Одесская выставка (1910)

Фабрично-заводская, художественно-промышленная и сельскохозяйственная всероссийская выставка в Одессе — всероссийская (с участием заграничных экспонентов) торгово-промышленная выставка, организованная Одесским отделением Императорского Русского технического общества и Императорским Обществом сельского хозяйства Южной России, проведённая в городе Одессе летом 1910 года. Задуманная первоначально как областная, она стала одной из крупнейших выставок, проведённых в России в начале XX века. В выставке приняли активное участие иностранные экспоненты. Одесситы не преминули называть выставку «Всероссийской» и даже «Всемирной», что, конечно же, не соответствовало действительности. Выставка пользовалась успехом у публики и, хотя организаторы понесли финансовые убытки, была возобновлена летом 1911 года.

Выставочное дело в России в начале XX века

К началу XX столетия в мире и России был накоплен опыт выставочного дела и были созданы критерии организации международных, региональных, универсальных и отраслевых выставок. Мир, а вместе с ним и Россия, переживали своеобразный выставочный бум. В России, впрочем, организации выставок были свёрнуты на короткое время из-за революционных событий 1905—07 годов. Революционные события даже повлияли на тематику проводимых выставок. Выставочное дело было заслуженно оценено Правительством как способное влиять на настроение масс. Так, в Риге в 1907 г. была проведена образцово-показательная «Выставка жилищ рабочих и народного питания».

Выставки стали более специализированными из-за развития капитализма. Местом их проведения были крупные индустриальные центры Империи — Санкт-Петербург, Москва, Варшава, Одесса, Нижний Новгород, Киев, Екатеринбург, Казань, Рига, Ревель, Харьков и другие. В этих центрах наряду с общими промышленно-ремесленными и фабрично-заводскими выставками организовывались и узкоспециализированные экспозиции, например машин и механизмов, орудий труда и инструментов или изобретений. Ускоренное развитие городов стимулировало устройство строительных, пожарных, санитарно-гигиенических и прочих выставок, связанных с повседневной жизнью городского жителя. Промышленные выставки находились в ведении Министерства торговли и промышленности.

Повышение уровня жизни и образованности населения стимулировало интерес к искусствам, а начало фабричного производства предметов декоративно-прикладного искусства сделало изделия этого рода доступными для широких масс публики, что в свою очередь стимулировало проведение различных художественно-промышленных и кустарно-промышленных выставок, которые сыграли заметную роль в зарождении современного дизайна.

Сельскохозяйственные выставки состояли в ведении Главного управления землеустройства и земледелия и в описываемый период также стали менее универсальными — стали проводиться выставки по определённым направлениям сельского хозяйства.

Проводимые в России выставки стали международными. Первой иностранной экспозицией стала Французская торгово-промышленная выставка 1891 года в Москве на Ходынке. С тех пор частные экспоненты из-за границы стали постоянными гостями на многих крупных российских выставках. Всего в конце XIX — начале XX веков в Российской империи было проведено около 50-ти выставок с участием иностранных экспонентов.

В следующей группе выставок шли выставки Всероссийские. Такие выставки организовывались Правительством, реже различными научными обществами. Таких выставки были универсальны по характеру экспозиции и охватывали практически все сферы деятельности народов Империи. Таких выставок в описываемый период (конец XIX — начало XX века) было проведено 16, из них в Москве и Санкт-Петербурге — по 6, три — в Варшаве, одна — в Нижнем Новгороде.

Ещё одна группа выставок — областные выставки. Они являлись региональными и охватывали соседние губернии. Такие выставки отличались серьёзной организацией и большим числом участников. Для примера: выставка 1887 года в Екатеринбурге собрала 2500 участников; в Ташкенте в 1889 г. — 1300 участников; Тифлис 1889 г. — 2500 участников; Киев 1897 г. — 1700 участников.

Однако самым распространённым по-прежнему оставался тип местной универсальной выставки — сельскохозяйственной и кустарно-промышленной губернской, земской или уездной. Губернские выставки организовывали земства, реже городские думы. Уездные — уездные земства. Подобные выставки страдали плохой организацией и отсутствием квалифицированных специалистов. Их проведение часто совпадало с проведением сельских ярмарок, а экспонентами выступали крестьяне или кустари. Количество проведённых в описываемый период подобных выставок трудно поддаётся исчислению. К примеру, всего в России в 1910 г. состоялось 633 таких выставки, на проведение которых Правительством было выделено из казны свыше 200 тысяч рублей.

Выставки подразделялись также на правительственные и частные. Частные выставки должны были получить разрешение местных властей на проведение. Значение выставок трудно переоценить. Они давали наглядную картину состояния различных отраслей промышленности, сельского хозяйства, науки и даже искусства. Публичность соревнования экспонентов и система поощрения превращали выставки в арены конкурентной борьбы, знакомили производителей с новейшими изобретениями в их области. Выставки служили площадкой рекламы товаров и местом заключения контрактов. Зачастую при выставках состояли статистические отделы, а экспоненты были обязаны заполнить анкеты, содержащие сведения о количестве рабочих и машин, сумм оборотного капитала, места покупки сырья и сбыта продукции, что также служило исходным материалом для составления статистических данных по отраслям и регионам. Выставки имели большое просветительское и общеобразовательное значение — во время проведения выставок читались лекции, устраивались посещения производств и демонстрировался процесс производства товаров.

Выставки оказали большое влияние на развитие отечественной архитектуры — при выполнении заказов на проектирование и постройку многочисленных, но недолговечных павильонов, архитекторы и строители имели возможность экспериментировать как в стилистике объектов, так и в материалах, используемых для их создания.

Витала в воздухе и идея организации в России и Всемирной выставки. В своё время Всероссийскую мануфактурную выставку в Санкт-Петербурге 1870 г. называли предвестницей будущей всемирной. В начале 90-х годов XIX века в Киеве планировали создать постоянную всемирную экспозицию. В 1894 году городской Думой был поднят вопрос о проведении Всемирной выставке в 1903 году в Санкт-Петербурге, приуроченной к 200-летию основания города. Была создана подготовительная комиссия. Было одобрено проведение Всемирной выставки в 1904 году. Но нарастающая напряжённость на Дальнем Востоке и внутри Империи, а также очень высокие требования к организации таких выставок помешали осуществлению этого проекта.

Подготовка к выставке

В Одессе не проводилось крупных областных выставок с 1884 года. С самого начала XX века витала идея провести в Одессе выставку, показавшую бы достижения промышленности Юга России. Инициативу устройства выставки взяло на себя Одесское отделение Императорского Русского технического общества (кратко — Русское Техническое общество — (РТО)) ещё в 1902 году. В самом начале 1903 г. в совет РТО поступило заявление от устроителей проведённой в Одессе в 1895 г. «Выставки домоустройства»: «Желая … оказать возможное содействие подъёму фабрично-заводской и ремесленной промышленности г. Одессы и имея в виду, что это именно и составляет одну из главных задач технического общества, намеченных его уставом, мы, нижеподписавшиеся, имеем честь предложить совету войти в общее собрание с предложением об устройстве в Одессе одесским отделением технического общества в 1904 г., c 15 мая по 1 октября того же года, фабрично-заводскую, ремесленную и художественную выставку одесского градоначальства…». Была разработана программа выставки и проект положения о выставке. Но события Русско-Японской войны и последовавшая за ней смута, особенно сильно ударившая по Одессе, смешали эти планы.

После установления спокойствия идея возникла вновь. К Техническому обществу присоединилось Императорское Общество сельского хозяйства Южной России, которое также не устраивало выставок с 1884 г. В 1909 г. был сформирован Распорядительный комитет под председательством инженера А. А. Гуляева. В президиум были включены видные одесские агрономы, архитекторы, инженеры, инженеры-технологи, медики (Л. Л. Влодек, С. А. Ландесман, Л. М. Чернигов, Ю. М. Дмитренко, Т. М. Вольфензон, Е. С. Буркер, В. А. Гернеби, И. В. Вирский и другие).

