Огнеземельцы

Огнеземельцы, или фуэгины (исп. Fueguinos) — собирательное название аборигенов Огненной Земли на южной оконечности Южной Америки. В английском языке термин англ. Fuegians изначально относился только к яганам, обитавшим в южной части Огненной Земли, и лишь впоследствии распространился на все аборигенные народы архипелага.

По своему этническому и языковому составу огнеземельцы были неоднородны: это были племена селькнамов (она), хаушей (манекенк), яганов (ямана) и алакалуфов (халаквулуп, кавескар). Все указанные племена, кроме селькнамов, жили исключительно в прибрежной части Огненной Земли. Яганы и алакалуфы плавали на каноэ вдоль островов архипелага, а жившие на побережье хауши — нет. Селькнамы жили во внутренней части острова Исла-Гранде, их рацион определяла в основном охота на гуанако — копытное животное рода лам семейства верблюдовых. Мясо гуанако употреблялось аборигенами в пищу, из шкур изготовлялась примитивная одежда в виде меховых накидок и теплых шапок конической формы.

Доколониальная история

Селькнамы, которые вели кочевой образ жизни охотников на гуанако, по-видимому, появились на Огненной Земле первыми ещё 10 тысяч лет назад. Они были самой многочисленной индейской общиной на архипелаге. Алакалуф и ямана, занимавшиеся охотой на морского зверя и собиранием раковин, прибыли на острова несколько позднее. Антропологически рослые селькнамы (она) сильно отличались от сравнительно низкорослых и кривоногих алакалуф и ямана, больше напоминая патагонцев-теуэльче и материковых индейцев чоно.

Первыми из европейцев с аборигенами Огненной Земли познакомились в 1519 году члены кругосветной экспедиции Фернандо Магеллана. В 1578 году их видели англичане Френсиса Дрейка, но в контакт с ними не вступали (в отличие от патагонцев-техуэльче). В конце 1774 года, во время своего второго кругосветного плавания, острова Огненной Земли обследовал Джеймс Кук.

Заново «открыл» индейцев Огненной Земли в 1832 году Чарльз Дарвин, высадившийся на Огненной Земле во время кругосветного путешествия на корабле «Бигль». Дарвин был поражен первобытным и примитивным видом аборигенов:

«Вид огнеземельцев, сидящих на диком заброшенном берегу, произвёл на меня неизгладимое впечатление. Перед глазами предстал образ — вот так же, когда-то давно, сидели наши предки. Эти люди были совершенно наги, тела разукрашены, спутанные волосы свисали ниже плеч, рты раскрылись от изумления, а в глазах затаилась угроза… Я мог произойти как от той смелой обезьянки … или того старого бабуина, … так и от дикаря, который испытывает удовольствие, мучая врагов, и приносит в жертву кровь животных. Он без малейших угрызений совести убивает младенцев, относится к женщинам, словно к рабам, он не знает, что такое правила приличия и полностью зависит от нелепых суеверий».

Однако соотечественник Дарвина, английский исследователь Уильям Паркер Сноу, побывавший на Огненной Земле в 1855 году, пришел к совершенно иным выводам о тамошних жителях. Описывая их неопрятный внешний вид и первобытные привычки, Сноу отмечает: «…многие огнеземельцы, живущие на Восточных Островах, обладают приятной и даже привлекательной внешностью. Понимаю, что это идет вразрез с тем, что описывал в своих трудах мистер Дарвин, но я говорю лишь о том, что сам видел…» Позже учёный обнаружил, что аборигены «живут семьями»: «Я был свидетелем проявления глубокой любви и нежности по отношению к своим детям и друг ко другу», — пишет он. Сноу также свидетельствует, что местные женщины отличаются скромностью, а матери очень привязаны к своим детям.

Начало колониальной эпохи на Огненной Земле положило конец оригинальной культуре местных индейцев. После того, как в 1886 году румынский авантюрист Джулиус Поппер нашел на Огненной Земле золото, сюда стали прибывать тысячи искателей наживы из стран Европы и Америки. Колонизаторам потребовалось немало усилий, чтобы сломить сопротивление местного населения, которое до их прихода более 50 лет успешно противостояло попыткам проникновения с «большой земли».

Материальная культура

Хотя все огнеземельцы занимались охотой и собирательством, их материальная культура была неоднородной и приняла две разных формы на большом острове и архипелаге. Одни культуры были прибрежными, тогда как другие обитатели жили вдали от побережья:

• яганы, алакалуфы (обитавшие на землях Магелланова пролива и ряде других островов), а также чоно (обитавшие севернее, на побережье Чили и архипелаге) обеспечивали себе пищу тем, что добывали в море: рыбной ловлей, охотой на морских птиц, тюленей, иногда на китов.
• селькнамы обитали вдали от побережья, на равнине большого острова Тьерра-дель-Фуэго, где охотились на стада гуанако. Их материальная культура имела некоторое сходство с культурой народа теуэльче, обитавшего на равнинах крайнего юга Аргентины и родственного им по языку.

