Одесская оборона (1941)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Одесская оборона 1941 года
Основной конфликт: Великая Отечественная война

Советский артиллерийский расчёт под Одессой, 1941 год.
Дата

5 августа16 октября 1941 года

Место

Подступы к Одессе

Итог

Плановая эвакуация всех оборонявшихся

Противники
СССР Румыния
Третий рейх Третий рейх
Командующие
генерал-лейтенант Г. П. Софронов Николае Чуперка (англ.)
Силы сторон
34,5 тыс. (на 12 августа 1941)[1]
86 тысяч человек в конце обороны[2] 240 орудий
340 тысяч человек
Потери
40 268[3] 33 557 (17 729 убитыми, 63 345 ранеными, 11 471 пропавшими)
 
Операция «Барбаросса»

Оде́сская оборо́на 1941 го́да — успешная[2][4][5] оборона города Одессы 5 августа — 16 октября 1941 года в ходе Великой Отечественной войны войсками Отдельной Приморской армии (генерал-лейтенант Г. П. Софронов, с 5 октября — генерал-майор И. Е. Петров), силами и средствами Одесской военно-морской базы (контр-адмирал Г. В. Жуков) и Черноморского флота (вице-адмирал Ф. С. Октябрьский) при активном участии гражданского населения города[3] против немецко-румынских войск (4-й румынской армии, 72-й немецкой пехотной дивизии и сил люфтваффе)[6], окруживших Одессу с суши.

В ходе обороны города сравнительно небольшим силам обороняющихся удалось отражать удары значительно превосходящих сил противника. Снабжение города осуществлялось транспортными судами и боевыми кораблями Черноморского флота. Последние также поддерживали оборону огнём своих орудий.





История

Предшествующие события

19 июля 1941 года из частей Приморской группы войск была создана Приморская армия.

22 июля 1941 года начались бомбардировки Одессы (в этот день на город дважды совершили налёты группы бомбардировщиков)[7].

В результате прорыва советской обороны на реке Днестр силами 11-й немецкой и 4-й румынской армий, осложнилось положение на одесском направлении[8].

В начале августа 1941 года войска 4-й румынской армии, командование которыми осуществлял генерал Николае Чуперка (5 пехотных, две кавалерийские дивизии и одна моторизованная бригада), отрезали части Приморской армии (две стрелковые и 1-я кавалерийская дивизии) от главных сил Южного фронта[1][9][3].

Оборона Одессы

5 августа 1941 года Приморская армия отошла на рубеж Березовка — Раздельная — Кучурганский лиман[6]. В этот же день Ставка Верховного Главнокомандования приказала Южному фронту оборонять Одессу до последней возможности, а командующий ВМФ СССР Н. Г. Кузнецов дал указания Черноморскому флоту по обороне Одессы[1][10].

7 августа 1941 года был захвачен Вознесенск, после чего возникла угроза выхода немецко-румынских войск к Одессе[8].

8 августа 1941 года начальник гарнизона Одессы[11] объявил в городе режим осадного положения[1][12]. В этот же день противник вышел к Днестровскому лиману и предпринял попытку овладеть городом с ходу[9][3], в этот же день при участии населения города было начато строительство оборонительных рубежей[6].

По состоянию на 8 августа 1941 года, на вооружении Приморской армии имелось 303 полевых и противотанковых орудия, ещё 35 орудий береговой обороны[13] имелось в распоряжении Одесской военно-морской базы[7].

9 августа 1941 года Одесский областной комитет КП(б)У и Одесский облисполком выпустили обращении «К гражданам Одессы»[8]. В этот же день, 9 августа 1941 года у Аджалыкского лимана был уничтожен немецкий десант — рота немецких парашютистов в красноармейской форме[14].

До 10 августа войска Приморской армии вели бои на дальних подступах к Одессе, 10 августа 1941 года 12 дивизий и 7 бригад 4-й румынской армии атаковали по всему фронту[9], в результате советские войска с боями отошли на передовой рубеж обороны, проходивший по линии Григорьевка — Свердлово — Чеботарёвка — Кагарлык — Днестровский лиман[1].