На почётные должности президента и председателя были назначены В. И. Ковалевский (председатель столичного Санкт-Петербургского Технического общества) и известный одесский банкир и промышленник А. А. Анатра. Стать Почётным Президентом «соизволил дать милостивое согласие» великий князь Александр Михайлович. Организаторы выставки не скрывали экспансионистских планов российского капитализма — одной из целей выставки провозглашалась «экономическое завоевание стран Ближнего Востока».

Распорядительный комитет пожелал узнать отношение местных предпринимателей к устройству выставки, для чего было произведено анкетирование, давшее 72 ответа из которых 60 ответов были позитивных и 12 — негативных. Таким образом, значительная часть представителей местной промышленности и торговли выразили готовность принять участие в выставке и Комитет занялся получением разрешений и сбором денег. Проведение выставки было назначено с 15 мая по 1 октября 1910 г. Императорское сельскохозяйственное общество опубликовало «Открытое письмо об условиях участия в фабрично-заводской, художественно-промышленной выставке 1910 г. в Одессе» с обращением к сельским хозяевам края принять в ней участие.

Общая смета расходов на проведение выставки превышала 500 тысяч рублей (по другим данным — 700 тысяч), причём деньги эти были собраны устроителями; из городской казны было выделено только 30 000 рублей на строительство и наполнение экспонатами городского павильона. Город бесплатно выделил территорию для проведения выставки. Ходатайство Распорядительного комитета о предоставлении льготного тарифа на воду было отклонено.

Для облегчения иногородним экспонентам доставки выставочных экспозиций в Одессу им были предоставлены льготные железнодорожные тарифы, включающие бесплатный провоз экспонатов обратно. Иностранным экспонентам было предоставлено право беспошлинного ввоза товаров. В январе 1910 г. была образована «Комиссия для снабжения иногородних посетителей доступными квартирами».

Месторасположение и устройство

Городские власти дали разрешение на размещение выставки в заброшенной части Александровского парка — так называемой Карантинной площади (на её месте в 30-х годах XX века построили «стадион у моря» (стадион ФК Черноморец)). Предыдущие выставки, проводимые в Одессе в 1881 и 1884 гг., проводились тут же, но в этот раз, ввиду грандиозности планов устроителей и значительно бо́льшей требуемой площади (выставка заняла 17 десятин — 18 ½ гектар), под выставку была отдана и приморская часть парка, и Михайловская площадь. С противоположной стороны от Михайловской площади границей выставки служил Лидерсовский бульвар.

Территория выставки была распланирована инженером М. Ф. Бесчасновым. Основные строительные работы были выполнены техником путей сообщения Е. А. Гавриловым (в Александровском парке) и гражданским инженером С. В. Пановым (на Михайловской площади). Территория выставки была огорожена забором. Чтобы не перекрывать идущую через парк дорогу на Ланжерон было решено разбить выставку этой дорогой на две зоны, а соединить их между собой специально построенным пешеходным мостом (надземным переходом). С высоко расположенного моста открывался замечательный вид на всю выставку. Для подъёма на мост, для удобства публики, вёл прообраз эскалатора — «движущийся тротуар, представляющий собой деревянную ленту, приводимую в движение специальными электрическими машинами». Для предотвращения угрозы пожаров на территории выставки была создана специальная противопожарная система — проложены трубы «особого морского водопровода».

На выставку вело четыре входа. Главный вход, оформленный в виде триумфальной арки в неорусском стиле, совмещённой с башней, в виде маяка с навершием в виде шлема древнерусского витязя (архитектор А. Н. Клепинин), устроили на пересечении главной аллеи Александровского парка и дороги на Ланжерон (напротив памятника Александру II). Арка была украшена ярким мозаичным панно, выполненным художниками выставки, приглашёнными из Москвы — Иваном и Георгием Пашковыми. По всей вероятности эти же художники выполнили и серию рекламных плакатов выставки, напечатанных литографическим способом в одесской типографии «Новак и Побуда». Ещё два входа располагались на Михайловской площади, а четвёртый — у входа в главный ресторан парка. Посетителю, прошедшему сквозь ворота главного входа открывался воистину величественный вид — прямая главная аллея парка, с рядами одноэтажных павильонов с обеих сторон, уходящая в море. Перспективу завершал стоящий на самом обрыве павильон РОПиТа, сам выполненный в виде морского судна, как бы ошвартованного у строения с башней. Мачта и снасти судна возвышались на фоне моря, что придавало павильоны вид реального корабля.

Для наблюдения за порядком охраны выставки была нанята специальная команда — Александро-Невская Биржевая артель, прибывшая из Москвы, действующая на основании «Высочайше-утверждённом мнении Г. Совета и Устава Правления». В газетах было помещено объявление: «Посторонние лица на территорию выставки не допускаются. Гг. экспоненты, доверенные и участвующие в постройке должны при входе предъявить пропускные билеты». Специальные номерные служебные билеты с фотографией и личной подписью владельца были отпечатаны в одесской типографии «Энергия». По указанным на самих билетах правилах, они были именными (без права передачи другому лицу), должны быть предъявлены агентам контроля и охраны по первому их требованию, а лицо, отказавшиеся предъявить пропускной билет, было обязано купить входной билет.

Павильоны

Было построено 30 «казённых павильонов» общей площадью около 13 тысяч квадратных метров — в том числе главное здание выставки и главные отраслевые павильоны, на что было потрачено более 200 000 рублей. Кроме казённых павильонов на территории выставки было возведено более 120 частных, основная масса которых была построена одесскими строителями и архитекторами — 105 павильонов и киосков. Некоторые приезжие экспоненты самостоятельно создавали свои экспозиционные площадки или даже везли собственные павильоны с собой в разобранном виде — так поступили, например, московская парфюмерная фирма Ралле и кавказский производитель коньяка Д. З. Сараджаев.

Частные павильоны были оформлены очень разнообразно, исходя их эстетических пристрастий владельцев, направления работы фирмы и архитектурной моды того времени. Павильоны привлекали внимание посетителей ярко выраженной стилистикой и «национальной экзотикой» — было большое число павильонов в русском стиле или стиле национальных окраин Империи, зарубежных стран, родины экспонентов. Павильон книгоиздателя И. Д. Сытина был построен в неорусском стиле; мукомола Э. М. Вейнштейна — в мавританском — белоснежный дворец с минаретом, украшенный тонкого исполнения восточной резьбой; шампанского Моэт — в стиле Людовика XVI; павильон мануфактурной фирмы был исполнен в древнегерманском стиле; павильон восточных сладостей Л. Х. Дуварджоглу — в древнеегипетском стиле; павильон гильзовой (для папирос) и папиросной фабрики И. Л. Конельского был мраморным; фирма музыкальных инструментов Ю. и Г. Рауш создала изящный павильон, окна которого были выполнены в форме раскрытых крыльев бабочки; павильон фирмы Э. Байерле и К° копировал главный вход на выставку — правда, остаётся неизвестным, кто у кого позаимствовал идею дизайна. Много павильонов было создано в модном тогда стиле модерн.

По тогдашней моде, вид самого павильона должен был сразу подсказать посетителям о деятельности экспонента. Павильон горного отдела был устроен в виде шахты и обложен большими глыбами антрацита; чугонолитейного завода Г. и М. Раухвергеров был весь выполнен из чугуна; кирпично-черепичного завода Фельдзера был весь собран из продукции, выпускаемой заводом; французский производитель коньяков Е. Норманден и К° оформил свой павильон в виде каменного подвала, для хранения своей продукции, увенчанного бутылкой коньяка высотой в человеческий рост. Некоторые участники соорудили павильоны весьма скромных размеров, более напоминающие садовые беседки — к таким можно отнести павильон «Боржоми». Верхом минимализма являлся киоск московского книгоиздательства «Современные проблемы» — деревянная будка с единственным прилавком внутри. Фасад был украшен надписью огромного размера «Просимъ брать» — имелись в виду рекламные проспекты. Павильон участника из Ченстохова являлся и электростанцией, снабжающей выставку электроэнергией.

