Одесский театр оперы и балета

Театр
Одесский театр оперы и балета укр. Одеський театр опери та балету
Вид на театр со стороны улицы Ришельевской
Страна	Украина
Город, адрес	Одесса, пер. Чайковского, 1
Тип здания	театр
Архитектурный стиль	венское барокко
Автор проекта	Ф. Фельнер и Г. Гельмер
Строительство	1884—1 октября 1887 годы
Статус	Охраняется государством
Сайт	[www.opera.odessa.ua/ Официальный сайт]

Одесский национальный академический театр оперы и балета — первый театр в Одессе по времени постройки, значению и известности. Первое здание было открыто в 1810 и сгорело в 1873 году. Современное здание построено в 1887 году архитекторами Фельнером и Гельмером в стиле нового венского барокко. Интерьер зрительного зала стилизован под архитектуру позднего французского рококо. Уникальная акустика подковообразного зала позволяет доносить даже шёпот со сцены в любой уголок зала. Полная реставрация здания театра была завершена в 2007 году.

В театре дирижировали П. И. Чайковский, Н. А. Римский-Корсаков, С. В. Рахманинов, пели Фёдор Шаляпин, Саломея Крушельницкая, Леонид Собинов, танцевали Анна Павлова и Айседора Дункан. Александр Пушкин упоминает Одесский театр в романе «Евгений Онегин». Журнал «Forbes» включил одесский театр в список самых необыкновенных достопримечательностей Восточной Европы.

История театра

Первый театр

Театральная Одесса ведёт свою историю практически с момента основания города. Театр оперы и балета по праву можно назвать старейшиной среди целого ряда его культурных учреждений. Одесса получила право строить театр в 1804 году (став третьим городом с театром в Российской империи), а в 1809 году он был уже возведён. Автором этого проекта был известный французский архитектор Тома де Томон, автор ряда зданий в Петербурге. Именно это здание посещал А. С. Пушкин во время своего пребывания в Одессе в 1823-24 годах.

10 февраля 1810 года состоялось торжественное открытие. Первым представлением были одноактная опера Фрелиха «Новое Семейство» и водевиль «Утешенная вдова» русской труппы П. Фортунатова.

Здание располагалось несколько выше современного театра, ближе к скверу Пале-Рояль, и воспринималось как памятник молодому городу. Архитектура здания была выдержана в классическом стиле, с портиком коринфского ордера и фронтоном, обращённым к зданию тогдашнего английского клуба (ныне Музей Морского флота Украины). Театр вмещал 800 зрителей, по примеру старых итальянских театров 17 лож располагались на трёх ярусах, в партере было всего 44 кресла. Ещё 700 зрителей наблюдали за постановками, стоя в партере.

Для исправления недостатков здания театра производились неоднократные перестройки: в 1820—1822, 1831—1833, 1836, 1857 и 1872 годах. В результате этих перестроек по оси колонн появилась каменная стена, что позволило увеличить пространство фойе. Со стороны Ришельевской улицы был пристроен одноэтажный каменный вестибюль. Работы по последней переделке здания окончились 31 декабря 1872 года, а в ночь на 2 января 1873 театр полностью сгорел из-за возгорания газового рожка, освещающего часы в ночное время. В театре ночевали люди, но никто из них не пострадал.

Современное здание

Создать проект нового городского театра было предложено венским архитекторам Фердинанду Фельнеру (нем. Ferdinand Fellner) и Герману Гельмеру (нем. Herman Helmer), по проектам которых были построены театры во многих городах Австро-Венгрии (Вене, Зальцбурге, Загребе и др.) Проект был готов в 1882 году. Образцом послужила возведённая четырьмя годами раньше Дрезденская Опера архитектора Готфрида Земпера, с нетрадиционной формой фойе, повторявшего изгиб зрительного зала. Прошло почти одиннадцать лет с момента пожара до закладки первого камня в основание здания нового театра. Работы велись подрядным способом из местных строительных материалов (в основном, популярного одесского известняка — ракушечника). Новый театр открылся 1 октября 1887 года.