12 августа 1941 года наступавшие на широком фронте немецко-румынские войска сумели прорваться восточнее Куяльниково, однако их дальнейшее продвижение было остановлено[1].

13 августа 1941 года из Одессы на восток ушёл последний поезд. В этот же день немецко-румынские войска перерезали линию железной дороги, вышли к Чёрному морю восточнее Одессы и полностью блокировали Одессу с суши, окончательно отрезав её от войск Южного фронта[8].

Для организации обороны в условиях окружения, одесский плацдарм был разделён на три сектора обороны:

Значительную помощь в обороне Одессы оказали силы Черноморского флота[9].

  • Одесской военно-морской базой для обороны Одессы был создан отряд боевых кораблей северо-западного района под командованием контр-адмирала Д. Д. Вдовиченко (крейсер «Коминтерн», эсминцы «Шаумян» и «Незаможник», дивизион канонерских лодок[3], бригада торпедных катеров, сторожевые катера и вспомогательные суда), сформированы два полка морской пехоты (1-й полк морской пехоты и 2-й полк морской пехоты) и шесть отрядов моряков[7]
  • корабли Черноморского флота и торгового флота (в том числе, корабли и суда Одесского порта) осуществляли снабжение Одессы на всём протяжении обороны[1].

Активную помощь обороне оказало население города:

  • добровольцы и призывники из Одессы пополняли войска, кроме того, из местных жителей были созданы истребительный батальон Одесского порта, районные отряды обороны (общей численностью 7 500 человек) и женский оборонительный батальон (900 человек)[8].
  • до 100 тысяч горожан работали на строительстве укреплений и сооружении баррикад[1]. Военнослужащими и населением были построены три оборонительных рубежа общей протяжённостью свыше 250 км (передовой рубеж проходил в 20-25 км от города; главный рубеж — в 10-14 км от города и рубеж прикрытия — в 6-10 км от черты города) и около 250 баррикад[9][3]
  • предприятия города были переориентированы на нужды обороны: на них был освоен ремонт вооружения и техники, выпуск продукции военного назначения[1]. Хотя до начала войны в городе не имелось предприятий военной промышленности, во время осады Одессы свыше 20 предприятий города освоили выпуск военной продукции: ими было выпущено 3 бронепоезда[8], 1262 миномёта[8] (свыше тысячи 50-мм миномётов и 200 82-мм миномётов), 1 022 траншейных огнемёта[8], 210 тысяч ручных гранат[8], 30 тысяч противотанковых и противопехотных мин[16], а также бронетракторы НИ-1, бутылки с зажигательной смесью, тёрочные запалы для ручных гранат и полевой телефонный кабель[17].

19 августа 1941 года решением Ставки Верховного Главнокомандования был создан Одесский оборонительный район (ООР). Командующим ООР с непосредственным подчинением командующему Черноморским флотом был назначен командир Одесской военно-морской базы контр-адмирал Г. В. Жуков. В ООР вошли Отдельная Приморская армия под командованием генерал—лейтенанта Георгия Павловича Софронова (с 5 октября — генерал-майора Ивана Петрова), Одесская военно-морская база и Черноморский флот (командир — вице-адмирал Филипп Октябрьский). Прикрытие с воздуха осуществлял 69-й истребительный авиационный полк на самолетах И-16 и Як-1[18][19].

Была поставлена задача: оборонять район Фонтанка, Кубанка, Ковалёвка, Отрадовка, Первомайск, Беляевка, Маяки, станция Каролино-Бугаз. Надлежало уделить особое внимание созданию и развитию инженерных сооружений, тыловых рубежей, подготовке к обороне самого города. Предписывалось привлечь к защите города всё население, способное носить оружие[20].

20 августа 1941 года немецко-румынские войска возобновили штурм города. Позиции трёх стрелковых и одной кавалерийской дивизии РККА атаковали 11 пехотных дивизий, три кавалерийские дивизии, 1 моторизованная бригада и 1 пехотная бригада противника, однако их продвижение было остановлено на оборонительных рубежах в 8 — 15 км от черты города[1][3].