Проще были оформлены «казённые» павильоны: отдел торгового судоходства был оформлен простой крестьянской избой, увешенной спасательными кругами и государственными флагами; павильон профессионального образования напоминал конюшню, щедро украшенную национальными флагами; но, к удивлению, так же непритязательно выглядел павильон Мальцовских заводов. Впрочем, нужно отметить, что все экспоненты из Российской империи обильно демонстрировали свои патриотические чувства большим количеством национальных флагов.

Проведение выставки в 1910 году

1910 год выдался для Одессы не очень удачным. В мае началась эпидемии холеры, а в июне — чумы. Лето выдалось холодным и дождливым. Экспозиция выставки по традициям того времени была разделена на 32 тематических отдела: 15 в промышленном секторе и 17 в сельскохозяйственном. На момент открытия выставки было представлено примерно 1300 экспонентов, из которых около 250 относились к сельскому хозяйству, 800 — к фабрично-заводскому, а остальные — к школьному, морскому, художественному и авиационному. На Одессу приходилось 450 экспонентов, 105 — на соседние южно-русские губернии. Остальные — на остальные регионы Российской империи. 79 экспонентов прибыли из-за границы (24 — из Германии, 16 — из Австрии, 9 — из Франции, 3 — из Англии). Из-за начавшейся в Малой Азии эпидемии чумы, на выставку не прибыли ни участники, ни зрители с Ближнего Востока. Экспоненты продолжали прибывать в течение всего лета, и к концу сентября (в канун закрытия выставки) их общее число достигло 1500.

Плата за посещение выставки была назначена в размере 32 копеек (включая благотворительный сбор). Дети до 10 лет и учащиеся в форме платили вдвое меньше.

В субботу, 29 мая (11 июня) 1910 года (далее все даты по старому стилю), выставку посетило 5 тысяч человек. Всего за первые две недели выставку посетило 90 тысяч человек. Полумиллионный посетитель был зарегистрирован 19 августа 1910 г. До окончания работы выставки её по платным билетам посетило около 700 тысяч человек, что при 520—тысячном населении Одессы того периода могло считаться неплохим результатом.

К сожалению, на работу и посещаемость выставки отрицательно сказались как просчёты организаторов, так и внешние причины (эпидемии и дождливая погода сильно сократили количество приезжающих в Одессу). В первые дни и даже недели работы выставки многие павильоны оставались пустыми. Самодвижущийся топоган, работа которого была разрекламирована, начал функционировать только 1 августа 1910 г., то есть спустя два месяца после открытия выставки.

По правилам выставки посетители могли купить понравившиеся им экспонаты в последний день работы выставки.

При Выставке был учрежден «Главный экспертный Совет» и экспертные комиссии в чьи задачи входила оценка качества выставляемых товаров. Экспертные комиссии состояли из членов РТО и Общества сельского хозяйства и привлечённых со стороны специалистов, «известных своею опытностью и трудами в соответствующей отрасли промышленности». Каждая экспертная комиссия оценивала достоинства экспонатов по десятибалльной шкале, предоставляя свои заключения в Главный Совет. Окончательный список предложенных экспертным Советом наград представлялся на утверждение Министерства торговли и промышленности. Награды от Комитета выставки «выдаваемы быть не могут». Лучшие выставочные экспонаты отмечались Министерством торговли и промышленности похвальными наградами в виде дипломов на золотые, серебряные и бронзовые медали большие и малые, похвальными отзывами и денежными премиями. Лауреаты наград выставки впоследствии могли помещать их изображения на вывесках, изделиях, товарных знаках и документах.

Торжественное открытие

Выставка была открыта в воскресенье, 25 мая 1910 года. На открытии присутствовали градоначальник генерал-майор И. Н. Толмачев, городской голова Н. И. Моисеев, командующий войсками Одесского военного округа генерал-адъютант Н. П. Зарубаев. После совершения благодарственного молебствия у временного аналоя выставка была открыта командующим округом. С приветственным словом к собравшимся обратился одесский градоначальник, а символическую ленточку на входе в главный павильон перерезала его супруга. Приветственное слово градоначальника не отличалось оптимизмом. В частности он сказал:

Что касается надежд на оживление чисто одесской промышленности, то они навряд ли оправдаются, ибо не секрет же, что одесское фабричное производство крайне ограничено и ничем интересным похвастаться не может. И если говорить об успехах промышленности как результата нашей выставки, то на них могут рассчитывать другие фабричные пункты, приславшие сюда экспонаты, но ничуть ни Одесса.

Блестящий публицист Одессы А. М. Дерибас так откликнулся на «приветствие» градоначальника в газете «Одесский листок», номер которой от 25 мая был полностью посвящён открытию выставки:

Сегодняшний день Одесса с полным правом может считать высокоторжественным праздничным днём. Сегодня над территорией выставки весело извивается флаг, и там, где несколько месяцев назад были пустынные дорожки заброшенного парка, там сегодня очарованному взору зрителя представится длинный ряд красивых павильонов и киосков — свидетельство кипучей энергии, таланта и трудолюбия устроителей и участников выставки… Но из песни слов не выкинешь — приходится вспоминать, что на сегодняшнем торжестве «отцы города» по праву должны занять самое последнее, «непочётное» место… Пусть темнота, узость кругозора, несознательность, послужит извинением «отцам города», не понявшим великого значения для Одессы настоящей выставки… С некоторого времени принято хоронить Одессу. О её торгово-промышленном значении говорят не в настоящем и будущем, а только в прошлом. В будущем …скептики не видят ничего хорошего для Одессы… Блестящим ответом всем этим скептикам является настоящая выставка.

Были отправлены телеграммы Государю с «выражением верноподданических чувств», Великим князьям, Председателю совета министров, Министру торговли и промышленности, Главноуправляющему землеустройством, другим высшим чинам Империи.

Плата за посещение выставки в день её открытия составила 2 рубля 10 копеек, а за присутствие на самом торжественном открытии — вдвое дороже. Входные билеты на 26 и 27 мая продавали по 1 рубль 10 коп.

В день открытия среди гостей присутствовал бывший шах Персии Мухаммед Али, в то время проживающий в изгнании в Одессе.

Промышленные отделы выставки

Обработка волокнистых веществ и смешанные производства по этой отрасли. Графическое искусство и бумагоделательное производство. Обработка дерева. Обработка металлов. Обработка минеральных веществ. Обработка животных продуктов. Обработка питательных веществ Химическое производство

9. Художественно-производственный отдел (живопись, скульптура, музыкальные инструменты, чертежи, проекты, мебель, внутренняя декорация и так далее). 10. Фабричная и ремесленная обработка, не вошедшая в предыдущие отделы. 11. Ремесленные и промышленные учебные заведения. 12. Гигиена жилых помещений, архитектура, строительство, искусство. 13. Судоходство. 14. Авиатика и воздухоплавательный спорт. 15. Спорт и физические упражнения.

В отделе учебных заведений главенствовал Императорский Новороссийский университет, демонстрировавший достижения учебного заведения.

Сельскохозяйственные отделы выставки

Полеводство. Пчеловодство. Садоводство. Огородничество. Виноградарство и виноделие. Шелководство.

7. Животноводство. 8. Птицеводство. 9. Рыбоводство и рыболовство. 10. Лесоводство. 11. Мелиорация. 12. Научный отдел.

13. Сельскохозяйственные машины. 14. Сельскохозяйственные орудия. 15. Кустарные изделия. 16. Отдел земско-городской. 17. Охота.

Это был самый обширный отдел выставки. Его экспонаты размещались сразу в нескольких казённых павильонах. Главное здание отдела было сооружено в виде средневековой базилики, с двумя высокими башнями. В ней демонстрировались дары Херсонской и других южных губерний. В отделе «Сельскохозяйственные машины» были представлены изделия практически всех заводов земледельных орудий. Одесскую промышленность представляли заводы Беллино-Фендериха (паровые машины, котлы, мельницы, насосы) и Акционерного общества И. И. Ген (земледельческие машины). Интерес вызывала экспозиция кустарного отдела: выставленные в этом отделе работы южных кустарей, иногда поражающие своим изяществом, разнообразием и дешевизной — писал журналист «Нивы». В отделе рыбоводства и рыболовства особый интерес вызывала экспозиция казённого рыборазводного завода на озере Ялпуг — «здесь перед нами проходи вся история рыбы, начиная с искусственного высаживания икры и кончая приготовлением рыбных консервов» — писал он же.

Земство Херсонской губернии организовывало за свой счёт экскурсии крестьян Одесского уезда на выставку. Первая такая экскурсия состоялась в конце августа 1910 г. Крестьян сопровождал агроном М. В. Козловский.

Художественный отдел

Художественный отдел, располагавшийся в отдельном павильоне (архитектор А. В. Щусев), состоял из 11 групп и пользовался успехом у публики. В отделе экспонировались работы художников И. Я. Билибина, А. М. Васнецова, М. Добужинского, В. В. Кандинского, Б. М. Кустодиева, С. Малютина, Д. И. Митрохина, И. Е. Репина, А. А. Рылова, Н. К. Рериха, В. А. Серова, К. Ф. Юона; скульпторов И. Я. Гинцбурга, С. Т. Конёнкова, П. П. Трубецкого (он выставлял четыре бронзовых скульптурных группы: «Мать и сын», «Офелия», «Атлет» и бюст жены мастера)и других. Товарищество южнорусских художников было представлено К. Ф. Богаевским, Н. Бодаревским (картины «Молодой мечтатель» и «Вдали от родины»), П. Володкиным, Т. Дворниковым, К. К. Костанди (картины «Гуси», «Синяя туча», «Сирень»), Н. Д. Кузнецовым (картины «Прачки», «портрет артистки императорских театров М. Н. Кузнецовой»), А. Маневичем, П. А. Нилусом (картины «Розовое облако» и «В старые годы»), Б. Эгиз и др.

Достопримечательности и развлечения

Павильон товарищества Караван

Одной из главных достопримечательностей выставки был павильон чайного Товарищества Караван, выполненный из дерева в виде самовара высотой 13 метров с огромным заварочным чайником на вершине. В верхней части самовара была устроена смотровая площадка с рестораном. Надписи на самоваре были написаны на русском языке и модном тогда языке эсперанто, а сам самовар украшала эмблема эсперанто — зелёная звезда.

В. П. Катаев, посетивший выставку ещё ребёнком, вспоминал, что самовар был «…высотой с четырёхэтажный дом… 10 саженей в высоту, 5 саженей в диаметре».

Павильон завода шампанских вин Генри Редерер

Павильон привлекал внимание публики макетом 6 ½-метровой бутылки шампанского, установленной на 3-метровом постаменте.

Башня-бельведер

Одной из главных достопримечательностей выставки и её вертикальной доминантой стала обзорная башня — бельведер — высотой 25 метров, построенная архитекторами А. Штейнгауз и М. Руди. Одесситы называли её «Эйфелевой башней». Со смотровой площадки, оборудованной на её вершине, открывался великолепный вид на выставку, город и море.

Павильон Одесской мукомольной фабрики

Представлял из себя мукомольную мельницу, с настоящими мельничными крыльями. Изготовил павильон архитектор Ю. М. Дмитренко.

Павильон РОПиТ

Павильон Русского общества пароходства и торговли привлекал внимание зрителей оригинальным дизайном. Он был построен архитектором А. Н. Клепининым в виде части корпуса настоящего парохода, соединённого со зданием агентства РОПиТ.

Павильон фирмы Габербуш и Шиле

Пивоваренный завод оформил свой павильон в виде шпиля, составленного из пивных бочек разного размера, уменьшающихся от основания к верхушке.

Павильон производителя коньяка Д. З. Сараджиева

Павильон «Кавказский натуральный коньяк» Д. З. Сараджиева был выполнен в виде скалы с гротом, на вершине которой стояла скульптура горного козла, а с вершины низвергался водопад. Интерьер грота, где проводились дегустации, напоминал пещеру и, по отзывам прессы, «вызывал полную иллюзию».

Фонтаны

Напротив главного павильона выставки был устроен фонтан с мощным насосом, способным подбрасывать струю воды на 15 метров, и с поворачивающимися кранами, для изменения направления струй воды и со специальной подсветкой восемью прожекторами с меняющимися цветными стёклами. По вечерам его «струи…, окрашиваемые …в различные цвета, принимали самые неожиданные формы, превращаясь в фантастические фигуры и целые феерические картины». Фонтан был построен берлинской фирмой «Шеффер и Вальнер» и его устройство обошлось организаторам выставки в 12 000 рублей. Фонтан считался достопримечательностью и по вечерам его работа собирала толпы посетителей. Вообще же, в жаркие дни на территории выставки работало несколько фонтанов.

• CP Odessa exposition belveder.jpg

  Почтовая открытка с изображением «Башни бельведер»

• Odessa exposition Karavan pavilion.jpg

  Самовар-гигант. Павильон Товарищества Караван

• Odessa exposition Henry Rederer pavillion.jpg

  Проект павильона фирмы Генри Редерер

• Odessa exposition Gaberbush and Shille brewery pavillion.jpg

  Павильон пивоваренного завода Габербуш и Шилле

• CP Odessa exposition Sarajaev pavilion.jpg

  Почтовая открытка. Павильон Сараджиева

Развлекательная программа и сувенирная продукция

На выставке функционировали кинематограф, «театр-иллюзион» «Гигант» на 600 зрителей, фонтаны с цветной подсветкой, большая водяная карусель. Проводились театрализованные шествия и карнавалы: «Ночь на Монмартре», «Сорочинская ярмарка», «Цветочное корсо»; конкурсы, детские праздники. из знаменитого имения Фальц-Фейна в Аскании-Нова были привезены животные и устроен зверинец. По случаю 250-тысячного и полумиллионного посетителя устраивались пышные торжества. Играл духовой оркестр под управлением А. Р. Погорельского. В начале августа состоялся бенефис дирижёра В. С. Тереньева, который дирижировал оркестром и хором общим числом в 250 человек. Композитор Л. И. Чернецкий посвятил Одесской выставке марш для фортепьяно.

Не все виды развлечений разрешались. Вот что написала газета «Одесские новости» в июле 1910 г:

Распорядительным комитетом выставки получено отношение г. градоначальника генерал-майора И. Н. Толмачёва с запросом по поводу напечатанного в «Одесских новостях» сообщения об исполнении на территории выставки неприличного содержания пошлых кафешантанных итальянских песен и дуэтов, еврейских куплетов и рассказов. В том случае, если всё упомянутое в указанном сообщении соответствует действительности, градоначальник предлагает немедленно же прекратить этого рода представления, предваряя, что в противном случае им будет воспрещён доступ на выставку по вечерам детей и учащихся.

Было выпущено несколько наборов почтовых открыток, с изображением выставочных построек (открытки были выпущены одесскими издательствами, Всемирным Почтовым Союзом России, акционерным обществом Гранберга в Стокгольме, варшавским издательством Граф. Зав. Б. Вержбиций и К° — всего было выпущено более сотни открыток). Художник В. Дунаевский выпустил альбом шаржей. Одесский гравёр Л. Пахман выпустил несколько серий памятных жетонов (из серебра и различных сплавов). Перед открытием выставки были напечатаны рекламные плакаты.

Организация питания

Кроме уже упомянутого ресторана на верхней площадке самовара-гиганта, на территории выставки расположились и другие рестораны и кафе, а экспоненты, выставлявшие продукты питания и напитки регулярно устраивали дегустации своей продукции. Владельцы некоторых ресторанов решили составить конкуренцию главному ресторану выставки — стационарному ресторану Александровского парка, и расположили филиалы своих заведений на территории выставки, как бы для рекламы своих ресторанов. Над самым морем расположилось огромное «Grand Cafe» Станислава Островского, содержавшего популярное кафе в центре Варшавы.

Другой ресторан, «Квисисана», был расположен на главной аллее, являлся филиалом одноименного одесского ресторана, располагавшегося на улице Преображенской напротив Собора. Выставочное заведение было четырёхэтажным. В ресторане можно было пообедать как на открытых площадках, так и в залах. Выставочный филиал постигла печальная участь:

Вчера утром на главной выставочной территории сгорел дотла один из самых больших ресторанов на выставке «Квисисана», принадлежащий Ю. Бертэ. Лишь благодаря счастливой случайности, пожарным частям удалось отстоять от огня соседние павильоны и этим спасти всю выставку, которой угрожала опасность.