В марте 1925 года возник пожар, в результате которого полностью сгорела сцена и пострадал зал. В сжатые сроки театр был восстановлен и уже через год возобновил спектакли. Сцена получила новое техническое оборудование, были установлены два железобетонных занавеса, отсекающие при необходимости сцену от зрительного зала и служебных помещений.

Во время Великой Отечественной войны фашисты планировали взорвать здание театра при отступлении, но, к счастью, этого не произошло. Как свидетельствует надпись на мемориальной доске, именно на балконе театра 10 апреля 1944 г. было поднято знамя освобождения города Одессы от гитлеровских захватчиков.

В 1926 году театру было присвоено звание «Академический». 31 августа 2007 года указом Президента Украины № 807/2007 Одесскому академическому театру оперы и балета присвоен статус «Национального».

Архитектура театра

Одесский оперный театр знаменит прежде всего своей архитектурой, а по своей планировке и по техническим данным не уступает лучшим в Европе. Здание театра в своё время считалось одним из лучших в мире и остаётся главной достопримечательностью города. В плане оно состоит из подковообразного зрительного зала с охватывающими его галереями, фойе и прямоугольной сценической частью с подсобными помещениями. По продольной оси здания — двухъярусный с высоким аттиком портал главного входа, по поперечной — трёхаркадные галереи боковых входов. Планировка радиальная — из центра по радиусам в разных направлениях проложены проходы, ведущие к выходу. Лестницы, непосредственно ведущие к театральному выходу, также имеют ярусы. Перекрыто здание системой металлических ферм, покрытие цинковое. Покрытие зрительного зала напоминает поверхность части эллипсоида, отсечённого плоскостями по горизонтальным и вертикальным осям симметрии, оно увенчано круглым фонарём с куполом, завершённым невысоким шпилем.

Внешний вид

Здание театра выполнено в стиле венского «барокко», который был основным в европейском искусстве с конца XVI и до середины XVIII века. Снаружи здание структурно состоит из трёх этажей (схематически это изображено на рисунке справа). Первый (цокольный) и второй этажи, скромно украшенные только колоннами тосканского ордера в лоджиях, образуют одно целое и выглядят грузно и фундаментально, придавая зданию вид статичности, устойчивости «на века». Третий этаж — более лёгкий, ажурный, с утончённой обработкой деталей с арочными лоджиями, колоннами и пилястрами ионического ордера — скрадывает тяжесть нижних этажей и создаёт иллюзию воздушности. Добавочные эффекты вносят изящный портик и куполообразная крыша. В итоге здание как бы «парит» над землёй. Над фасадом возвышается скульптурная группа, изображающая одну из муз — покровительницу искусства Мельпомену. Она сидит в колеснице, запряжённой четырьмя разъярёнными пантерами, которые покорены ею. Чуть ниже расположены скульптурные группы, также на сюжеты из древней мифологии. Слева — Орфей играет на кифаре для кентавра; справа — Терпсихора (сестра Мельпомены и муза танца) танцует с девочкой.

На фронтоне портика римскими цифрами указаны несколько дат:

• первая строка — даты начала и окончания постройки театра (1884—1887);
• вторая строка — фраза «театр горел», относящаяся к пожару 1925 года; затем год 1967 и слово «реконструкция», говорящее о реставрации театра в указанном году.

Внизу, около центрального входа, на высоких постаментах установлены две скульптурные группы, олицетворяющие Комедию и Трагедию: слева — фрагмент трагедии Еврипида «Ипполит», справа — эпизод из комедии Аристофана «Птицы».
По фронтону здания, в круглых нишах верхнего этажа, установлены бюсты гениальных творцов русской литературы и музыки: Пушкина, Глинки, Грибоедова, Гоголя. Над скульптурами работали Ф. Нетали и Ф. Фридль, лепные работы выполнил Л. Стрикциус под руководством Ф. Этеля.