14 сентября 1941 года военный совет ООР был вынужден запросить срочную помощь в связи с нехваткой подкреплений. 15 сентября был получен ответ с приказом продержаться ещё несколько дней.

16 сентября 1941 года по распоряжению Ставки из Новороссийска в Одессу были отправлены кадровая 157-я стрелковая дивизия (12 600 человек под командованием полковника Д. И. Томилова) и один дивизион реактивных миномётов[6].

17 сентября 1941 года в Одесский порт прибыл первый эшелон 157-й стрелковой дивизии[21].

Прибывшее пополнение из резерва Ставки и силы обороны Приморской армии укрепили позиции в Южном секторе ООР, что позволило приступить к подготовке контрудара в Восточном секторе с тем, чтобы избавить город и порт с ведущими к нему фарватерами от артиллерийских обстрелов с северо-востока.

21 сентября 1941 года под давлением со стороны противника части Отдельной Приморской армии были вынуждены отступить в районе Сухого и Большого Аджалыкского лимана. После этого румынские войска начали систематический артиллерийский обстрел города с целью дезорганизовать оборону и деморализовать обороняющихся и население города[10].

22 сентября 1941 года в Восточном секторе обороны советские войска нанесли комбинированный контрудар: в районе Григорьевки в тыл противника был выброшен воздушный десант (23 человека) и высажен морской десант (1929 военнослужащих 3-го полка морской пехоты), на линии фронта начали наступление 157-я и 421-я стрелковые дивизии[3]. В результате операции были освобождены 120 км² территории и несколько населённых пунктов, разгромлены 13-я и 15-я румынские пехотные дивизии, взяты трофеи (6 единиц бронетехники, 38 артиллерийских орудий, 30 миномётов, 110 станковых пулемётов, 113 ручных пулемётов и автоматов, более 2000 винтовок, 4 тыс. снарядов, 15 тыс. мин) и пленные[22], линия фронта была отодвинута на 5-8 км от города[1].

24 сентября положение на фронте стабилизировалось. Был прекращен артиллерийский обстрел порта и акватории. Штаб Одесского Оборонительного района приступил к разработке плана подготовки войск к длительной обороне в связи с приближением зимы.

28 сентября 1941 года советские войска нанесли контрудар в Восточном секторе, в результате которого были взяты трофеи: 20 автомашин, 40 пулемётов и более 250 винтовок[23].

30 сентября 1941 года в связи с осложнением обстановки на Южном фронте и необходимостью усиления войск для обороны Крымского полуострова Ставка приняла решение о эвакуации ООР[1]. В Одессу была направлена директива: «Храбро и честно выполнившим свою задачу бойцам и командирам ООР в кратчайший срок эвакуировать войска Одесского Оборонительного района на Крымский полуостров».

2 октября 1941 года советские войска перешли в контрнаступление, в результате которого были разгромлены 4 румынских батальона, захвачены 44 артиллерийских орудия и стрелковое оружие. 4 октября 1941 года советские войска отошли на исходные позиции[24].

9-10 октября 1941 года началось последнее наступление на Одессу, которое было отбито по всему фронту[10].

Эвакуация войск в условиях непосредственного соприкосновения с противником является сложнейшей задачей. Тем не менее, командование ООР организовало и успешно осуществило эвакуацию[1][3], которая прошла без потерь.

В период с 1 по 16 октября 1941 года из Одессы было эвакуировано 86 тысяч военнослужащих, 15 тысяч человек гражданского населения, 19 танков и бронеавтомобилей, 462 орудия, 1 158 автомашин, 3 625 лошадей и 25 тысяч тонн военных грузов[12][1][9][3].

16 октября 1941 года была завершена эвакуация последнего эшелона оборонявших Одессу войск: в 05:30 утра последний корабль отошёл от причала и взял курс на Севастополь под прикрытием кораблей Черноморского флота и авиации. Однако, румынские войска заняли город только к вечеру, поскольку командование румынских войск опасалось, что город превращён в ловушку или засаду[25].