— Одесские новости. 4 июля 1910 г.

Экспозиция одесского аэроклуба и демонстрационные полёты

Огромным интересом пользовался павильон Одесского аэроклуба. По свидетельству В. П. Катаева, павильон представлял собой «громадную палатку — шатёр из плотного авиационного шелка». Экспонировались аэропланы Антуанетт, Блерио, Фарман, а также модели местной постройки; воздушный шар «Россия», модели летательных аппаратов.

Современникам запомнился один из первых полётов в Одесском небе, осуществлённый Сергеем Уточкиным во время проведения выставки. 3 июля 1910 г., при огромном стечении народа (плата за входной билет на выставку в тот день была поднята до 1 рубля 10 копеек), Уточкин на самолёте «Фарман», разогнавшись по центральной аллее Александровского парка, взмыл в небо, сделал несколько кругов над Одесским заливом, который был заполнен специально вышедшими в море яхтами, лодками, катерами и баркасами одесситов, желавшими наблюдать за полётом, и сел на противоположной стороне залива в селе Дофиновка. Полёт Уточкина сопровождался небывалыми мерами безопасности. Вот как описывала приготовления к полёту газета «Одесские новости»:

Господин градоначальник разрешил С. И. Уточкину совершить 3 полёта на аэроплане с территории выставки над морем до берега Дофиновки и обратно 3, 7 и 10 июля. Командующий войсками Одесского военного округа, со своей стороны, согласился предоставить на время полётов необходимый наряд войск для охраны выставочной территории, зданий, насаждений, экспонатов и т. п. В море будут курсировать катера и яхты. Узнав о таком обилии назначенных для судов, Сергей Уточкин шутливо заметил: «При таком положении я уже гарантирован, что не упаду в море, а упаду на катер или яхту».

От дальнейших полётов, запланированных на 7 и 10 июля 1910 года авиатор отказался по причине неудовлетворительного финансового результата — все полёты были коммерческими, Уточкин нёс затраты и намеревался не только компенсировать их, но и получить прибыль; первый полёт однако ожидаемой прибыли авиатору не принёс. После совершения первого полёта Одесские новости отметили: «Вчерашний редкий по смелости полёт С. И. Уточкина с территории выставки через бухту на противоположный берег Дофиновки, в смысле развития авиации, имеет не меньше значения, нежели перелёт Блерио через Ламанш».

Пуск первой в городе линии электрического трамвая

Судя по тому, что на большом количестве печатной продукции, посвящённой выставке, изображены трамвайные пути и вагоны электрического трамвая, пуск первой в Одессе линии электрического трамвая был приурочен к выставке, объявлен заранее и широко обсуждался общественностью. Однако фактический запуск линии трамвая произошёл только в сентябре.

Бельгийское трамвайное общество — «Бельгийское Общество Одесских конно-железных дорог» — взялось запустить первую линию электрического трамвая (линия № 32) даже не имея ещё официального разрешения от властей на проведение этих работ. Производство работ затягивалось, одесситы с нетерпением ждали открытия линии:

Как сообщают, через 10—12 дней откроется движение по выставочной линии. В настоящее время главная остановка за металлическими столбами, требуется установить 200 столбов, до сих пор установлено 40, остальные можно устанавливать по 20 в день. Вагоны находятся уже в пути, и за эти 8 дней, когда будут установлены столбы, прибудут в Одессу. Штат вагоновожатых будет переведен с люстдорфской линии.

— Одесские новости. 5 июля 1910 г.

Наконец-то в начале сентября 1910 г. были произведены технические испытания, закончившиеся успешно:

Пробная поездка специальной технической комиссии по всей выставочной линии, от Ланжерона мимо выставки по Сабанскому переулку на Канатную и оттуда по Греческой ул. до Греческого базара и обратно состоялась 4-го сентября. К началу движения электрического вагона по городу собралось очень много народу.

— Одесские новости. 5 сентября 1910 г.

И 11 сентября 1910 г. первая линия электрического трамвая в Одессе была запущена. Вот как вспоминал этот момент одесский мальчишка Юрий Олеша:

Я помню себя стоящим в толпе на Греческой улице в Одессе и ожидающим, как и вся толпа, появление перед нами вагона трамвая… Трамвай показался на Строгановском мосту, жёлто-красный, со стеклянным тамбуром впереди, шедший довольно скоро, но далеко не так, как мы себе представляли. Под наши крики он прошёл нас с тамбуром, наполненном людьми, среди которых был какой-то высокопоставленный священник, кропивший перед собою водой, там же градоначальник Толмачёв в очках и с рыжеватыми усами. За управлением стоял господин в кепке, и все произносили его имя: Легоде. Он был директор бельгийской компании, соорудившей первую трамвайную линию в Одессе

— Юрий Олеша. Ни дня без строчки

После начала эксплуатации линии Одесской городской думой были заявлены условия её работы: трамваи начинали работать на линии в 7 часов утра, а заканчивали работу в 1 час ночи. Интервал между трамваями — 5 минут.

Пресса о выставке

Ход выставки подробно освещался не только всеми одесскими, но и столичными и российскими газетами (к примеру, столичные журналы «Всемирная новь» и «Нива» разместили статьи и фоторепортажи об открытии выставки). Во время работы выставки издавались сразу две конкурирующие друг с другом газеты: официальный «Вестник выставки 1910 года в Одессе», под редакцией Л. Г. Жданова, который должен был выходить ежедневно тиражом не менее 10 000 экземпляров (выпущен был 71 номер) и «Одесская выставка» (было издано 46 номеров). Художник В. Дунаевский выпустил альбом шаржей. Вот некоторые сообщения газеты «Одесские новости» о выставке:

Из Царства Польского прибыло в Одессу много безработных, рассчитывающих найти работу на выставке; одних официантов прибыло около 7000 и большинству, конечно, пришлось вернуться обратно на родину.

— Одесские новости. Май 1910 г.

Организованным на выставке контролем вчера уже было установлено появление в городе поддельных билетов для входа на выставку. Несколько лиц, явившихся на выставку по таким билетам были задержаны. Приняты меры по выявлению источника фабрикации и распространения таких билетов

— Одесские новсти. 30 мая 1910 г.

Выставку посетил вчера Ф. И. Шаляпин, который в сопровождении друзей подробно ознакомился со всеми отделами выставки. Особенно произвёл на знаменитого гостя сильное впечатление открывающийся вид на море. «Одним этим видом, — сказал Шаляпин, — одесская выставка значительно выигрывает в сравнении с брюссельской, которую я недавно посетил». Сам Шаляпин пробыл на выставке до 11 час. ночи.

— Одесские новости. 3 июня 1910 г.

Третьего дня начал функционировать устроенный на выставке, у главного моста, «ТОПОГАН» (подвижной тротуар), автоматически перемещающий желающих за небольшую плату (2—3 коп.) с выставочной территории на верхнюю площадку моста и обратно.

— Одесские новости. 3 августа 1910 г.

Завершение сезона 1910 года

В октябре 1910 года устроители выставки выступили с предложением сохранить павильоны и возобновить выставку летом 1911 года. Даже начала обсуждаться идея о создании на базе выставки «начиная с весны будущего года постоянной художественно-промышленной выставки». Одесское отделение РТО провело анкетирование среди экспонентов, которое подтвердило желание возобновить выставку в 1911 году. Общее собрание РТО от 7 октября 1910 г. постановило возобновить выставку в будущем году. Председатель Общества М. М. Дитерихс направил официальное Отношение в Городскую управу, поступившее в неё 12 октября 1910 г. и зарегистрированное за № 239.