Оба вышеуказанных образа жизни были распространены и среди индейцев на материке.

Все огнеземельцы были кочевыми народами и не строили постоянных жилищ. Селькнамы, охотившиеся на гуанако, делали себе временные жилища из шестов и шкур. Прибрежные ямана и алакалуфы также сооружали временные жилища, сплавляясь на каноэ.

Значительная часть сведений о материальной и духовной культуре индейских племен Огненной Земли, которыми располагает мировая наука, содержится в опубликованных в 1925 году в Германии записках немецкого миссионера Мартина Гусинде, совершившего четыре экспедиции на острова в 1919—1923 годах. Мартин Гусинде посетил все три племени огнеземельцев, участвовал в их повседневной жизни, религиозных обрядах и даже прошел инициацию.

В целом материальная культура фуэгинов, к моменту прихода белых колонизаторов живших, по сути, в каменном веке, была довольно примитивной. Охотники она (селькнамы) пользовались простым луком и стрелами с каменными или костяными наконечниками, а также бола, напоминавшим традиционное охотничье оружие патагонцев-теуэльче; алакалуф и яганы били тюленей, китов и рыбу теми же стрелами и гарпунами.

Крайне суровые природные условия островов выработали у аборигенов особые методы приспособления к подобному климату и поразительную способность к выживанию в условиях пронизывающего дождя, ветра и сильных холодов. Чарльз Дарвин, посетивший прибрежных огнеземельцев в 1832 г., в своей книге «Путешествие натуралиста вокруг света на корабле «Бигль»» (1839 г.) сообщал, что у огнеземельцев в периоды голода практиковалось убийство и поедание стариков другими членами племени. По словам Мартина Гусинде, женщины она имели специфическое телосложение с наличием выраженных жировых прослоек, помогавших им спать прямо на голых камнях. С другой стороны, такая феноменальная приспособляемость, вкупе с неразвитыми социальными и имущественными отношениями, заставила ряд исследователей предполагать, что огнеземельцы-фуэгины являются выродившимися потомками аборигенов с континента, возможно, чоно или теуэльче.

Адаптация к холодному климату сближала огнеземельцев и с эскимосами Арктики, а их смугло-черный оттенок кожи, широкий нос, волнистые волосы, являются наследием древнейшей волны мигрантов на Американский континент, имевших австралоидные черты.

Переход от матриархата к патриархату

В племенах селькнамов и яганов сохранилось поверье, что в древние времена женщины правили мужчинами. Яганы объясняли отличие современной ситуации от древней предполагаемым успешным восстанием мужчин. Праздники, связанные с этим событием, отмечались в обоих племенах.

Отношения между племенами

Серьёзные различия в языке, образе жизни и занимаемых экологических нишах препятствовали контактам, однако восточные яганы (ямана) всё же периодически поддерживали обмен с селькнамами.

Современная история

Когда европейцы, чилийцы и аргентинцы стали осваивать острова в середине XIX века, вместе с ними на Огненную Землю пришли и европейские болезни, такие, как корь и оспа, от которых огнеземельцы не имели иммунитета. Помимо этого, значительную роль в вымирании аборигенов сыграло традиционное отсутствие у них понятия частной собственности. Так, например, по словам Мартина Гусинде, охотники она (селькнамы) сильно страдали от завезённых колонизаторами на острова овечьих стад, интенсивно поедавших траву — основную пищу гуанако. После исчезновения последних они вынуждены были начать охоту на самих овец, вступив, таким образом, в конфликт с их владельцами, вооружёнными огнестрельным оружием. В результате численность как селькнамов, так и яганов резко уменьшилась с нескольких тысяч в середине XIX века до нескольких сот в начале XX века. Не исключено, что значительную роль в их вымирании сыграла также утрата основных источников пропитания (киты и тюлени) из-за того, что их добычу освоили европейские и американские моряки. В настоящее время чистокровных фуэгинов не существует; последний индеец она умер в 1974 году, последний яган — в 1999 году.

Языки

Огнеземельцы говорили на нескольких неродственных языках. Языки кавескар и яган (ямана) считаются изолятами, тогда как селькнамы, как и родственные им теуэльче на материке, говорили на языке чонской семьи.

Огнеземельские языки отличались богатством. Индейцам удавалось передать происходившее в окружавшем их мире, собственные ощущения и абстрактные идеи в виде метафор. Так, для состояния душевной подавленности яганы пользовались словом, означавшим период в жизни краба, когда он уже успел сбросить свой старый панцирь, новый же ещё не вырос. Понятие «прелюбодей» им подсказал сокол, который, отыскав себе жертву, неподвижно зависает над ней. Понятие «морщинистая кожа» совпадало с названием старой раковины, а «икота» — с названием завала из деревьев, перегородившего путь.

