Ода Штаденская

Ода нем. Oda<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Святослав Ярославич и, предположительно, Ода (в центре) с семьёй. Миниатюра из Изборника 1073 года.</td></tr>
Княгиня киевская
Род:	Бабенберги (?)
Отец:	Липпольд (Леопольд Бабенберг?)
Мать:	Ида из Эльсдорфа
Супруг:	1. Святослав Ярославич; 2. N
Дети:	от 1-го брака: Ярослав от 2-го брака: Алиарина

Ода (нем. Oda) — немецкая принцесса, вероятно жена великого киевского князя Святослава Ярославича. В русскоязычной историографии она часто упоминается как Ода Штаденская. Её происхождение и идентификация мужа вызывало много споров в русской историографии.

Биография

Главный источник об Оде — так называемые «Штаденские анналы», написанные северосаксонским хронистом Альбертом Штаденским в середине XIII века. В анналах в статье под 1112 годом указано, что матерью Оды была Ида из Эльсдорфа, которая была дочерью «брата императора Генриха III, а также дочерью сестры папы Льва, другое имя которого Брунон». Первого мужа Иды и отца Оды звали Липпольд, он был «сыном госпожи Глисмод». Также в анналах указано, что Ида была замужем ещё несколько раз. Одним из сыновей Иды был также Бурхард, настоятель соборного храма в Трире.

После долгих споров историки пришли к выводу, что отцом Иды был Людольф (ум. 1038), граф Брауншвейга, единоутробный брат императора Священной Римской империи Генриха III, а матерью — Гертруда, возможно сестра папы Льва IX. Что касается первого мужа Иды и, соответственно, отца Оды, то в русской историографии долгое время превалировала версия, впервые выдвинутая Н. М. Карамзиным на основании труда Г. С. Тройера. По ней отцом Оды был Леопольд (ум. до 1055), граф Штаде. Данная версия была поддержана многими русскими историками. Благодаря этой версии за Одой в отечественной историографии закрепилось прозвание Штаденская. По другой гипотезе, выдвинутой К. Лехнером, Липпольд, отец Оды, отождествляется с маркграфом Венгерской марки Луитпольдом (Лютпольдом) (ум. 1043) из дома Бабенбергов, сыном маркграфа Австрии Адальберта. Эта версия была поддержана рядом немецких историков. В отечественной историографии её ввёл А. В. Назаренко.

О биографии самой Оды известно очень немного. Согласно «Штаденским анналам» она первоначально была монахиней в Ринтельне, откуда была выкуплена матерью в обмен на имение Штедедорф около Хеслинге. После этого Оду выдали замуж за «короля Руси». От этого брака родился сын, названный в анналах Вартеславом. После смерти мужа Ода вернулась в Саксонию, при этом она увезла с собой значительную часть денег мужа. Там она вышла вторично замуж. От этого брака родилась дочь Алиарина, у которой позже был сын по имени Бурхард, граф из Локкума.

Много споров вызвала идентификация мужа Оды. Тройер отождествил его с Всеволодом Ярославичем, князем Переяславским, а затем великим князем Киевским. Однако такая идентификация была отвергнута Н. М. Карамзиным, который посчитал мужем Оды смоленского князя Вячеслава Ярославича. По его мнению имя «Вартеслав» было искажением отчества его сына, Бориса Вячеславича, погибшего в 1078 году в битве на Нежатиной Ниве. В пользу этой гипотезы говорил тот факт, что Борис появился на Руси уже достаточно взрослым. Также Карамзин предположил, что деньги, увезённые Одой после смерти мужа в Германию, помогли её сыну начать борьбу за власть на Руси.

Позже появились другие гипотезы. Основой для них послужило сообщение немецкого хрониста XI века Ламперта Херсфельдского, который в статье 1075 года сообщает о том, что ко двору императора Генриха IV прибыл «король Руси» по имени Дмитрий, который попросил императора оказать ему помощь против изгнавшего его брата. Для переговоров на Русь было послано посольство, которое возглавил Бурхард, настоятель Трирской церкви. В качестве причины, по которой для этой миссии был выбран именно Бурхард, хронист указал, что мятежный брат «короля Руси» был женат на сестре Бурхарда. Это посольство было упомянуто под тем же 1075 годом в «Повести временных лет». «Королём Руси», упомянутым в этом сообщении, был Изяслав Ярославич (в крещении Дмитрий), а братом — Святослав Ярославич, до этого князь Черниговский. Поскольку Бурхард упоминается также в Штаденских анналах как брат Оды, то И. Л. Гебхарди сделал вывод о том, что именно Святослав Ярославич был мужем Оды. Эта версия впоследствии получила широкое распространение как в немецкой, так и в русской историографии и в настоящее время является превалирующей.

