Огул-Гаймыш

Огул-Гаймыш, Огул-Каймиш (? — 1252) — жена монгольского хана Гуюка (1246—1248), ставшая после его смерти регентом государства.

Происходила из меркитов. Была матерью двух сыновей Гуюка — Ходжа-Огула и Наку. По смерти Гуюка в апреле 1248 года Огул-Гаймыш приказала доставить гроб с его телом в район реки Эмиль, где была его ставка. Бату, как старший среди чингизидов, предложил собрать курултай в Алакамаке (в неделе пути от Каялыке), где он в то время находился. Огул-Гаймыш должна была временно управлять государством при поддержке Чинкая и других советников. Поскольку хатун большую часть времени проводила с шаманами, каждый из её сыновей, как и другие царевичи, самовольно издавал приказы. Государственные дела пришли в беспорядок. Тем временем, участники курултая дали предварительное согласие на избрание ханом Мункэ, но сыновья Огул-Гаймыш, считая, что власть должна принадлежать дому Угэдэя, совершили попытку покушения на него, не увенчавшуюся успехом.

В начале 1250 года в ставку Огул-Гаймыш прибыло посольство короля Людовика Французского во главе с Андре де Лонжюмо. Подарки короля были сочтены данью, а вместо сотрудничества в борьбе с мусульманами, на которое рассчитывал Людовик, он получил письмо с требованием подчиниться и угрозами.

После возведения на престол в июле 1251 года Мункэ устроил суд над своими противниками из домов Чагатая и Угэдэя. К Огул-Гаймыш Мункэ питал ненависть, называя в беседе с Рубруком и в письме к королю Людовику «злейшей из ведьм» и «более подлой, чем собака». В 1252 году её подвергли пыткам и по обвинению в колдовстве казнили, зашив в кошму и бросив в воду.

Источники

• Ата-Мелик Джувейни. Чингисхан. История Завоевателя Мира = Genghis Khan: the history of the world conqueror / Перевод с текста Мирзы Мухаммеда Казвини на английский язык Дж. Э. Бойла, с предисловием и библиографией Д. О. Моргана. Перевод текста с английского на русский язык Е. Е. Харитоновой. — М.: «Издательский Дом МАГИСТР-ПРЕСС», 2004. — 690 с. — 2000 экз. — ISBN 5-89317-201-9.
• Рашид ад-Дин. Сборник летописей / Перевод с персидского Ю. П. Верховского, редакция профессора И. П. Петрушевского. — М., Л.: Издательство АН СССР, 1960. — Т. 2.

Отрывок, характеризующий Огул-Гаймыш

«И можно ли говорить и думать о таких пустяках?» думает Пьер.
– Да, из Ольмюца, – отвечает он со вздохом.
От ужина Пьер повел свою даму за другими в гостиную. Гости стали разъезжаться и некоторые уезжали, не простившись с Элен. Как будто не желая отрывать ее от ее серьезного занятия, некоторые подходили на минуту и скорее отходили, запрещая ей провожать себя. Дипломат грустно молчал, выходя из гостиной. Ему представлялась вся тщета его дипломатической карьеры в сравнении с счастьем Пьера. Старый генерал сердито проворчал на свою жену, когда она спросила его о состоянии его ноги. «Эка, старая дура, – подумал он. – Вот Елена Васильевна так та и в 50 лет красавица будет».
– Кажется, что я могу вас поздравить, – прошептала Анна Павловна княгине и крепко поцеловала ее. – Ежели бы не мигрень, я бы осталась.
Княгиня ничего не отвечала; ее мучила зависть к счастью своей дочери.
Пьер во время проводов гостей долго оставался один с Элен в маленькой гостиной, где они сели. Он часто и прежде, в последние полтора месяца, оставался один с Элен, но никогда не говорил ей о любви. Теперь он чувствовал, что это было необходимо, но он никак не мог решиться на этот последний шаг. Ему было стыдно; ему казалось, что тут, подле Элен, он занимает чье то чужое место. Не для тебя это счастье, – говорил ему какой то внутренний голос. – Это счастье для тех, у кого нет того, что есть у тебя. Но надо было сказать что нибудь, и он заговорил. Он спросил у нее, довольна ли она нынешним вечером? Она, как и всегда, с простотой своей отвечала, что нынешние именины были для нее одними из самых приятных.
Кое кто из ближайших родных еще оставались. Они сидели в большой гостиной. Князь Василий ленивыми шагами подошел к Пьеру. Пьер встал и сказал, что уже поздно. Князь Василий строго вопросительно посмотрел на него, как будто то, что он сказал, было так странно, что нельзя было и расслышать. Но вслед за тем выражение строгости изменилось, и князь Василий дернул Пьера вниз за руку, посадил его и ласково улыбнулся.
– Ну, что, Леля? – обратился он тотчас же к дочери с тем небрежным тоном привычной нежности, который усвоивается родителями, с детства ласкающими своих детей, но который князем Василием был только угадан посредством подражания другим родителям.
И он опять обратился к Пьеру.
– Сергей Кузьмич, со всех сторон , – проговорил он, расстегивая верхнюю пуговицу жилета.
Пьер улыбнулся, но по его улыбке видно было, что он понимал, что не анекдот Сергея Кузьмича интересовал в это время князя Василия; и князь Василий понял, что Пьер понимал это. Князь Василий вдруг пробурлил что то и вышел. Пьеру показалось, что даже князь Василий был смущен. Вид смущенья этого старого светского человека тронул Пьера; он оглянулся на Элен – и она, казалось, была смущена и взглядом говорила: «что ж, вы сами виноваты».