Огнём и мечом (телесериал)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Огнём и мечом
Ogniem i mieczem
Жанр

исторический

Создатель

Генрик Сенкевич

В ролях

Михал Жебровский
Богдан Ступка
Кшиштоф Ковалевский
Александр Домогаров

Страна

Польша

Количество серий

4

Производство
Продюсер

Ежи Фриковский,
Ежи Гофман,
Ежи Михалюк

Режиссёр

Ежи Гофман

Сценарист

Ежи Гофман,
Анджей Краковский

Хронометраж

175 мин.

Трансляция
На экранах

с 12 февраля 1999

Ссылки
IMDb

ID 0128378

«Огнём и мечом» (польск. Ogniem i mieczem) — польский исторический четырёхсерийный художественный фильм 1999 года, снятый известным режиссёром Ежи Гофманом, и выпущенный в виде 4-х серийного минисериала для телевидения. Сюжет фильма основан на одноимённом романе (первой части «Трилогии») польского писателя Генрика Сенкевича. Действие фильма происходит на Украине во время восстания под предводительством Богдана Хмельницкого[1].

Этот фильм считается наиболее высокобюджетным из всех польских фильмов, снятых к тому времени (24 миллиона злотых). Только фильм «Камо грядеши», снятый в 2001 году, превзошёл его по затратам.





Описание сюжета

Первая серия

1647 год. Возвращаясь с посольством из Крыма, отряд гусарского поручика Яна Скшетуского спасает жизнь казачьему сотнику Богдану Хмельницкому. Приехав в пограничный город Чигирин, Скшетуский узнаёт от хорунжия Зацвилиховского, что Хмельницкий находится в розыске, так как он выкрал королевские письма, способные поднять на бунт всю Сечь. При этом поручик вступает в конфликт со чигиринским подстаростой Чаплинским, люди которого как раз пытались убить Хмельницкого, и ставит скандального шляхтича на место.

В Чигирине Скшетуский знакомится со шляхтичами Подбипяткой (польск. Podbipięta), богатырем, который дал обет хранить целомудрие, пока он не «срубит одним ударом три головы», и с Заглобой, пожилым пьяницей и балагуром. Подбипятка, мечтающий попасть на службу к князю Иеремии Вишневецкому, присоединяется к Скшетускому. В дороге они помогают княгине Курцевич - владелице имения Разлоги и её племяннице Елене и остаются у них в гостях. Елена и Ян влюбляются друг в друга, о чем и символизирует их совместный танец. Скшетуский узнаёт, что старая княгиня обещала выдать Елену за казацкого атамана Богуна и таким образом завладеть Разлогами. Он предлагает Елене свою руку, Курцевичи нехотя соглашаются.

Прибыв к Иеремии Вишневецкому в его резиденцию в Лубнах, Скшетуский вызывается ехать княжеским послом на Сечь. Он в Разлогах прощается с Еленой, а затем останавливается в Чигирине, где видит Богуна и Заглобу. Плывя по Днепру, Скшетуский убеждается, что война неизбежна, и посылает своего слугу Жендзяна к Курцевичам, чтобы они уехали в безопасное место. На Хортице отряд татар и казаков истребляет весь посольский отряд, а Скшетуский попадает в плен. Ставший к тому времени запорожским гетманом, Хмельницкий выкупает его у своего союзника, татарского мурзы Тугай-бея, но оставляет пленника при себе, чтобы тот не донёс о казачьих приготовлениях. При этом запорожские казаки чинят самосуд с позволения Хмельницкого над атаманами Татарчуком и Барабашем, которых гетман заподозрил в предательстве. Узнав о выступлении против него польского гетмана Николая Потоцкого, Хмельницкий приказывает запорожцам выступать. Бунт начинается.

Вторая серия

29 апреля 1648 года. Войско Хмельницкого подходит к Жёлтым Водам, где их уже ждёт сын гетмана Стефан Потоцкий-младший. Полковник Максим Кривонос ведёт казацкую пехоту в атаку. Крылатым гусарам удаётся оттеснить казаков назад к вагенбургу, однако гусары не смогли прорвать укрепления казаков, которые открыли плотный огонь из самопалов и пушек, и поляки отступают к лагерю. Начинается дождь. Хмельницкий приказывает всю ночь беспокоить поляков ложными атаками. Элитные крылатые гусары всю ночь проводят в седле под дождем. Утром гетман восклицает: «Бог послал ляхам ливень, а нам — солнце!» Польская кавалерия идет в атаку, но безуспешно. Казаки истребляют гусар, увязших в раскисшей земле, и берут холм, на котором укрепилась польская пехота и артиллерия.