Интерьер

Внутреннее убранство театра празднично и нарядно. Архитектура зрительного зала, рассчитанного на 1664 места, выдержана в стиле позднего французского «рококо». Он роскошно украшен различными лепными орнаментами с тонкой позолотой. Плафон потолка украшают четыре картины художника Лефлера в виде медальонов. На них изображены сцены из произведений Шекспира: «Гамлет», «Сон в летнюю ночь», «Зимняя сказка» и «Как вам это понравится». В центре потолка — большая хрустальная люстра. В зале много разнообразных лепных украшений (с особым изяществом выполнена лепка в ярусах, боковых вестибюлях и вдоль лестниц, ведущих к ложам), светильников, канделябров и орнаментов бронзовых инкрустаций мебели. Центральный занавес сделан по эскизу известного театрального художника Александра Головина.

В зрительном зале зрители располагаются в партере, ложах бенуара, бельэтажа, 1-го и 2-го ярусов и на галёрке. Среди лож выделяется «царская» ложа — в центре бельэтажа прямо напротив сцены. В первом ряду она имеет 12 кресел.

Оборудование

Площадь сцены 500 м², арьерсцены — 200 м², ширина портала 15 м, высота — 12 м. Полы из мраморной крошки особого рисунка для каждого этажа. Для освещения здания впервые в Одессе было применено электричество. Уникальная акустика подковообразного зала позволяет доносить даже шёпот со сцены в любой уголок зала. При модернизации 2007 года установлено новое осветительное оборудование.
Также имеется орга́н, трубы которого размещены над ложами второго яруса и при неиспользовании закрыты специальными шторами—жалюзи. Органный пульт передвижной и при необходимости устанавливается на сцене, тогда как обычно он находится за кулисами. Перед авансценой находится оркестровая яма.

Реставрации

Чтобы остановить осадку здания, вызвавшую образование трещин в несущих конструкциях сооружения, в 1955—1956 гг. были выполнены работы по укреплению основания театра путём его силикатизации жидким стеклом (заливки расплавленного стекла через шурфы в основание фундамента — было залито порядка 6 млн литров).

В 1965—1967 году была проведена полная реставрация театра, как снаружи, так и внутри. Всесоюзным правительством было потрачено 4 млн рублей и 9 килограмм чистого сусального золота. Было реконструировано оборудование сцены с использованием последних достижений техники. Механизирован труд работников сцены, установлен электронно-кибернетический регулятор с запрограммированным управлением художественного освещения сцены. Реставрированы художественные и лепные украшения, скульптура, заново наложена позолота, восстановлены полы, двери, мебель. Воссоздан занавес первоначального рисунка. Работы выполнялись Украинскими специальными научно-реставрационными производственными мастерскими, Главчерноморстроем, позолотчиками из Москвы, скульпторами из Петербурга, краснодеревщиками из Одессы. Однако эти меры помогли лишь на очень короткий промежуток времени, потому как театр был построен на месте, где основная подлегающая порода — осадочного происхождения, и процесс разрушения здания продолжался.

К середине 90-х годов XX века здание пришло в катастрофическое состояние, и в 1996 году было принято решение о проведении капитальной реставрации. Кабинет министров Украины признал состояние театра катастрофическим и выделил средства для реставрации. Окончание работ вначале планировалось на 1999 год, а затем неоднократно переносилось из-за недостатка средств. Во время реставрации спектакли проводились на сценах Украинского музыкально-драматического театра имени В. Василько и Театра музыкальной комедии имени М. Водяного.

Осенью 2007 года завершилась продолжительная реставрация, в ходе которой был укреплён фундамент (при помощи 1800 свай), выполнена комплексная модернизация технических систем театра (установлены самые современные системы кондиционирования, пожарной сигнализации и энергообеспечения, внутренней мобильной связи, охраны, видеонаблюдения), была произведена полная реставрация фасада и внутренних помещений (на оформление театра пошло примерно 7,5 кг сусального золота), установлен новый занавес. Также была реконструирована и благоустроена театральная площадь, восстановлены зелёные насаждения. После реставрации театр был торжественно открыт 22 сентября 2007 года .

