Одельберт (архиепископ Милана)

Одельберт лат. Odelbertus
Архиепископ Милана
не позднее 806 — 813/814
Предшественник:	Пётр I
Преемник:	Ансельм I
Смерть:	813/814 Милан
Похоронен:	базилика Святого Амвросия

Одельбе́рт (Одельпе́рт; лат. Odelbertus, итал. Odelperto; умер 25 февраля 813 или 814, Милан) — архиепископ Милана (не позднее 806—813/814).

Биография

Происхождение Одельберта точно не установлено. Уже в юности он стал клириком. Первое упоминание об Одельберте в современных ему документах относится к 777 году, когда он был назван субдиаконом Миланской епархии. В хартии 787 года он упоминался в сане диакона, а 789 года — священника. Не позднее января 806 года Одельберт был избран главой кафедры Милана, став на ней преемником скончавшегося архиепископа Петра I.

Управляя архиепархией, Одельберт провёл ряд реформ, значительно повысивших влияние его митрополии. В том числе, ко времени Одельберта относится первое упоминание о существовании в Милане архиепископской канцелярии.

Одельберт покровительствовал базилике Святого Амвросия. В январе 806 года он дал Аригаусу, аббату находившейся здесь монашеской общины, в узуфрукт ораторий Сан-Виченцо в миланском пригороде Прато. В 810 году в базилике был похоронен король Пипин, что положило начало превращению этого храма в усыпальницу королей Италии из династии Каролингов.

В 811 году Миланская архиепархия была упомянута в завещании императора Карла Великого, согласно которому, часть личного имущества монарха после его смерти должна была быть разделена между всеми митрополиями Франкской империи.

Одельберт считался одним из наиболее крупных теологов своего времени. В этом качестве он стал одним из адресатов послания Карла Великого, в котором император просил наиболее выдающихся прелатов своего государства дать разъяснения по вопросам таинства крещения и Символу веры. В ответ Одельберт составил «Книгу о крещении», в которой, опираясь на труды Отцов Церкви, не только осветил все интересовавшие Карла вопросы, но и льстиво провозгласил знания и благочестие правителя Франкского государства превосходящими знания и благочестие императоров Константина Великого, Феодосия II и Юстиниана I.

Точная дата смерти Одельберта неизвестна. Каталоги архиепископов Милана датируют её 25 февраля 813 года, сообщая также, что тело скончавшегося архиепископа было похоронено в базилике Святого Амвросия. Однако некоторые позднесредневековые исторические источники миланского происхождения сообщают, что Одельберт в сентябре 814 года возглавлял коронацию Бернарда как «короля Лангобардии» (лат. rex Langobardum). Местом церемонии возложения на голову нового монарха «железной короны» называют или Милан, или Монцу. Хотя эти сведения не находят подтверждения в современных Одельберту документах, это позволяет историкам считать одной из возможных дат кончины этого архиепископа 25 февраля 814 года.

После смерти Одельберта новым главой Миланской архиепархии стал Ансельм I.

Отрывок, характеризующий Одельберт (архиепископ Милана)

– Уехали, – отвечал денщик Ермолова. Кавалергардский офицер пошел к генералу, у которого часто бывал Ермолов.
– Нет, и генерала нет.
Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.
– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!


На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.