Главным недостатком этой версии является то, что в «Любецком синодике» жена Святослава названа Килликией. Кроме того, у Святослава известно 5 сыновей, в то время как у Оды от первого брака указан только один. Однако этим фактам было найдено объяснение. В «Изборнике 1073 года» есть миниатюра, на котором изображён князь Святослав, его жена и пятеро детей. Святослав и его дети названы поимённо, имени жены, правда, не сообщается, она названа просто «княгыня». При этом можно заметить, что Ярослав показан отдельно от братьев и значительно моложе их. Это объясняет то, что в «Повести Временных лет» Ярослав появляется значительно позже его братьев — первое упоминание относится только к 1096 году, в то время, как его старшие братья начинают упоминаться уже в 60-х годах. На основании этого рядом историков была выдвинута гипотеза, что Ярослав был сыном от второго брака, а на миниатюре изображена именно вторая жена. По мнению Назаренко дополнительным этой версии доказательством служит то, что в «Любецком синодике» не упомянут Ярослав (в крещении Панкратий), хотя он занимал некоторое время Черниговский стол. Это могло быть связано именно с тем, что он родился от другого брака, причём из-за того, что Ода была расстриженной монахиней, то составители синодика могли посчитать такой брак неканоническим.

Ещё одним доказательством того, что Святослав был женат дважды, служит известие из продолжения «Хроники» Херманна из Райхенау, написанной вскоре после 1102 года и долго считавшейся утраченной. В сообщении от 1072 года указывается о браке дочери графа Люпальда и Иды из Отерсберга, которую Назаренко отождествляет и Идой из Эльсдорфа, с «королём Руси», заключённый при посредничестве с императором. Однако, поскольку в статье под этим же годом упоминается смерть папы Александра II, который в действительности умер в 1073 году, а также расхождения в датах других событий, позволило Назаренко сделать вывод о том, что указанная дата является приблизительной. Свадьбу Оды и Святослава он относит к 1070/1071 году. Поскольку к тому времени у него уже были сыновья, то брак должен был быть вторым по счету. То, что в «Штаденских анналах» Ярослав, сын Оды, назван «Вартеславом», Назаренко объясняет искажением текста при передаче. В качестве примера подобного искажения он приводит искажение имени Ярослава Мудрого в латинской анонимной «Истории Норвегии», где Ярослав назван «Warerlafus».

Однако существует также версия, выдвинутая Н. А. Баумгартеном, который посчитал Оду, жену Святослава Ярославича, дочерью графа Этелера Белого, третьего мужа Иды из Эльсдорфа и возможного отца Бурхарда от гипотетического первого брака. По его мнению Ода, дочь Иды из Эльсдорфа, вышла замуж за рано умершего старшего сына Ярослава Мудрого — Владимира Ярославича, князя Новгородского, а упомянутого в Штаденских анналах Вартислава он отождествляет с Ростиславом, родоначальником Галицких князей. Эту версию принимает часть историков.

Существует гипотеза, выдвинутая А. В. Назаренко, согласно которой от второго брака с Одой Штаденской у Святослава была ещё дочь, выданная замуж в Византию; её дочь, внучка Святослава, в первой четверти XII века попала в плен к сельджукам и стала матерью султана Кылыч-Арслана II, который, как известно из западных источников, считал себя через свою русскую мать родственником немецких крестоносцев. После смерти Святослава в декабре 1076 года Ода вместе с сыном Ярославом была вынуждена бежать на родину. По легенде, она унаследовала от мужа большие сокровища, но не смогла вывезти их все и большую часть спрятала. Позднее, вернувшись на Русь, её сын Ярослав их нашёл. По сообщениям европейских хроник, на родине Ода вышла замуж вторично. Дальнейшая судьба неизвестна.

