Оганесян, Арутюн Саркисович
| Арутюн Саркисович Оганесян | |
| Дата рождения | |
|---|---|
| Место рождения |
с. Болнис-Хачен |
| Дата смерти |
24 декабря 1941 (33 года) |
| Место смерти | |
| Профессии | |
Арутюн (Туник) Саркисович Оганесян (арм. Թունիկ Հովհաննիսյան; 1908—1941) — советский армянский композитор.
Содержание
Биография
Арутюн Оганесян (Туник Ованнисян) родился в 1908 году в селе Болнис-Хачен (ныне Болнисский муниципалитет Грузии) в семье Саркиса Григорьевича и Сатеник Аслановны Оганесян. С ранних лет у Арутюна проявилась тяга к музыке. С 1918 года учился в Тифлисе, ходил в Нерсисяновскую семинарию. Учился музыке в народном училище А. Шхяна. В 1925 году окончил школу и по настоянию родственников пошёл на бухгалтерские курсы. Работал в селе Дараков счетоводом, затем учителем[1].
С середины 1920-х годов Арутюн Оганесян начал сочинять музыку. В 1928 году поступил в музыкальный техникум Еревана. В 1930/1931 учебном году перевёлся на композиторский факультет к А. Л. Степаняну. Во время учёбы в Ереване писал преимущественно скрипичные пьесы и песни для голоса. В 1933 году переехал в Ленинград и поступил в Музыкальный техникум при Ленинградской консерватории, учился у Б. В. Асафьева. В Ленинграде он увлёкся инструментальной музыкой, но писал также песни (романс «Помнишь ли ты?» на слова Егише Чаренца). В 1934 году поступил в консерваторию (класс композиции X. С. Кушнарёва). Вскоре Оганесян добился заметных успехов. Его Фортепианные вариации были исполнены Робертом Андриасяном на концерте в честь 75-летия Ленинградской консерватории. Оганесян написал также «Колыбельную» для скрипки с фортепиано, «Танец» и «Поэму». По поручению Института этнографии АН СССР занимался расшифровкой десяти армянских песен для трёхтомника «800 песен народов СССР». По заказу Ленинградского Союза композиторов в 1939 году написал 4-частный Струнный квартет. В том же году написал Симфонию, первые две из четырёх частей которой были удостоены оценки «отлично» на госэкзаменах в консерватории[1].
После начала Великой Отечественной войны, несмотря на предложение X. С. Кушнарёва, отказался эвакуироваться из города. Записался в народное ополчение, затем добился направления в школу лейтенантов, откуда осенью 1941 года был направлен на фронт командовать взводом[1]. Командир стрелкового взвода лейтенант А. С. Оганесян воевал в 708-м стрелковом полку 43-й стрелковой дивизии[2]. Погиб 24 декабря 1941 года в бою под деревней Ям-Ижора Ленинградской области[3][1].
Память
Имя Арутюна Оганесяна высечено на памятных досках в Союзе композиторов и в Санкт-Петербургской консерватории[1].
Напишите отзыв о статье "Оганесян, Арутюн Саркисович"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 Г. Ованнисян, Р. Саркисян. [www.dgh.name/ru/dgh5141o.html Неоконченная жизнь (композитор Арутюн Ованнисян, 1908-1941)]. dgh.name (5 мая – 5 июня 2006). Проверено 28 апреля 2016.
- ↑ [obd-memorial.ru/html/info.htm?id=74493590 Информация из приказа об исключении из списков] в электронном банке документов ОБД «Мемориал»
- ↑ Оганесян Арутюн Саркисович // Большая биографическая энциклопедия. 2009.
Литература
- Жизнь за Родину свою : очерки о композиторах и музыковедах, погибших в Великую Отечественную войну / А. Б. Лившиц. — Москва : Музыка, 1964. — С. 280—288.
- Жизнь и творчество Туника Оганесяна // Памяти погибших композиторов и музыковедов. 1941—1945 : сборник статей. вып. 1 / сост. А. В. Богданова. — Москва : Советский композитор, 1985. — С .125-136.
- Կարագյուլյան Է., Թունիկ Հովհաննիսյան, Ե., 1974։ (арм.)
Отрывок, характеризующий Оганесян, Арутюн Саркисович
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.
Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