Начинавшийся в со слов благодарности Управе, всячески содействовавшей Распорядительному комитету и выделившей безвозмездно под нужды выставки часть городской земли, что позволило Обществу организовать и провести блестящую выставку, далее, однако, тон прошения менялся на минорный и Дитерхс сообщал, что устроители выставки понесли существенные финансовые убытки из-за погодных и эпидемиологических условий, сообщал что Распорядительный комитет, опираясь на данные проведённого анкетирования, принял решение возобновить выставку с следующем году с привлечением новых экспонентов и просил дозволения Управы оставить в пользовании Распорядительного комитета отведённые под устройство выставки земли ещё на один год, ввиду того, что главная цель выставки оказалась «не осуществлённой в той полноте, которая является желательной в интересах Одессы и южно-русской промышленности и торговли». Городская дума пошла устроителям навстречу и продлила выделение территории до 1 января 1912 г.

Экспозиция 1911 года

Разрешение от министерства торговли и промышленности, по ходатайству Распорядительного комитета, на проведение выставки в 1911 г. было получено 14 октября 1910 г. В Распорядительный комитет обращались предприниматели из российских городов, Болгарии, Австрии с заявками на посещение выставки.

Торжественное открытие выставки состоялось 14 мая 1911 г. Церемония напоминала торжественное открытие 1910 г. — после молебствия, в присутствии Градоначальника, выставка была объявлена открытой. На открытии присутствовала также специальная делегация из Болгарии. Комитет выставки дал завтрак в честь болгарских гостей, начавшийся, как и полагалось в подобных случаях, с «тостов за Государя Императора и Царя Фердинанда, покрытых гимнами и единодушным ура». Впрочем, описывающий эту церемонию журналист «Торгово-промышленной газеты» не преминул упомянуть, что «выставка имеет не вполне законченный вид».

Выставка работала вплоть до 1 октября 1911 г. Надежды устроителей на коммерческий успех не оправдались и в этом сезоне. Как отмечала «Торгово-промышленная газета» 1 октября 1911 г.: «В 1911 году, как и в прошлом, выставка закончилась крупным дефицитом…».

Дальнейшая судьба экспонатов

После окончания выставки 1911 года все павильоны были демонтированы и возвращены владельцам. Некоторые павильоны использовались и в дальнейшем. Так, выставочный театр-иллюзион «Гигант» был вновь собран на Молдаванке и использовался как кинотеатр. Воздухоплавательный павильон стал ангаром на одесском авиационном заводе. Трамвайная остановка на территории Александровского парка сохранилась и использовалась как контора управления парком им. Т. Г. Шевченко. Сохранилась так же трансформаторная будка, обслуживавшая трамвайную линию. В парке осталось несколько брошенных хозяевами павильонов, которые также были приспособлены под различные нужды.

Галерея

Серия почтовых открыток, посвящённая выставке, художника Георгия Пашкова. Издательство «Т-во Р. Голике и А. Вильборг»

Результаты выставки

Выставка 1910—1911 гг. не имела коммерческого успеха, её организаторы потерпели убытки. Этому способствовали как субъективные, так и объективные причины. К первым можно отнести то, что на первом этапе работы выставки многие павильоны стояли пустыми. Механический топоган начал работу только 1 августа. Электрический трамвай, призванный облегчить посетителям проезд до выставки, был запущен только 11 сентября, то есть менее чем за месяц до окончания работы выставки. К объективным причинам нужно отнести эпидемии чумы и холеры, которые помешали участию иногородних и зарубежных экспонентов и зрителей — так, хотя заявлялось, что выставка будет ориентирована на ближневосточную торговлю, из этого региона никто не прибыл (о серьёзности положения говорит хотя бы тот факт, что количество проживающих в одесских гостиницах летом 1910 году упало на половину, по сравнению с предыдущим годом). Дождливое лето также уменьшило количество посетителей.

Кроме того, нужно принять во внимание тот факт, что в 1910 г. одновременно с Одесской выставкой, проходила «Южно-русская областная сельскохозяйственная, промышленная и кустарная выставка» в Екатеринославе, оттянувшая на себя часть экспонентов и посетителей из соседних губерний. Это так же была крупная выставка, в ней приняло участие около 1000 экспонентов.

Однако, несмотря на все внешние негативные обстоятельства и просчёты организаторов, выставка 1910—1911 гг. благотворно сказались на одесской торговле и промышленности. Было заключено много сделок. В результате выставки в Одессе открылись представительства зарубежных фирм-экспонентов. Выставке Одесса обязана появлением электрического трамвая. Выставка сыграла свою роль в распространении передовых технологий, в оживлении торговли, в строительстве в регионе новых промышленных предприятий. Во время выставки проведено 6 «научных, технических и торгово-промышленных съездов» (необходимо отметить, что их планировалось провести 14, но из-за отказа приехать в Одессу из-за эпидемии многих иногородних и зарубежных участников, их число пришлось сократить). Вот какие «съезды» были проведены: Мукомолов Черноморского и Азовско-Кавказского районов; Южно-русский съезд виноградарей и виноделов; Первый Всероссийский съезд деятелей и специалистов по благоустройству городов; Первый Южно-русский торгово-промышленный съезд; Второй областной съезд деятелей по холодильному делу; Первый русский съезд деятелей по воздухоплаванию.

После падения производства и хаоса 1905—1907 гг., Одесса вновь заявила о себе как об одном из ведущих городов Российской империи. К 1913 году Одесса производила промышленных товаров на 50 млн рублей, что более чем в два раза превышало уровень производства 1907 года. По темпам экономического роста в этот период времени Одесса вышла на третье место в стране.

Литература

• Денисов, В. Г., Никитин, Ю. А. История одесских выставок. — 1-е. — Одесса: Астропринт, 2011. — 164 с. — 1000 экз. — ISBN 978-966-190-344-8.
• Малахов В. П., Степаненко Б. А. Одесса, 1900 - 1920 / Люди… События… Факты… — 1-е. — Одесса: Optimum, 2004. — 448 с. — ISBN 966-8072-85-5.
• Краснова, Е., Дроздовский, А. [www.odessitclub.org/publications/almanac/alm_47/alm_47_8-21.pdf Одесская выставка 1910-1911 годов] (рус.) // «Дерибасовская — Ришельевская» : Литературно-художественный, историко-краеведческий иллюстрированный альманах. — Одесса, 2011. — Т. 47. — С. 8—21.
• Беляновский, А. [www.informexpo.ru/just/uni/ExpoVed_3-4_09-10-2010_pg40-43.pdf По высшему разряду. К 100-летию Фабрично-заводской, художественно-промышленной и сельскохозяйственной выставки в Одессе 1910 года.] (рус.) // «ИнформЭКСПО» Экспо Ведомости : Журнал. — Москва: ООО «Офсет Принт М», 2010. — Т. 3—4. — С. 40—43.
• Беляновский, А. [www.informexpo.ru/just/uni/ExpoVedomosty_5-6_pg32-35.pdf По высшему разряду. К 100-летию Фабрично-заводской, художественно-промышленной и сельскохозяйственной выставки в Одессе 1910 года. (окончание)] (рус.) // «ИнформЭКСПО» Экспо Ведомости : Журнал. — Москва: ООО «Офсет Принт М», 2010. — Т. 5—6. — С. 32—35.

Ссылки

• Андрей Володько. [odessa36.tv/index.php?option=com_content&view=article&id=9865:---&catid=981&Itemid=112 Назад – в будущее!] (рус.). Аналитическая программа «Бэкграунд». Телеканал «Академия» (5 июня 2010). Проверено 13 января 2012. [www.webcitation.org/67kNKbpli Архивировано из первоисточника 18 мая 2012].
• Кольчак, М. [www.history.odessa.ua/publication4/stat06.htm Выставка 1910 г. в Одессе] (рус.). Одесский историко-краеведческий музей. Проверено 13 января 2012. [www.webcitation.org/67kNLlURB Архивировано из первоисточника 18 мая 2012].
• Денисов, В. Г. [vo.od.ua/rubrics/raznoe/11746.php Город всегда умел себя показать] (рус.) // Вечерняя Одесса : Газета. — Одесса, 2009. — Вып. 3 сентября. — № 129 (9063).
• Каменецкий, Феликс. [porto-fr.odessa.ua/index.php?art_num=art020&year=2010&nnumb=19 Выставка в Александровском парке. К 100-летию открытия] (рус.) // Порто-Франко : Газета. — Одесса: Черноморье, 2010. — Вып. 21 мая. — № 19 (1015).
• [odessa.sergekot.com/IRTO/ Императорское Русское техническое общество. ул. Княжеская 1 и 3] (рус.). Сайт истории Одессы. Проверено 13 января 2012. [www.webcitation.org/67kNMvOS3 Архивировано из первоисточника 18 мая 2012].
• [odessica.net/forum/viewtopic.php?id=71 Серия открыток посвящённая Одесской выставке 1910 г.] (рус.). Проверено 13 января 2012. [www.webcitation.org/67kNSyS1D Архивировано из первоисточника 18 мая 2012].