См. также

• Ида из Эльсдорфа

Литература

• Баумгартен Н. А. Ода Штаденская, внучатая племянница папы Льва IX — невестка Ярослава Мудрого // Благовест. — Париж, 1930. — № 1. — С. 95—101.
• Баумгартен Н. А. Первая ветвь князей Галицких: Потомство Владимира Ярославича // Летопись историко-родословного общества. — М., 1907. — № 4. — С. 3—4.
• Зотов Р. В.. [runivers.ru/lib/book3123/9802/ О черниговских князьях по Любецкому синодику]. — СПб.: Типография братьев Пантелеевых, 1892. — 327 (+47) с.
• [imwerden.de/cat/modules.php?name=books&pa=showbook&pid=1765 Ипатьевская летопись] // ПСРЛ. — СПб., 1908. — Т. 2.
• Карамзин Н. М. История государства Российского в 12-ти томах / Под ред. А. Н. Сахарова. — М.: Наука, 1991. — Т. II—III. — С. 210 (прим. 48). — ISBN 5-02-009493.
• Каштанов С. М. Была ли Ода Штаденская женой великого князя Святослава Ярославича ? // Восточная Европа в древности и средневековье: Древняя Русь в системе этнополитических и культурных связей. Чтения памяти чл.-корр. АН СССР В.Т. Пашуто. — М.: Институт российской истории, 1994. — С. 16—18. — ISBN 5-201-00594-2.
• [imwerden.de/cat/modules.php?name=books&pa=showbook&pid=1745 Лаврентьевская летопись] // ПСРЛ. — Л., 1927. — Т. 1.
• Морозова Л.Е. Великие и неизвестные женщины Древней Руси. — М.: АСТ, 2009.
• Назаренко А. В.. Древняя Русь на международных путях: Междисциплинарные очерки, культурных, торговых, политических отношений IX—XII веков. — М.: Языки Русской Культуры, 2001. — 784 с. — (Studia Historica). — 1000 экз. — ISBN 5-7859-0085-8.
• Назаренко А. В. [www.hrono.ru/statii/2006/nazar_yarosl.html О династических связях сыновей Ярослава Мудрого] // Отечественная история. — М.: Наука, 1994. — № 4—5. — С. 181—194.
• Baumgarten N. Généalogies et mariages occidentaux des Rurikides Russes du X-e au XIII-е siècle // Orientalia Christiana. — Roma, 1927. — Т. 35. — P. 7, tabl. I, N 22, 25.
• Hlawitschka E. Untersuchungen zu den Thronwechseln der ersten Hälfte des 11. Jahrhunderts und zur Adelsgeschichte Süddeutschlands. Zugleich klärende Forschungen um "Kuno von Öhningen". — Sigmaringen: Jan Thorbecke Verlag, 1987. — P. 144.

Ссылки

• [fmg.ac/Projects/MedLands/BRUNSWICK.htm#_Toc121385847 Brunswick] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 7 апреля 2012.
• [www.manfred-hiebl.de/genealogie-mittelalter/brunonen_sippe/oda_von_elsdorf_grossfuerstin_von_kiew_1070/oda_von_elsdorf_grossfuerstin_von_kiew_1070.html Oda von Elsdorf Großfürstin von Kiew] (нем.). Genealogie des Mittelalters. Проверено 25 декабря 2011. [www.webcitation.org/66mLVAkWo Архивировано из первоисточника 9 апреля 2012].

Предки Оды Штаденской

Арнульф (герцог Баварии)               Леопольд I (маркграф Австрии)                       Юдита Зюльхгау               Адальберт Победоносный                             Эрнст IV (граф Зуалафельдгау)               Рихвара, графиня Зуалафельдгау                       Леопольд (маркграф Венгерской марки)                                   Иммед III               Иммед IV (граф Утрехта)                       Глисмод Утрехтская                             Вихман IV               Адела Хамаландская                       Лиутгарда Фландрская               Ода Штаденская                                         Бруно I (граф Брауншвейга)                       Людольф (граф Брауншвейга)                             Герман II (герцог Швабии)               Гизела Швабская                       Герберга Бургундская               Ида из Эльсдорфа                                   Гертруда

Отрывок, характеризующий Ода Штаденская

Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.


17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.
Когда она заговорила о том, что все это случилось на другой день после похорон отца, ее голос задрожал. Она отвернулась и потом, как бы боясь, чтобы Ростов не принял ее слова за желание разжалобить его, вопросительно испуганно взглянула на него. У Ростова слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица.