Одайник-Самойленко, Зоя Александровна
Поделись знанием:
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
(перенаправлено с «Одайник-Самойленко Зоя Александровна»)
В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Одайник и Самойленко
| Зоя Одайник-Самойленко | |||
| укр. Одайник-Самойленко Зоя Олександрівна | |||
| Дата рождения: | |||
|---|---|---|---|
| Место рождения: | |||
| Дата смерти: |
2 сентября 2002 (77 лет) | ||
| Место смерти: | |||
| Жанр: | |||
| Учёба: | |||
| Звания: |
| ||
Ода́йник-Само́йленко Зоя Алекса́ндровна (укр. Зоя Олекса́ндрівна Ода́йник-Само́йленко); 31 декабря 1924, Киев, СССР) — украинский художник, живописец, Заслуженный художник УССР (1981), член Национального союза художников Украины.
Содержание
Биография
Родилась 31 декабря 1924 года в Киеве. В 1941 году окончила Художественную школу имени Тараса Шевченко. В годы Великой Отечественной войны прошла через концентрационный лагерь Равенсбрюк. В 1952 году Зоя Одайник-Самойленко окончила Киевский государственный художественный институт по специальности «художник-живописец».
В 1946—1952 гг. училась в Киевском художественном институте. Её преподавателями были Сергей Григорьев, Константин Елева, Владимир Костецкий, Сергей Ержиковский, Илья Штильман[1].
Участница художественных выставок с 1954 года.
Скончалась 2 сентября 2002 года. Похоронена в Киеве на Байковом кладбище.
Награды
- Заслуженный художник УССР (1981).
Семья
- Муж — Одайник Вадим Иванович (1925—1984), художник-живописец. Народный художник СССР.
- Сын — Сергей Вадимович Одайник(1949), художник-монументалист. Заслуженный художник Украины.
- Дочь — Одайник Оксана Вадимовна (1953), художник-живописец. Народный художник Украины.
Творчество
Зоя Одайник-Самойленко является автором многочисленных жанровых полотен, портретов, пейзажей, натюрмортов. Произведения художницы находятся во многих музеях Украины, России и частных коллекциях, в галереях «THE MATTEW GALLERY» и «THE CHAMBERS GALLERY» (Великобритания), «KUSU» и «GEKOSO» (Япония), Канаде, Китае, Италии, США.
Работы Зои Одайник-Самойленко были закуплены в фонды Дирекции выставок Национального союза художников Украины и Дирекции выставок Министерства культуры и искусства СССР и Украины[1].
Основные работы
- «Красные маки» (1957)[2]
- «Въезд в Киев» (1957[3]
- «Над синим Псёлом» (1959)[4]
- «Разговор в купе поезда»[5]
- «Девчата» (1962)[6]
- «Серёжа» (1962)[7]
- «Шахматы» (1965)[8]
- «Девушки. Полтавщина» (1965)[9]
- «Оксаночка» (1965)[10]
- «Черемшина» (1969)[11]
- «Осень» (1981)[12]
- «Автопортрет» (1985)[13]
- «Колокольчики» (1985)[14]
- «Украинский натюрморт» (1989)[15]
- «В саду»" (1990)[16]
Напишите отзыв о статье "Одайник-Самойленко, Зоя Александровна"
Литература
- Российским и Советским художникам посвещается (1900—1980 s),: Энциклопедический справочник — альбом / авт. — Упор. галерея MЕТЬЮ, Лондон — 2004.
- Мир семьи Одайник: альбом / авт .. — упор. В. Т. Линовицька. — М., 2011. — С. 20 — 23.;
- Художники Украини: Энциклопедический справочник / Авт. — Сост. М. Г. Лабинський — к., 2006. Выпуск № 1
Примечания
- ↑ 1 2 [calendar.interesniy.kiev.ua/Event.aspx?id=4452 Киевский календарь]
- ↑ [ic.pics.livejournal.com/katruk/14878077/407143/407143_600.jpg Картина «Красные маки»]
- ↑ [ic.pics.livejournal.com/katruk/14878077/406140/406140_600.jpg Картина «Въезд в Киев»]
- ↑ [photoshopia.ru/museum/index.php?title=odainik-v-nad-sinim-psyolom&n=98038 Одайник В. Над синим Псёлом]
- ↑ [ic.pics.livejournal.com/katruk/14878077/408219/408219_600.jpg Картина «Разговор в купе поезда»]
- ↑ [ic.pics.livejournal.com/katruk/14878077/407577/407577_600.jpg Картина «Девчата»]
- ↑ [ic.pics.livejournal.com/katruk/14878077/407483/407483_600.jpg Картина «Серёжа»]
- ↑ [ic.pics.livejournal.com/katruk/14878077/405200/405200_600.jpg Картина «Шахматы»]
- ↑ [ic.pics.livejournal.com/katruk/14878077/405602/405602_600.jpg Картиан «Девчушки. Полтавщина»]
- ↑ [ic.pics.livejournal.com/katruk/14878077/408034/408034_600.jpg Картина «Оксаночка»]
- ↑ [www.facebook.com/photo.php?fbid=10200883193898208&set=a.4085015919830.2137921.1115592714&type=3&theater Фотографии Катерины Двоеглазовой]
- ↑ [ic.pics.livejournal.com/katruk/14878077/406468/406468_600.jpg Картина «Осень»]
- ↑ [ic.pics.livejournal.com/katruk/14878077/405318/405318_600.jpg Картина «Автопортрет»]
- ↑ [ic.pics.livejournal.com/katruk/14878077/406684/406684_600.jpg Картина «Колокольчик»]
- ↑ [ic.pics.livejournal.com/katruk/14878077/405828/405828_600.jpg Картина «Украинский натюрморт»]
- ↑ [ic.pics.livejournal.com/katruk/14878077/406819/406819_600.jpg Картина «В саду»]
Ссылки
- [calendar.interesniy.kiev.ua/Event.aspx?id=4452 Киевский календарь]
- [katruk.livejournal.com/37959.html В память о моей бабушке Зое]
- [www.facebook.com/KatrukDvoeglazova/media_set?set=a.4085015919830.2137921.1115592714&type=3 Зоя Одайник-самойленко]
- [incognita.day.kiev.ua/pislyavoyenni-roki.html Послевоенные годы в воспоминаниях художницы Зои Самойленко-Одайник]
- [ukr-artists.livejournal.com/tag/%D0%9E%D0%B4%D0%B0%D0%B9%D0%BD%D0%B8%D0%BA%20-%20%D0%A1%D0%B0%D0%BC%D0%BE%D0%B9%D0%BB%D0%B5%D0%BD%D0%BA%D0%BE%20%D0%97%D0%BE%D1%8F Украинское реалистичное искусство]
- [www.liveinternet.ru/users/2010239/post294545715/ ВАДИМ ОДАЙНИК. ХУДОЖНИК, ВЛЮБЛЕННЫЙ В КАРПАТЫ]
Отрывок, характеризующий Одайник-Самойленко, Зоя Александровна
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
