Огинский, Михаил Казимир

Михаил Казимир Огинский<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Гетман великий литовский
1768 — 1793
Предшественник:	Михаил Юзеф Масальский
Преемник:	Шимон Мартин Коссаковский
Рождение:	1729(1729)
Смерть:	31 мая 1800(1800-05-31) Варшава
Род:	Огинские
Отец:	Юзеф Ян Тадеуш Огинский
Мать:	Анна Вишневецкая
Супруга:	Александра Чарторыйская
Награды:

Михаи́л Казими́р Оги́нский (польск. Michał Kazimierz Ogiński, лит. Mykolas Kazimieras Oginskis, белор. Міхал Казімір Агінскі; 1729—1800) — государственный и военный деятель Речи Посполитой из княжеского рода Огинских. Поэт, писатель, композитор и драматург. Владелец Неборова, Дукоры и Бобра.

Чины — чашник великий литовский (1744—1748), писарь польный литовский (1748—1764), воевода виленский (1764—1768), гетман великий литовский (1768—1793), генерал-майор войск Великого княжества Литовского.

Биография

Сын великого мечника литовского и воеводы трокского Юзефа Тадеуша Огинского (ок. 1693—1736) и княжны Анны Вишневецкой (1700—1732).

В 1764 году — один из претендентов на польский престол. C 1764 года — воевода виленский, с 1768 — великий литовский гетман. Был направлен Станиславом Понятовским в качестве посланника к Людовику XV с протестом против намерения трех соседних держав отнять у Польши значительные области. При дворе Людовика в Нанси провел несколько лет.

Участвовал в подготовке Энциклопедии Дидро и д’Аламбера, написав для неё статью про музыкальный инструмент — арфу.

В 1771 году проиграл А. В. Суворову в битве под Столовичами, состоявшейся 13 (24) сентября 1771 года. Корпус из 5 тысяч человек под командованием Огинского был полностью разгромлен русским полководцем, под командованием которого находился отряд в 900 человек. Русские потеряли 80 человек убитыми, поляки — до 1000 убитыми, около 700 пленными, в том числе 30 штаб- и обер-офицеров.

После поражения несколько лет находился в эмиграции, переписывался с княжной Таракановой. После возвращения жил в Слониме, в своём замке. Особенно знаменит стал театр Огинского, построенный итальянским архитектором И.Мараино и оборудованной сценической механикой, позволяющей осуществить сложные театральные эффекты — превращения, полеты, фейерверки и т. д. В этот период город характеризуется интенсивным развитием — появлением фабрик, культурных учреждений, типографии. Инициировал и частично финансировал строительство Огинского канала.

В 1781 году назначен наместником Литовской провинции, в 1782 году вновь выехал за границу, был в Брюсселе, Берлине, Амстердаме, затем в Англии. После второго раздела Польши в 1793 году его имения были конфискованы. Просил помощи у прусского короля Фридриха Вильгельма II в возвращении ему имений в Российской империи. Участвовал в Барской конфедерации. В 1793 году отказался от гетманской булавы и выехал в Вену.

В 1795 году присягнул на верность Екатерине II.

Умер в Варшаве (?). Надгробная надпись на кладбище в Повонзках гласит: «Михаилу Казимиру, князю Огинскому из Козельска, великому гетману литовскому, кто воевал за свою страну, страдал много за неё, всегда служил ей верно; в память о нем, с уважением, печалью и благодарностью слуги этого господина воздвигли сей монумент. Жил 72 года, умер в 1800 году».

Семья

Жена (с 1761 года) — княгиня Александра Сапега (1730—1798), вдова князя Михаила Сапеги, дочь каштеляна виленского и великого канцлера литовского князя Михаила Фредерика Чарторыйкого и Элеоноры Моники Вальдштейн. После смерти отца унаследовала поместье Седльце под Варшавой. Был известной покровительницей искусства. По словам современника, жена гетмана Огинского была очень набожной женщиной, но между тем ее единственной заботой в Седльце было занимать и развлекать своих гостей. Она очень любила играть в карты, поэтому самые известные игроки собрались у неё в доме. «По вечерам все танцевали и играли в игры с фантами. Летом гуляли в обширном саду, который назывался Александрией; Огинская устроила его на английский лад; осенью отправлялись на охоту; хозяйка сама принимала в ней участие и стреляла в дичь, пролетавшую мимо нее». В обоих браках детей не имела. Похоронена в часовне Огинских в Седльце.

Его племянник — будущий композитор и политический деятель Михаил Клеофас Огинский — много времени проводил в резиденции Слоним. Общение с дядей сыграло большую роль в становлении мальчика.

Ссылки

• Евгений Петрович Карнович. «Очерки и рассказы из старинного быта Польши. Панна Эльжбета»

Отрывок, характеризующий Огинский, Михаил Казимир

Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.