Результаты обороны

В течение 73-х дней оборона Одессы задерживала продвижение правого крыла войск группы армий «Юг» вермахта. Было отвлечено и сковано до 18 дивизий немецко-румынских войск общей численностью свыше 300 тысяч военнослужащих. Общие потери немецко-румынских войск в районе Одессы составили свыше 160 тысяч военнослужащих, около 200 самолётов и до 100 танков[1][9][5][3].

Потери советских войск за период обороны Одессы составили: 15 578 человек безвозвратных потерь (погибшими, умершими от ран, пропавшими без вести и пленными)[3] и 24 690 человек санитарных потерь (ранеными и больными)[3].

Оборона Одессы предоставила возможность осуществить эвакуацию гражданского населения, культурных и материальных ценностей. Всего в августе 1941 года из Одессы было эвакуировано 58 тысяч человек гражданского населения и 67,6 тысяч тонн грузов, в сентябре 1941 года — 67 тысяч человек гражданского населения и 44,8 тысяч тонн грузов, за 15 дней октября 1941 года — 18 тысяч гражданского населения и 18,5 тысяч тонн грузов. Среди вывезенного имущества: промышленное оборудование (оборудование завода «Большевик», станкостроительного завода имени В. И. Ленина, судостроительного и судоремонтного завода, заводов сельскохозяйственных машин имени Октябрьской революции, тяжёлого весостроения имени Старостина, сахарного, консервного, суперфосфатного и других заводов Одессы), топливо, металл и иное сырьё, паровозы и железнодорожные вагоны, музейные ценности и картинные галереи[8].

По окончании боёв за Одессу 4-я румынская армия была отведена в Румынию на переформирование, на которое понадобилось два месяца.

Подводя итоги обороны Одессы, газета «Правда» писала:
«Вся советская страна, весь мир с восхищением следили за мужественной борьбой защитников Одессы. Они ушли из города, не запятнав своей чести, сохранив свою боеспособность, готовые к новым боям с фашистскими ордами. И на каком бы фронте ни сражались защитники Одессы — всюду будут они служить примером доблести, мужества, геройства».

Последующие события

Для организации подпольной деятельности и партизанского движения в Одессе и Одесской области, при оставлении Одессы в городе были оставлены подпольный Одесский обком КП(б)У и Одесско-пригородный районный комитет КП(б)У. В дальнейшем, в городе начало действовать подполье, часть боевых групп которого базировалась в одесских катакомбах, а Одесско-пригородный райком сформировал в области два партизанских отряда. В общей сложности, за период оккупации войсками Третьего рейха и его союзников одесские партизаны и подпольщики уничтожили 3 тысячи оккупантов и их пособников[26].

Приморская армия, переброшенная в Крым, приняла участие в тяжёлых оборонительных боях в Крыму, отступила в Севастополь и участвовала в обороне Севастополя.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 декабря 1942 года была учреждена медаль «За оборону Одессы», которой награждались все участники обороны Одессы — военнослужащие Красной армии, Военно-Морского флота и войск НКВД, а также лица из гражданского населения, принимавшие непосредственное участие в обороне Одессы с 10 августа по 16 октября 1941 года.

Память

Приказом Верховного главнокомандующего от 1 мая 1945 года № 20[27] Ленинград, Сталинград, Севастополь и Одесса были названы городами-героями. 8 мая 1965 года, Указом Президиума Верховного Совета СССР[28] городу вручена медаль «Золотая Звезда» и ордена Ленина.

В 1964—1967 годах память о героической обороне Одессы увековечил Зелёный пояс Славы, воздвигнутый там, где проходил рубеж обороны.[2]

Мемориальний комплекс Памятник неизвестному матросу и Аллея Славы в парке Шевченко

В 1975 году в городе был открыт Мемориал героической обороны Одессы.

