Огрины

О́грины (англ. Ogryn) — люди огромного роста и физической силы, часто ошибочно относимые к мутантам, научно-фантастический эквивалент характерных для фэнтези-сеттингов огров. Образ огринов был создан компанией Games Workshop специально для варгейма Warhammer 40,000 и впоследствии стал одним из неотъемлемых элементов вымышленной вселенной данной игры.

История

Появившиеся в первой редакции настольного варгейма Warhammer 40,000 в 1987 году, отряды огринов (англ. Ogryn Squads) присутствовали в качестве боевых единиц во всех последующих редакциях игры и до настоящего времени остаются неотъемлемой частью игровой армии Имперской Гвардии. В различных редакциях игровые свойства огринов подвергались некоторым изменениям (так, в первой редакции имел место упразднённый впоследствии 1%-шанс для игрока получить при вводе в игру обычного огрина его усиленный вариант с псионическими способностями, а в каждой последующей редакции подвергался изменениям состав вооружения и экипировки отряда), однако существенных изменений они не претерпели.

В 2007 году фирмой Forge World (дочерняя фирма компании Games Workshop) было выпущено расширение стандартных правил для игры под названием The Siege of Vraks, в рамках которого были выпущены миниатюры огринов-берсеркеров (англ. Ogryn Berserkers) сил Хаоса и правила для них.

Помимо основного варгейма, огрины также фигурируют в качестве боевых единиц в настольной игре Epic.

Компьютерные игры

Первой компьютерной игрой, в которой появились огрины, стало дополнение к стратегии реального времени Warhammer 40,000: Dawn of War — Warhammer 40,000: Dawn of War – Winter Assault: огрины, которых можно построить в казармах Имперской Гвардии, отличаются низкой точностью стрельбы (но при этом большой убойной силой) и огромной силой атаки в ближнем бою. Также фигурировавшие в последующих аддонах к Dawn of War, огрины вновь были введены в игру во втором дополнении к сиквелу игры — Warhammer 40,000: Dawn of War II – Retribution. Во всех играх серии огрины занимают нишу, аналогичную таковой в варгейме, предствляя собой медленные, но очень стойкие элитные пехотные подразделения, наиболее эффективные в ближнем бою. В каждой из этих игр отряд можно усовершенствовать, добавив к нему сержанта — «костоголового».

Описание

Согласно сюжету Warhammer 40,000, огрины являются подвидом человека разумного (лат. Homo sapiens giganticus), появившимся в результате мутаций в изолированных популяциях людей, выживших без доступа к медицинским и прочим технологиям на планетах с гораздо большей гравитацией, значительно более высоким содержанием кислорода и неблагоприятными климатическими и экологическими условиями, нежели на Земле (как правило, на планетах-тюрьмах). Для них характерны большой рост (обычно составляющий от 2,5 до 3 метров), очень плотное телосложение и развитая мускулатура. Из-за воздействия неблагоприятной среды на протяжении многих поколений огрины умственно отсталы — их интеллект и уровень психического развития в целом значительно ниже нормальных для человека; ограничивая их возможности, с другой стороны это обусловливает повышенные исполнительность и лояльность к командирам со стороны огринов.

Империум признаёт огринов людьми, что обусловливает их легальное положение в государстве и исключает для них опасность геноцида с имперской стороны. Огромные физическая сила и выносливость, а также природная лояльность и исполнительность делают из огринов превосходных солдат, однако крайне низкие умственные способности существенно ограничивают возможности для их применения. Обычно огрины используются в подразделениях Имперской Гвардии в качестве тяжёлой пехоты, действующей в условиях ближнего боя, и оснащаются тяжёлыми крупнокалиберными автоматическими дробовиками специальной конструкции (называемыми «потрошителями», англ. ripper guns), неподъёмными для обычных пехотинцев и пригодными в том числе для использования в качестве дубин (в некоторых случаях ружья дополнительно оснащаются штык-ножами). Отряд огринов обычно возглавляет так называемый «костоголовый» (англ. Bone'ead; оригинальное название представляет собой игру слов: выражение bonehead, дословно переводящееся как «костяная голова», в разговорной речи используется в значении «тупица») — огрин-сержант, интеллектуальные способности которого были искусственно улучшены путём киборгизации.

Норк Деддог

Как один из наиболее выдающихся огринов описывается Норк Деддог — единственный представитель этой расы, ставший офицером Имперской Гвардии.

Он был выбран на службу благодаря выдающимся среди огринов способностям — в частности, он мог без затруднений писать своё имя, считать до четырёх, связно говорить и понимать команды с первого раза, что является весьма трудными для огринов задачами. Его выделили из общего потока и подвергли улучшению интеллекта, после чего он попал под командование полковника Грейза, командующего второго катачанского полка, назначившего его своим телохранителем. После нескольких инцидентов, в которых Норк спас жизнь своего командира, полковник стал считать его другом и доверенным человеком. В одном из боёв огрин перетащил поврежденный бронетранспортёр «Химера» через поле битвы, выполняя просьбу полковника принести ему аптечку и не имея возможности добраться до неё. После этого он вынес из поля боя раненного командира, несмотря на огонь противника и многочисленные ранения.

Ссылки

• [www.waha40k.ru/obzor/ogrini Огрины]. www.waha40k.ru. Проверено 8 декабря 2011. [www.webcitation.org/67lZvWj2C Архивировано из первоисточника 19 мая 2012].

Отрывок, характеризующий Огрины

– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.