Одван

Одван
Общая информация
Полное имя	Одван Гомес Силва
Прозвище	Защитник-Защитник (Zagueiro-Zagueiro)
Родился	26 марта 1974(1974-03-26) (50 лет) Кампус-дус-Гойтаказис, Бразилия
Гражданство	Бразилия
Рост	180 см
Позиция	защитник
Информация о клубе
Клуб	завершил карьеру
Карьера
Клубная карьера*
1993—1995	Американо (Кампус-дус-Гойтаказис)
1995	→  Минейрос
1996	→  Мимоненсе
1997	Американо (Кампус-дус-Гойтаказис)
1997—2001	Васко да Гама	273 (13)
2001—2002	Сантос
2002—2003	Ботафого	22 (1)
2003	Коритиба	26 (1)
2004—2005	Флуминенсе	32 (0)
2005	Ди Си Юнайтед	32 (0)
2005	Наутико Ресифи
2005	Эштрела да Амадора
2006	Мадурейра
2006	Бангу	16 (3)
2006—2007	Мадурейра
2007	Риу-Бананал
2007—2008	Итуано	7 (1)
2008	Мадурейра
2008	Кабуфриенсе
2008	Васко да Гама	7 (0)
2009	Униан Рондонополис
2010	Армандо Саната
2011	Сан-Жуан (Сан-Жуан-да-Барра)
2012—2013	Гойтаказ
Национальная сборная**
1998—1999	Бразилия	12 (0)
Международные медали
Золото	Парагвай 1999
Серебро	Мексика 1999
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Одван Гомес Силва (порт. Odvan Gomes Silva; 26 марта 1974, Кампус-дус-Гойтаказис) — бразильский футболист, выступавший на позиции центрального защитника.

Карьера

Одван обязан своему необычному для Бразилии имени дяде: тот предложил назвать его так, услышав песню O Divã. Он начал карьеру в клубе «Американо» из родного города Кампус-дус-Гойтаказис. В 1997 году он перешёл в «Васко да Гаму», где прошли лучшие годы карьеры футболиста. В первом же сезоне он стал чемпионом Бразилии. Во втором — выиграл чемпионат штата Рио-де-Жанейро, турнир Рио-Сан-Паулу и Кубок Либертадорес. А в третьем помог своей команды победить в Кубке Меркосур. Затем он перешёл в «Сантос», где выступал очень мало. Оттуда вернулся в Рио-де-Жанейро, в клуб «Ботафого». С этой команды, находящейся в глубоком финансовом кризисе, Одван «вылетел» в серию В. Доходило до того, что на клубной базе отсутствовала подача воды, а задержки заработной платы стали нормой. Затем защитник играл за «Коритибу» и «Флуминенсе», в которой чаще всего сидел на скамье запасных. В 2005 году Одван уехал в США, в клуб «Ди Си Юнайтед». Затем играл на родине, потом в Португалии и вновь в Бразилии. В 2006 году Одван добился последнего в карьере успеха, выиграв с трофей Рио «Мадурейрой». Завершил карьеру Одван в клубе «Гойтаказ» в 2013 году.

Достижения

• Чемпион Бразилии: 1997, 2000
• Обладатель Кубка Гуанабара: 1998, 2000
• Обладатель Трофея Рио: 1998, 1999, 2001, 2006
• Чемпион штата Рио-де-Жанейро: 1998
• Обладатель Кубка Либертадорес: 1998
• Обладатель Кубка Америки: 1999
• Победитель турнира Рио-Сан-Паулу: 1999
• Обладатель Кубка Меркосур: 2000

Ссылки

• [sambafoot.com/en/players/431_odvan.html Профиль на сайте sambafoot.com] (англ.)
• [footballzz.com/jogador.php?id=5246 Профиль на сайте footballzz.com] (англ.)

Отрывок, характеризующий Одван

Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!