Одарченко, Иван Степанович

Иван Степанович Одарченко
Дата рождения	6 сентября 1926(1926-09-06)
Место рождения	село Новоалександровка, Акмолинская область, Казахская ССР, СССР
Дата смерти	2 июля 2013(2013-07-02) (86 лет)
Место смерти	Тамбов, Россия
Принадлежность	СССР СССР → Россия Россия
Род войск	Воздушно-десантные войска
Годы службы	1944—1949
Звание
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии

Ива́н Степа́нович Ода́рченко (6 сентября 1926 года — 2 июля 2013 года) — гвардии рядовой Советской армии, участник Великой Отечественной войны. Прообраз памятника Воину-освободителю, который установлен в Берлине.

Биография

Родился в селе Новоалександровка Акмолинской области Казахской ССР.

В 1931 году из-за голода семья Одарченко переехала в Магнитогорск, но через несколько лет вернулась на прежнее место жительства, восстанавливать хозяйство.

Отец Ивана — Степан Михайлович, погиб под Сталинградом осенью 1943 года, в следующем году на фронте погиб старший брат Пётр.

В шестнадцать лет Иван стал бригадиром в колхозе, помогал матери растить младших детей . В январе 1944 года Иван Одарченко был призван Атбасарским райвоенкоматом в РККА (по документам в армии с 10 декабря 1943 года). Вначале проходил службу в учебном полку в Аягузе, затем был отправлен в действующую армию.

В боях Великой Отечественной войны сражался в составе 114-й гвардейской стрелковой дивизии 9-й гвардейской армии. Участвовал в освобождении Венгрии, Австрии, Чехии, войну закончил под Прагой, за участие в форсировании реки Дунай был награждён медалью «За отвагу».

После победы продолжил службу в Вооружённых Силах (в Группе советских войск в Германии).

В августе 1947 года, в День физкультурника, на стадионе в берлинском районе Вайсензее проходили спортивные соревнования советских солдат, в них участвовал и рядовой Одарченко. Пробежав кросс, Иван Степанович стал наблюдать за ходом соревнований, и в это время к нему подошел скульптор Евгений Викторович Вучетич и пригласил пройти на трибуну. Вучетич сказал, что хочет лепить с него монумент воину-освободителю.

Позировал Одарченко около полугода. На левой руке сначала сидела немецкая девочка, затем — трёхлетняя Света Котикова, дочь коменданта Берлина Александра Котикова. На память Вучетич подарил Иван Степановичу свою фотографию с надписью: «Дорогому другу И. С. Одарченко в память о берлинском памятнике».

Также Одарченко позировал художнику Анатолию Горпенко, который создавал мозаичное панно внутри постамента памятника. На этом панно Одарченко изображён дважды — в качестве солдата с медалью «Золотая Звезда» и стальным шлемом в руках, а также в виде рабочего в синем комбинезоне со склоненной головой, держащего венок.

8 мая 1949 года мемориал был торжественно открыт. Несколько раз рядовой Одарченко охранял памятник, для которого позировал. В 1949 году уволен в запас, отправился домой в Казахстан, но перед этим заехал к сестре в Тамбов, чтобы помочь по хозяйству, где и остался жить.

Женился, работал токарем и фрезеровщиком на заводе «Автотрактородеталь», за трудовую доблесть был награждён орденом Трудового Красного Знамени.

Известность к Одарченко пришла в 1965 году, когда страна отмечала 20-летие победы в войне. Вместе с делегациями он совершил 7 поездок в ГДР, начал активно участвовать в общественной жизни.

Проработал на заводе около 37 лет, затем вышел на пенсию. Был членом партии «Единая Россия». Скончался 2 июля 2013 года в Тамбове, похоронен на Петропавловском кладбище.

• TreptowEhrenmalDetail.JPG
• Berlin Treptow Ehrenmal 07.jpg

  Монумент «Воин-освободитель»

• Bundesarchiv Bild 183-1987-0727-24, Berlin, Ehrenmal in Treptow, Kranzniederlegung.jpg

Награды

• орден Отечественной войны I степени (6 ноября 1985)
• орден Трудового Красного Знамени
• медали, в том числе:
  • медаль «За отвагу» (24 мая 1945 года)

Память

Внешние изображения
	[www.mk.ru/upload/article_images/bb/0a/07/495_37685.jpg Памятник Ветерану-победителю в Парке победы Тамбова]

8 мая 2010 года в Парке победы Тамбова был открыт памятник Ветерану-победителю. В центре композиции — ветеран с девочкой на руках. Авторы памятника — Виктор Кулаев и Валерий Парамонов. Прообразом стал Иван Степанович Одарченко. Сам ветеран на открытии памятника сказал:

Честно сказать, когда мне сообщили, мол, Иван Степанович, с тебя опять будем делать памятник, я подумал, что он снова будет как в Берлине. И ответил — делайте с памятника Вучетича. Но когда скульптор Кулаев объяснил, что хочет делать именно меня — ветерана, я согласился. Когда все было готово, я с удивлением обнаружил на груди у памятника медаль «За взятие Берлина». Спрашиваю: за что это? Авторы мне сказали, что хотели бы, чтобы их Ветеран вернулся из взятого Берлина. Впечатление большое, конечно, особенно для моей внучки, которая сегодня сюда пришла, для моих правнуков. Это большая гордость, что так отметили простого солдата и рабочего, прожившего свою жизнь честно. Я очень благодарен.

Отрывок, характеризующий Одарченко, Иван Степанович

– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.