Отрывок, характеризующий Одесская выставка (1910)

– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
– Тое кое, малый, – передразнивали мужиков. – Страсть не любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой то генерал со свитой вошел на курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи, послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты двинулись вперед.
Пьер смотрел через вал. Одно лицо особенно бросилось ему в глаза. Это был офицер, который с бледным молодым лицом шел задом, неся опущенную шпагу, и беспокойно оглядывался.
Ряды пехотных солдат скрылись в дыму, послышался их протяжный крик и частая стрельба ружей. Через несколько минут толпы раненых и носилок прошли оттуда. На батарею еще чаще стали попадать снаряды. Несколько человек лежали неубранные. Около пушек хлопотливее и оживленнее двигались солдаты. Никто уже не обращал внимания на Пьера. Раза два на него сердито крикнули за то, что он был на дороге. Старший офицер, с нахмуренным лицом, большими, быстрыми шагами переходил от одного орудия к другому. Молоденький офицерик, еще больше разрумянившись, еще старательнее командовал солдатами. Солдаты подавали заряды, поворачивались, заряжали и делали свое дело с напряженным щегольством. Они на ходу подпрыгивали, как на пружинах.
Грозовая туча надвинулась, и ярко во всех лицах горел тот огонь, за разгоранием которого следил Пьер. Он стоял подле старшего офицера. Молоденький офицерик подбежал, с рукой к киверу, к старшему.
– Имею честь доложить, господин полковник, зарядов имеется только восемь, прикажете ли продолжать огонь? – спросил он.
– Картечь! – не отвечая, крикнул старший офицер, смотревший через вал.
Вдруг что то случилось; офицерик ахнул и, свернувшись, сел на землю, как на лету подстреленная птица. Все сделалось странно, неясно и пасмурно в глазах Пьера.
Одно за другим свистели ядра и бились в бруствер, в солдат, в пушки. Пьер, прежде не слыхавший этих звуков, теперь только слышал одни эти звуки. Сбоку батареи, справа, с криком «ура» бежали солдаты не вперед, а назад, как показалось Пьеру.
Ядро ударило в самый край вала, перед которым стоял Пьер, ссыпало землю, и в глазах его мелькнул черный мячик, и в то же мгновенье шлепнуло во что то. Ополченцы, вошедшие было на батарею, побежали назад.
– Все картечью! – кричал офицер.
Унтер офицер подбежал к старшему офицеру и испуганным шепотом (как за обедом докладывает дворецкий хозяину, что нет больше требуемого вина) сказал, что зарядов больше не было.
– Разбойники, что делают! – закричал офицер, оборачиваясь к Пьеру. Лицо старшего офицера было красно и потно, нахмуренные глаза блестели. – Беги к резервам, приводи ящики! – крикнул он, сердито обходя взглядом Пьера и обращаясь к своему солдату.
– Я пойду, – сказал Пьер. Офицер, не отвечая ему, большими шагами пошел в другую сторону.
– Не стрелять… Выжидай! – кричал он.
Солдат, которому приказано было идти за зарядами, столкнулся с Пьером.
– Эх, барин, не место тебе тут, – сказал он и побежал вниз. Пьер побежал за солдатом, обходя то место, на котором сидел молоденький офицерик.
Одно, другое, третье ядро пролетало над ним, ударялось впереди, с боков, сзади. Пьер сбежал вниз. «Куда я?» – вдруг вспомнил он, уже подбегая к зеленым ящикам. Он остановился в нерешительности, идти ему назад или вперед. Вдруг страшный толчок откинул его назад, на землю. В то же мгновенье блеск большого огня осветил его, и в то же мгновенье раздался оглушающий, зазвеневший в ушах гром, треск и свист.
Пьер, очнувшись, сидел на заду, опираясь руками о землю; ящика, около которого он был, не было; только валялись зеленые обожженные доски и тряпки на выжженной траве, и лошадь, трепля обломками оглобель, проскакала от него, а другая, так же как и сам Пьер, лежала на земле и пронзительно, протяжно визжала.


Пьер, не помня себя от страха, вскочил и побежал назад на батарею, как на единственное убежище от всех ужасов, окружавших его.
В то время как Пьер входил в окоп, он заметил, что на батарее выстрелов не слышно было, но какие то люди что то делали там. Пьер не успел понять того, какие это были люди. Он увидел старшего полковника, задом к нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что то внизу, и видел одного, замеченного им, солдата, который, прорываясь вперед от людей, державших его за руку, кричал: «Братцы!» – и видел еще что то странное.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит, что кричавший «братцы!» был пленный, что в глазах его был заколон штыком в спину другой солдат. Едва он вбежал в окоп, как худощавый, желтый, с потным лицом человек в синем мундире, со шпагой в руке, набежал на него, крича что то. Пьер, инстинктивно обороняясь от толчка, так как они, не видав, разбежались друг против друга, выставил руки и схватил этого человека (это был французский офицер) одной рукой за плечо, другой за гордо. Офицер, выпустив шпагу, схватил Пьера за шиворот.
Несколько секунд они оба испуганными глазами смотрели на чуждые друг другу лица, и оба были в недоумении о том, что они сделали и что им делать. «Я ли взят в плен или он взят в плен мною? – думал каждый из них. Но, очевидно, французский офицер более склонялся к мысли, что в плен взят он, потому что сильная рука Пьера, движимая невольным страхом, все крепче и крепче сжимала его горло. Француз что то хотел сказать, как вдруг над самой головой их низко и страшно просвистело ядро, и Пьеру показалось, что голова французского офицера оторвана: так быстро он согнул ее.
Пьер тоже нагнул голову и отпустил руки. Не думая более о том, кто кого взял в плен, француз побежал назад на батарею, а Пьер под гору, спотыкаясь на убитых и раненых, которые, казалось ему, ловят его за ноги. Но не успел он сойти вниз, как навстречу ему показались плотные толпы бегущих русских солдат, которые, падая, спотыкаясь и крича, весело и бурно бежали на батарею. (Это была та атака, которую себе приписывал Ермолов, говоря, что только его храбрости и счастью возможно было сделать этот подвиг, и та атака, в которой он будто бы кидал на курган Георгиевские кресты, бывшие у него в кармане.)
Французы, занявшие батарею, побежали. Наши войска с криками «ура» так далеко за батарею прогнали французов, что трудно было остановить их.
С батареи свезли пленных, в том числе раненого французского генерала, которого окружили офицеры. Толпы раненых, знакомых и незнакомых Пьеру, русских и французов, с изуродованными страданием лицами, шли, ползли и на носилках неслись с батареи. Пьер вошел на курган, где он провел более часа времени, и из того семейного кружка, который принял его к себе, он не нашел никого. Много было тут мертвых, незнакомых ему. Но некоторых он узнал. Молоденький офицерик сидел, все так же свернувшись, у края вала, в луже крови. Краснорожий солдат еще дергался, но его не убирали.
Пьер побежал вниз.
«Нет, теперь они оставят это, теперь они ужаснутся того, что они сделали!» – думал Пьер, бесцельно направляясь за толпами носилок, двигавшихся с поля сражения.
Но солнце, застилаемое дымом, стояло еще высоко, и впереди, и в особенности налево у Семеновского, кипело что то в дыму, и гул выстрелов, стрельба и канонада не только не ослабевали, но усиливались до отчаянности, как человек, который, надрываясь, кричит из последних сил.