Об обороне Одессы созданы фильмы:

См. также

Напишите отзыв о статье "Одесская оборона (1941)"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 Одесская оборона 1941 // Советская историческая энциклопедия / редколл., гл. ред. Е. М. Жуков. том 3. М., государственное научное издательство «Советская энциклопедия», 1963. стр.472-473
  2. 1 2 3 Одесская оборона 1941 — статья из Большой советской энциклопедии.
  3. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 Одессы оборона // Большая энциклопедия (в 62-х тт.). / редколл., гл. ред. С. А. Кондратов. том 33. М., ТЕРРА, 2006. стр.387-388
  4. Юновидов, А. С. Оборона Одессы. 1941. Первая битва за Чёрное море. — 1-е. — Москва: Вече, 2011. — 432 с. — (Военные тайны XX века). — 3 000 экз. — ISBN 978-5-9533-5599-5.
  5. 1 2 «Это была первая успешная оборона морской крепости во второй мировой войне»
    Р. Эрнест Дюпюи, Тревор Н. Дюпюи. Всемирная история войн (в 4-х тт.). Книга 4 (1925—1997). СПб., М., «Полигон — АСТ», 1998. стр.170
  6. 1 2 3 4 Одесская оборона 1941 // Украинская советская энциклопедия. т. 7. Киев, Главная редакция Украинской советской энциклопедии, 1982. стр.444
  7. 1 2 3 вице-адмирал Н. М. Кулаков. Доверено флоту. М., Воениздат, 1985. стр.62-65
  8. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Я. М. Штернштейн. Рабочие Одесского порта в обороне города в 1941 году // журнал «Вопросы истории», № 6, июнь 1956. стр.99-109
  9. 1 2 3 4 5 6 7 Одессы оборона 1941 // Советская военная энциклопедия (в 8 тт.) / под ред. Н. В. Огаркова. Том 6. М.: Воениздат, 1978. стр.25-26
  10. 1 2 3 Одесская оборона 1941 // Большая советская энциклопедия. / редколл., гл. ред. Б. А. Введенский. 2-е изд. Т.30. М., Государственное научное издательство «Большая советская энциклопедия», 1954. стр.525-526
  11. Н. И. Крылов. Не померкнет никогда. М., Воениздат, 1984. стр.48
  12. 1 2 Оборона Одессы 1941 // Большая Советская Энциклопедия. / под ред. А. М. Прохорова. 3-е изд. Т.18. М., «Советская энциклопедия», 1974. стр.304-306
  13. Н. И. Крылов. Не померкнет никогда. М., Воениздат, 1984. стр.49-50
  14. Н. И. Крылов. Не померкнет никогда. М., Воениздат, 1984. стр.51
  15. 1 2 3 4 вице-адмирал Н. М. Кулаков. Доверено флоту. М., Воениздат, 1985. стр.71-72
  16. Тыл советских вооружённых сил в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг. // колл. авт., под ред. генерала армии С. К. Куркоткина. М., Воениздат, 1977. стр.438
  17. Н. И. Крылов. Не померкнет никогда. М., Воениздат, 1984. стр.105-107
  18. Анохин В. А., Быков М. Ю. Все истребительные авиаполки Сталина. Первая полная энциклопедия. — Научно-популярное издание. — М.: Яуза-пресс, 2014. — С. 33. — 944 с. — 1500 экз. — ISBN 978-5-9955-0707-9.
  19. Коллектив авторов. [bdsa.ru/index.php?option=com_content&task=category&sectionid=5&id=124&Itemid=152 Боевой состав Советской Армии. Часть I (июнь — декабрь 1941 г.)] / Грылев А.Н.. — Военно-Научное управление Генерального Штаба. — М.: Военное издательство Министерства обороны СССР. — 84 с.
  20. Азаров И. И. «Осаждённая Одесса»
  21. Великая Отечественная война 1941—1945. События. Люди. Документы. Краткий исторический справочник / ред. О. А. Ржешевский, сост. Е. К. Жигунов. М., Политиздат, 1990. стр.56
  22. Н. И. Крылов. Не померкнет никогда. М., Воениздат, 1984. стр.180-204
  23. Н. И. Крылов. Не померкнет никогда. М., Воениздат, 1984. стр.213
  24. Н. И. Крылов. Не померкнет никогда. М., Воениздат, 1984. стр.217-222
  25. Великая Отечественная война 1941—1945. События. Люди. Документы. Краткий исторический справочник / ред. О. А. Ржешевский, сост. Е. К. Жигунов. М., Политиздат, 1990. стр.61
  26. А. Н. Асмолов. Фронт в тылу вермахта. 2-е изд., доп. М., Политиздат, 1983. стр.166-169
  27. Сталин И. В. Сочинения. — М.: «Писатель», 1997. — Т. 15. С. 218—221. Приказ Верховного Главнокомандующего от 1 мая 1945 года, № 20.
  28. Указ Президиума Верховного Совета СССР № 3566-VI от 8 мая 1965 года (Ведомости Верховного Совета СССР, 1965, N 19, ст. 248, пункт 7).

