Одесская биржа

Оде́сская би́ржа — вторая биржа после Санкт-Петербургской в России. Основанная ещё в 1796 году, она была не только товарной, но и фондовой. Занимала особое положение в ряду других бирж Российской империи.

История

Хлебная торговля

Хлебный отпуск был главным жизненным нервом городской внутренней торговли, торговля зерновыми продуктами в разные годы составляла до 70 процентов. И неудивительно, что одесситы немало заботились об устройстве хлебной торговли. Они приняли меры к устройству удобной хлебной гавани, провели по особой эстакаде железную дорогу с приспособлениями для непосредственной погрузки хлебного товара из вагонов в трюмы пароходов. Общество юго-западных железных дорог в 1890-х годах открыло в Одессе элеватор. В интересах хлебной торговли в Одессе была учреждена хлебная инспекция. Хлеботорговцами неоднократно поднимался вопрос «о необходимости устройства в Одессе по примеру заграничных портов (Кенигсберга, Данцига) особого рынка для хлеба, доставляемого вагонами, причём хлеб этот оставался бы в вагонах до суток без уплаты денег за простой вагонов, а потом вагоны подавались бы к тем магазинам, куда хлеб продан». Подобное ходатайство встретило полное сочувствие в заинтересованных учреждениях, коих было немало.

По свидетельству исследователей экономики края конца XIX века, хлебная торговля там «демократизировалась», то есть из рук немногих крупных фирм она переходила в руки мелких предпринимателей. Это явление было уже повсеместным в России. Причина его — разменивание железными дорогами крупных торговых центров на более мелкие, что повлекло за собой привлечение к участию в торговом обороте более мелких капиталистов. Они находили для себя достаточным заработок на более мелких партиях, с незначительной прибылью, но с более быстрым обращением вложенного в дело капитала.

Создание биржи

Примечательно, что биржа в Одессе была создана по ходатайству иностранного купечества. Собрания проходили ежедневно с 10 до 12 часов. Для наблюдения за порядком на бирже присутствовал полицмейстер. Трёх десятков лет хватило, чтобы биржевики поставили вопрос о собственном здании, которое быстро построили. Но новая постройка не удовлетворила собирающихся, так как помещения биржи соседствовали с другими городскими учреждениями. Их работа стесняла деятельность биржевиков. С помощью облигационного займа было предложено собрать деньги на строительство новой Одесской биржи. Её заложили в 1894 году на углу Полицейской и Пушкинской улиц. Стоимость её строительства составляла примерно 800 тысяч рублей.

О фондовой торговле на Одесской бирже известно немного. В котировках Одесской биржи преобладали ценные бумаги местных банков и облигации городских займов. Значительная часть сделок с ценными бумагами заключалась за пределами биржи, в частности в известном кафе Фанкони. В воспоминаниях современников почти ничего не говорится о страстях в торговле ценными бумагами. Говорили, что как фондовая, Одесская биржа была не столь ажиотажна, как, скажем, Санкт-Петербургская. В те годы, а было это в самом конце века, писали:

Санкт-Петербургская и Московская биржи были и в отчётном году местом биржевой игры, хоть и не столь значительной, как в предыдущем; но на Одесской бирже игра эта совершенно не отражается.

См. также

• Список фондовых бирж
• Исторические фондовые биржи Российской Империи:
  • Санкт-Петербургская биржа
  • Московская биржа

Отрывок, характеризующий Одесская биржа

Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.