторические повести

• Предсмертное письмо Окицу Ягоэмона (яп. 興津弥五右衛門の遺書 Окицу Ягоэмон но исё) (1912)
• Семейство Абэ (яп. 阿部一族 Абэ Итидзоку) (1913)

Переводы

Огай активно переводил европейские (особенно немецкие) романы и пьесы, впервые представляя японцам многие шедевры европейской литературы. Своими переводами с немецкого Огай значительно обогатил японский язык и литературу.

• «Поэт-импровизатор» Г. Х. Андерсена. Этот перевод Огая до сих пор считается^[кем?] одним из самых совершенных переводов в художественной литературе. Он работал над ним около 20 лет. В Японии до сих пор Андерсена знают именно по этому ставшему знаменитым роману «Соккё сидзин», тогда как в России он больше известен по сказкам.

Литература

• Иванова Г. Д. Мори Огай / Отв. ред. В. Н. Горегляд. — М. : Наука, 1982. — 248 с. — (Писатели и учёные Востока).</span>

Отрывок, характеризующий Мори Огай

– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.