Литература

  • К. В. Пензин. Черноморский флот в обороне Одессы. М., 1956
  • Н. П. Вьюненко. Черноморский флот в Великой Отечественной войне. М., Воениздат, 1957.
  • В. Н. Евстигнеев. 70 героических дней. М., 1964
  • И. И. Азаров. Сражающаяся Одесса. М., 1965.
  • Н. М. Алещенко. Они защищали Одессу. 2-е изд. М., ДОСААФ, 1970. — 192 стр.
  • А. Д. Колесник. Ополченцы городов-героев. // журнал «Вопросы истории», № 12, декабрь 1973. стр.101-113
  • И. И. Азаров. Осаждённая Одесса. 3-е изд., доп. Одесса, «Маяк», 1975. — 260 стр., илл.
  • Бессмертная слава. Одесса, 1975.
  • 73 героических дня. Хроника обороны Одессы в 1941 г. 2-е изд. Одесса, 1978.
  • Ю. И. Усыченко. Одесса: страницы героической защиты и освобождения города-героя. М., 1978. — 174 стр.
  • Черкасов А. А. Оборона Одессы. Страницы правды. — 1-е. — Одесса: Optimum, 2006. — 210 с ил. с. — (Большая литературно-художественная серия «Вся Одесса» Выпуск 15). — 500 экз. — ISBN 966-344-012-0.
  • Черкасов А. А. Оккупация Одессы. Год 1941. Очерки. — 1-е. — Одесса: Optimum, 2007. — 270 с ил. с. — (Большая литературно-художественная серия «Вся Одесса» Выпуск 18). — 500 экз. — ISBN 966-344-144-5.
  • Савченко, В. А., Филиппенко, А. А. Оборона Одессы. 73 дня героической обороны города. — 1-е. — Москва: Центрполиграф, 2011. — 447 с. — (На линии фронта. Правда о войне). — 4 000 экз. — ISBN 978-5-227-03050-4.
  • Юновидов, А. С. Оборона Одессы. 1941. Первая битва за Чёрное море. — 1-е. — Москва: Вече, 2011. — 432 с. — (Военные тайны XX века). — 3 000 экз. — ISBN 978-5-9533-5599-5.
  • Анохин В. А., Быков М. Ю. Все истребительные авиаполки Сталина. Первая полная энциклопедия. — Научно-популярное издание. — М.: Яуза-пресс, 2014. — С. 33. — 944 с. — 1500 экз. — ISBN 978-5-9955-0707-9.
  • Коллектив авторов. [bdsa.ru/index.php?option=com_content&task=category&sectionid=5&id=124&Itemid=152 Боевой состав Советской Армии. Часть I (июнь — декабрь 1941 г.)] / Грылев А.Н.. — Военно-Научное управление Генерального Штаба. — М.: Военное издательство Министерства обороны СССР. — 84 с.
  • Г. Пенежко. Записки советского офицера. Часть вторая. На Одесском плацдарме. М.: Советский писатель. 1949 г.

Ссылки


Отрывок, характеризующий Одесская оборона (1941)

Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.