Огнеземельцам удавалось выражать различные нюансы жизни природы и человека. Так, «ийя» означало «привязать лодку к зарослям бурых водорослей», «окон» — «спать в движущейся лодке». Совершенно другими словами обозначались такие понятия, как «спать в хижине», «спать на берегу» или «спать с женщиной». Слово «укомона» значило «метать копье в стаю рыб, не целясь ни в одну из них». Что же касается самоназвания яганов «ямана», это слово значило «жить, дышать, быть счастливым».

См. также

• en:Anne Chapman
• en:Indigenous Amerindian genetics
• Thomas Bridges
• Джулиус Поппер
• Культура Огненной Земли

Литература

• Gusinde Martin. Nordwind—Südwind. Mythen und Märchen der Feuerlandindianer. — Kassel: E. Röth, 1966. Title means: «North wind—south wind. Myths and tales of Fuegians».
• Itsz Rudolf. Napköve. Néprajzi elbeszélések. — Budapest: Móra Könyvkiadó, 1979. Translation of the original: Итс Р.Ф. Камень солнца. — Ленинград: Издательство «Детская Литература», 1974. Title means: «Stone of sun»; chapter means: «The land of burnt-out fires».
• Service Elman R. Vadászok // Vadászok, törzsek, parasztok / E.R. Service & M.D. Sahlins & E.R. Wolf. — Budapest: Kossuth Könyvkiadó, 1973. It contains the translation of the original: Service Elman. The Hunter. — Prentice-Hall, 1966.
• Zolotarjov A.M. Társadalomszervezet és dualisztikus teremtésmítoszok Szibériában // A Tejút fiai. Tanulmányok a finnugor népek hitvilágáról / Hoppál, Mihály. — Budapest: Európa Könyvkiadó, 1980. — P. 29–58. — ISBN 963 07 2187 2. Chapter means: «Social structure and dualistic creation myths in Siberia»; title means: «The sons of Milky Way. Studies on the belief systems of Finno-Ugric peoples».
• Vairo Carlos Pedro. The Yamana Canoe: The Marine Tradition of the Aborigines of Tierra del Fuego. — 1995, 2002. — ISBN 9 781879 568907.

Ссылки

Видео

• Balmer, Yves [www.andaman-video.org/startfuegians.html Fuegian Videos]. Ethnological videos clips. Living or recently extinct traditional tribal groups and their origins. Andaman Association (2003–2009).

Аудио

• Шаблон:Cite audio
• [www.amazon.com/Selknam-Chants-Tierra-Fuego-Argentina/dp/B000S9B3YU/ref=mb_oe_o Excerpts from the same material] on Amazon.com

Библиография

• [web.archive.org/web/20050117085153/www.geocities.com/lenguasaustrales/ Lenguas australes / Materiales sobre lenguas y culturas indígenas de la Tierra del Fuego y del sur de la Patagonia]

На английском языке

• [www.trivia-library.com/c/extinct-ancient-societies-tierra-del-fuegians.htm Extinct Ancient Societies Tierra del Fuegians]
• [200.49.145.7/museomaritimo.com//Ushuaia/Indigenas/indigenas02-I.php Indians] page of homepage of Museo Maritiomo de Ushuaia

На немецком языке

• Dr Wilhelm Koppers: [thomas-kunz.com/Feuerlandindianer.htm Unter Feuerland-Indianern]. Strecker und Schröder, Stuttgart, 1924. (A whole book online. In German. Title means: «Among Fuegians».)
• [www.zdf.de/ZDFde/inhalt/1/0,1872,2065409,00.html Die letzten Feuerland-Indianer / Ein Naturvolk stirbt aus]. (Short article in German, with title «The last Fuegians / An indigenous people becomes extinct»)
• [www.zdf.de/ZDFde/inhalt/1/0,1872,2067009,00.html Feuerland — Geschichten vom Ende der Welt]. («Tierra del Fuego — stories from the end of the world». Link collection with small articles. In German.)
• [www.erdrand.com/neu/v_gusinde/exposition/gusinde_exposition_06 erdrand galleries, 9 photos]

На испанском языке

• [www.ugr.es/~pwlac/G19_09Beatriz_Carbonell.html Cosmología y chamanismo en Patagonia] by Beatriz Carbonell. See [www.ugr.es/~pwlac/G19_09Beatriz_Carbonell.html#Abstract abstract in English].

«Шаманы»

• [www.victory-cruises.com/ona_indian.html About the Ona Indian Culture in Tierra del Fuego]
• [www.beingindigenous.org/regions/yagan/mes-yam2.htm Rituals and beliefs] of the Yámana, mentioning «yekamush»
• [www.ugr.es/~pwlac/G19_09Beatriz_Carbonell.html Cosmología y chamanismo en Patagonia] by Beatriz Carbonell. See [www.ugr.es/~pwlac/G19_09Beatriz_Carbonell.html#Abstract abstract in English].

Отрывок, характеризующий Огнеземельцы

– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.