Хмельницкий отпускает Скшетуского и после своей второй победы при Корсуне посылает казачьего полковника Сухоруку в качестве посланника к Вишневецкому, умоляя его не гневаться за разгром польского войска. Разъярённый князь отправляет посла на кол и приказывает немедленно выступать, пока к Хмельницкому не вернулись татары, которые, по слухам, отвели пленных в Крым. Он клянётся, что не сложит оружия, пока не утопит «холопские бунты» в крови. Дальше идет сцена прощания князя с его семьей.

Богун задерживает Жендзяна и прочитывает письма Скшетуского к Курцевичам. Слуга Скшетуского получает травму от ревнивого атамана. Влюблённый в Елену полковник едет в Разлоги (имение Курцевичей) и убивает старую княгиню и её сыновей, однако и сам оказывается ранен. Приехавший с ним Заглоба, перепоив казаков и связав атамана, бежит с Еленой. Ночью волки загрызают их коней, беглецы движутся дальше под видом нищих и чуть позднее присоединяются к беглым холопам, бежавшим от Вишневецкого.

Очнувшийся Богун спешит в погоню, во время которой вешает гонца из Чигирина, с которым встретились Заглоба и Елена. На переправе через реку он их почти нагоняет, однако Заглоба говорит холопам, что это - люди Вишневецкого, и те открывают огонь по отряду Богуна. Атаман в бешенстве срывает повязку с ран на голове и падает без сознания. Казаки отвозят ослабевшего атамана в Чигирин, где его лечением занимается Жендзян, который уже оправился от травмы.

Холопы сжигают Разлоги, приехавший Скшетуский горюет на пепелище, где на него натыкается авангард Вишневецкого. Гусарский поручик присоединяется к отряду князя - воеводы, который топит в крови восстание.

Заглобе удаётся отвести Елену в крепость Бар, но прибывшая к Богуну ведьма Горпына говорит ему, что видела девушку «в замке на белой скале».

Третья серия

Скшетуский, Володыевский и Подбипятка натыкаются на отряд беглых холопов, среди которых находят переодетого Заглобу, который говорит Яну, что Елена укрылась в неприступном Баре. Однако Богун уже взял крепость и спрятал девушку в Чёртовом яру — убежище ведьмы и её немого слуги, старого карлы Черемиса.

Польские силы собираются в лагере под Пилявцами, но шляхта пьянствует и похваляется. Вишневецкий из-за своего жестокого нрава отстраняется от командования, причем князь - воевода вступает в перепалку с польским сенатором Адамом Киселем - сторонником мира. Он посылает четверых друзей в разведку. Отряд Заглобы приезжает в деревню, где идёт свадьба, и принимает участие в празднике. Однако перепившихся солдат захватывает в плен Богун, также вышедший на разведку. Заглоба освобождается и отбивается на чердаке от казаков, к нему приходит на помощь Володыёвский.

На обратном пути герои получают весть о разгроме польского войска в битве под Пилявцами и приезжают в Збараж, куда отступили остатки польских сил вместе с князем Вишневецким. Скшетуский уезжает в Киев вместе с посольством престарелого сенатора Адама Киселя, проводившие его Заглоба и Володыевский встречают в корчме Богуна, которого Хмельницкий отправил послом к принцу Яну Казимиру и провоцируют полковника на дуэль. На дуэли Володыевский ранит Богуна. К отчаявшимся героям приезжает Жендзян, который узнал, где Богун спрятал Елену и даже выкрал его пернач.

Четвёртая серия

Володыевский, Заглоба и Жендзян отправляются в Чертов яр, где убивают ведьму и Черемиса и освобождают Елену из тягостного заключения. На пути к Збаражу на них налетает татарский отряд, Заглоба и Володыёвский увлекают погоню за собой, им на помощь приходит Подбипятка. Жендзян и Елена скрываются и проникают в Топоров.

К Збаражу подходит войско Хмельницкого и крымского хана Ислам - Гирея. Гетман Запорожья посылает сотника с посланием насчет сдачи крепости. Но бесстрашный князь устраивает пир с фейерверком. На следующее утро поляки отбивают казачий приступ, во время которого Заглоба ранит Кривоноса и овладевает знаменем. Одновременно польская кавалерия во главе с Скшетуским, Подбипяткой и Володыёвским врывается в казачье каре, сметает подоспевшую казачью и татарскую конницу. Скшетуский при этом ранит мурзу Тугай-бея.