Главное действие Бородинского сражения произошло на пространстве тысячи сажен между Бородиным и флешами Багратиона. (Вне этого пространства с одной стороны была сделана русскими в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, с другой стороны, за Утицей, было столкновение Понятовского с Тучковым; но это были два отдельные и слабые действия в сравнении с тем, что происходило в середине поля сражения.) На поле между Бородиным и флешами, у леса, на открытом и видном с обеих сторон протяжении, произошло главное действие сражения, самым простым, бесхитростным образом.
Сражение началось канонадой с обеих сторон из нескольких сотен орудий.
Потом, когда дым застлал все поле, в этом дыму двинулись (со стороны французов) справа две дивизии, Дессе и Компана, на флеши, и слева полки вице короля на Бородино.
От Шевардинского редута, на котором стоял Наполеон, флеши находились на расстоянии версты, а Бородино более чем в двух верстах расстояния по прямой линии, и поэтому Наполеон не мог видеть того, что происходило там, тем более что дым, сливаясь с туманом, скрывал всю местность. Солдаты дивизии Дессе, направленные на флеши, были видны только до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Как скоро они спустились в овраг, дым выстрелов орудийных и ружейных на флешах стал так густ, что застлал весь подъем той стороны оврага. Сквозь дым мелькало там что то черное – вероятно, люди, и иногда блеск штыков. Но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские, нельзя было видеть с Шевардинского редута.
Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеона, смотревшего из под руки на флеши. Дым стлался перед флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Слышны были иногда из за выстрелов крики людей, но нельзя было знать, что они там делали.
Наполеон, стоя на кургане, смотрел в трубу, и в маленький круг трубы он видел дым и людей, иногда своих, иногда русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом.
Он сошел с кургана и стал взад и вперед ходить перед ним.
Изредка он останавливался, прислушивался к выстрелам и вглядывался в поле сражения.
Не только с того места внизу, где он стоял, не только с кургана, на котором стояли теперь некоторые его генералы, но и с самых флешей, на которых находились теперь вместе и попеременно то русские, то французские, мертвые, раненые и живые, испуганные или обезумевшие солдаты, нельзя было понять того, что делалось на этом месте. В продолжение нескольких часов на этом месте, среди неумолкаемой стрельбы, ружейной и пушечной, то появлялись одни русские, то одни французские, то пехотные, то кавалерийские солдаты; появлялись, падали, стреляли, сталкивались, не зная, что делать друг с другом, кричали и бежали назад.
С поля сражения беспрестанно прискакивали к Наполеону его посланные адъютанты и ординарцы его маршалов с докладами о ходе дела; но все эти доклады были ложны: и потому, что в жару сражения невозможно сказать, что происходит в данную минуту, и потому, что многие адъютапты не доезжали до настоящего места сражения, а передавали то, что они слышали от других; и еще потому, что пока проезжал адъютант те две три версты, которые отделяли его от Наполеона, обстоятельства изменялись и известие, которое он вез, уже становилось неверно. Так от вице короля прискакал адъютант с известием, что Бородино занято и мост на Колоче в руках французов. Адъютант спрашивал у Наполеона, прикажет ли он пореходить войскам? Наполеон приказал выстроиться на той стороне и ждать; но не только в то время как Наполеон отдавал это приказание, но даже когда адъютант только что отъехал от Бородина, мост уже был отбит и сожжен русскими, в той самой схватке, в которой участвовал Пьер в самом начале сраженья.
Прискакавший с флеш с бледным испуганным лицом адъютант донес Наполеону, что атака отбита и что Компан ранен и Даву убит, а между тем флеши были заняты другой частью войск, в то время как адъютанту говорили, что французы были отбиты, и Даву был жив и только слегка контужен. Соображаясь с таковыми необходимо ложными донесениями, Наполеон делал свои распоряжения, которые или уже были исполнены прежде, чем он делал их, или же не могли быть и не были исполняемы.
Маршалы и генералы, находившиеся в более близком расстоянии от поля сражения, но так же, как и Наполеон, не участвовавшие в самом сражении и только изредка заезжавшие под огонь пуль, не спрашиваясь Наполеона, делали свои распоряжения и отдавали свои приказания о том, куда и откуда стрелять, и куда скакать конным, и куда бежать пешим солдатам. Но даже и их распоряжения, точно так же как распоряжения Наполеона, точно так же в самой малой степени и редко приводились в исполнение. Большей частью выходило противное тому, что они приказывали. Солдаты, которым велено было идти вперед, подпав под картечный выстрел, бежали назад; солдаты, которым велено было стоять на месте, вдруг, видя против себя неожиданно показавшихся русских, иногда бежали назад, иногда бросались вперед, и конница скакала без приказания догонять бегущих русских. Так, два полка кавалерии поскакали через Семеновский овраг и только что въехали на гору, повернулись и во весь дух поскакали назад. Так же двигались и пехотные солдаты, иногда забегая совсем не туда, куда им велено было. Все распоряжение о том, куда и когда подвинуть пушки, когда послать пеших солдат – стрелять, когда конных – топтать русских пеших, – все эти распоряжения делали сами ближайшие начальники частей, бывшие в рядах, не спрашиваясь даже Нея, Даву и Мюрата, не только Наполеона. Они не боялись взыскания за неисполнение приказания или за самовольное распоряжение, потому что в сражении дело касается самого дорогого для человека – собственной жизни, и иногда кажется, что спасение заключается в бегстве назад, иногда в бегстве вперед, и сообразно с настроением минуты поступали эти люди, находившиеся в самом пылу сражения. В сущности же, все эти движения вперед и назад не облегчали и не изменяли положения войск. Все их набегания и наскакивания друг на друга почти не производили им вреда, а вред, смерть и увечья наносили ядра и пули, летавшие везде по тому пространству, по которому метались эти люди. Как только эти люди выходили из того пространства, по которому летали ядра и пули, так их тотчас же стоявшие сзади начальники формировали, подчиняли дисциплине и под влиянием этой дисциплины вводили опять в область огня, в которой они опять (под влиянием страха смерти) теряли дисциплину и метались по случайному настроению толпы.


Генералы Наполеона – Даву, Ней и Мюрат, находившиеся в близости этой области огня и даже иногда заезжавшие в нее, несколько раз вводили в эту область огня стройные и огромные массы войск. Но противно тому, что неизменно совершалось во всех прежних сражениях, вместо ожидаемого известия о бегстве неприятеля, стройные массы войск возвращались оттуда расстроенными, испуганными толпами. Они вновь устроивали их, но людей все становилось меньше. В половине дня Мюрат послал к Наполеону своего адъютанта с требованием подкрепления.
Наполеон сидел под курганом и пил пунш, когда к нему прискакал адъютант Мюрата с уверениями, что русские будут разбиты, ежели его величество даст еще дивизию.
– Подкрепления? – сказал Наполеон с строгим удивлением, как бы не понимая его слов и глядя на красивого мальчика адъютанта с длинными завитыми черными волосами (так же, как носил волоса Мюрат). «Подкрепления! – подумал Наполеон. – Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, неукрепленное крыло русских!»
– Dites au roi de Naples, – строго сказал Наполеон, – qu'il n'est pas midi et que je ne vois pas encore clair sur mon echiquier. Allez… [Скажите неаполитанскому королю, что теперь еще не полдень и что я еще не ясно вижу на своей шахматной доске. Ступайте…]
Красивый мальчик адъютанта с длинными волосами, не отпуская руки от шляпы, тяжело вздохнув, поскакал опять туда, где убивали людей.
Наполеон встал и, подозвав Коленкура и Бертье, стал разговаривать с ними о делах, не касающихся сражения.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми шагами подошел к императору и смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.
Наполеон вздернул плечами и, ничего не ответив, продолжал свою прогулку. Бельяр громко и оживленно стал говорить с генералами свиты, окружившими его.
– Вы очень пылки, Бельяр, – сказал Наполеон, опять подходя к подъехавшему генералу. – Легко ошибиться в пылу огня. Поезжайте и посмотрите, и тогда приезжайте ко мне.
Не успел еще Бельяр скрыться из вида, как с другой стороны прискакал новый посланный с поля сражения.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.


Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.


Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».


Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»


Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.