На следующий день под прикрытием стен гуляй-города казаки идут на второй приступ, но польская артиллерия сметает деревянные стены, а подъехавшую осадную башню подрывает Володыёвский. В крепости начинает свирепствовать голод. Хмельницкий просит хана дать ему янычар для новой атаки на крепость. Ночью янычары с казаками идут на приступ, Подбипятка одним могучим ударом сносит три татарские головы с плеч. Командиры поздравляют его с разрешением от обета, он вызывается пробраться через осаду, чтобы оповестить короля Польши Яна Казимира об их бедственном положении, однако это решение вызывает недовольство Заглобы. Друзья вызываются идти с ним, князь принимает их жертву, но велит им идти по очереди.

Благодаря ночному дождю, Подбипятка пробирается через вражеский стан. Однако в лесу он встречается с татарским отрядом. Татары не решаются скрестить свои сабли с его страшным мечом и расстреливают смельчака из луков. Наутро поляки находят его труп у вала и горько оплакивают павшего товарища.

Скшетуский выбирает другой маршрут. Дыша через соломинку, он скрытно переплывает через пруд, чудом избежав татарского разъезда. Он прибывает в Топоров к ставшему тогда королем Польши Яну Казимиру, который уже собирается идти на помощь Вишневецкому. Услышав рассказ храбреца, король приказывает немедленно выступать, несмотря на просьбы советников дождаться пока не подойдет остальная шляхта и обоз.

Скшетуский встречается с Еленой и своим слугой. Хмельницкий из-за предательства крымского хана заключает договор с князем и поляки выходят из замка. Вопреки запрету гетмана, опоздавший к осаде Збаража Богун налетает на них с кучкой казаков, но поляки дают залп в упор и берут Богуна в плен. Князь выдаёт Богуна Скшетускому, но великодушный шляхтич, ожидающий свадьбу, дарит пленнику свободу.

В эпилоге рассказывается про то, как российская императрица Екатерина Великая после череды различных исторических событий на Украине и в Польше ликвидирует Запорожскую Сечь, принимает участие в разделах Речи Посполитой и присоединяет Крымское ханство.

В ролях

Русский закадровый перевод:

  • Ольга Гаспарова — Елена Курцевич, княгиня Курцевич, ведьма Горпына, невеста
  • Александр Новиков — Богдан Хмельницкий, кошевой атаман, Иеремия Вишневецкий, Николай Остророг, Ежи Оссолинский
  • Валерий Сторожик — козацкий полковник Юрко Богун, атаман Барабаш, Адам Кисель, Ян ІІ Казимир

Награды

  • Награда за монтаж (Мартин Бастковский, Цезарь Гшесиу), за сценографию (Анджей Халинский), за творческую экранизацию эпопеи Сенкевича, награда Председателя Управления Польского телевидения (Ежи Гофман) (XXIV фестиваль польских художественных фильмов в Гдыни, 1999).
  • Фестиваль польских фильмов в Чикаго — Золотые зубы — приз публики (Ежи Гофман) 1999.
  • Бриллиантовый билет Объединения «Польские кинотеатры» для фильма, который привлек в кинотеатры больше всего зрителей — Ежи Гофман (1999)
  • Награды польских фильмов Орли, 2000.
    • Победитель — Лучшая женская роль второго плана — (Эва Вишневская)
    • Победитель — Лучший продюсер — Ежи Михалюк, Ежи Гофман
  • Золотая Утка в категории: лучший польский фильм в 1999 — Ежи Гофман (2000)
  • Международный московский фестиваль славянских и православных фильмов — 1-я награда — (Ежи Гофман) (2000)
  • TP SA музыкальный и кинофестиваль -«награда Филиппа» в категории: оригинальная и адаптированная музыка в польском фильме — композитор Кшесимир Дембский (2000)

Съёмки

См. также

Напишите отзыв о статье "Огнём и мечом (телесериал)"

Ссылки

  1. Черненко М.М. [chernenko.org/469.shtml Наш общий Гофман, или Стори поверх истории] // Искусство кино, 2000, № 4.

Гиперссылки

Отрывок, характеризующий Огнём и мечом (телесериал)

Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».