Стоимость реконструкции по смете Кабинета министров Украины составила 197 миллионов гривен (в ценах 2004 года, в том числе строительно-монтажные работы — 126 млн гривен). Также в смете указаны технические данные театра после реконструкции: количество мест — 1636, площадь земельного участка под зданием и прилегающей территории — 2,96 гектара, площадь застройки — 0,54 гектара, общая кубатура — 102757,7 м³, общая площадь — 8123,6 м².

На благотворительные средства был приобретён уникальный музыкальный инструмент — английский рожок стоимостью 59 тысяч гривен (около 12 тысяч долларов США).

Творческая жизнь

Театр интересен не только своей архитектурой, но и богатой творческой биографией. Театру принадлежит большая заслуга в развитии музыкальной культуры на Украине. Выступали артисты, чьи имена прославили отечественное искусство. Здесь пели великие Фёдор Шаляпин, Саломея Крушельницкая, Н. Н. Фигнер и М. И. Фигнер, Антонина Нежданова, Леонид Собинов, Джузеппе Ансельми, Титта Руффо, Маттиа Баттистини, Л. Джеральдони, Михаил Гришко, Арнольд Азрикан, танцевали: первая балерина мира — Анна Павлова, Айседора Дункан, Екатерина Гельцер. Спектаклями и симфоническими концертами дирижировали П. И. Чайковский, Н. А. Римский-Корсаков, С. В. Рахманинов, А. Г. Рубинштейн, Э. Ф. Направник, А. С. Аренский, А. К. Глазунов, исполняли свои произведения Эжен Изаи, Пабло Сарасате и другие.
В 1894—1937 годах музыкальный руководитель театра — народный артист Украинской ССР И. В. Прибик.

Во все времена театр осваивал постановки всё новых и новых спектаклей. За всё время существования труппой театра были поставлены десятки опер и балетов. Впервые поставлены оперы «Разлом» Фемилиди (1929), «Захар Беркут» («Золотой обруч») Лятошинского (1930), «В плену у яблонь» Чишко (1931), «Дела небесные» (1931), «Сотник» (1939) Вериковского, «Трагедийная ночь» Данькевича (1935), «Семья» («Искатели счастья») Ходжа-Эйнатова (1940).

Достаточно продолжительное время выпуск новых спектаклей был приостановлен ввиду реставрации и связанных с ней технических сложностей.

Также в Одесском оперном театре проходят различные симфонические концерты, в том числе органные, так как театр обладает лучшими в городе акустическими данными и встроенным органом.

При театре работает детская хореографическая школа (директор Литвиненко Анатолий Николаевич). Ученики школы постоянно принимают участие в различных украинских и международных балетных конкурсах.

В творческом сотрудничестве с театром работают детские хоры: «Жемчужины Одессы» (художественный руководитель Л. Гарбуз) и «Зёрнышки» (художественный руководитель А. Гарбуз). Юные исполнители принимают участие в спектаклях театра, в частности в постановке «Белоснежка и семь гномов».

В 2001 году академик В. С. Максименко опубликовал монографию на русском языке «Храм и вічний музей мистецтва: Сторінки двохсотлітньої історії культури Одеси на фоні Міського театру» об истории театра.

История

Изначально театр не имел постоянной труппы. Для постановок приглашались известные российские и иностранные артисты: в 1836 году московский танцор К. Ф. Богданов с дочерьми (балеты «Сильфида», «Пахита»), в 1853 году балерина Е. И. Андреянова с группой артистов Большого театра (балеты «Своенравная жена», «Катарина или Дочь разбойника», «Эсмеральда» и другие), в 1889 году итальянские артисты во главе с прима-балериной А. Белла (балеты «Сильвия», «Эксцельсиор», «Брама» — балетмейстер Д. Саракко). В Западной Европе не было ни одной знаменитой певицы или певца, которые не пели бы в Одесском оперном театре.

Организаторами оперных сезонов были антрепренёры. Первым антрепренёром Одесского городского театра был И. И. Черепенников. Театр был отдан ему безвозмездно на два года с условием проволить оперные спектакли. Черепенников пригласил в Одессу итальянскую труппу.

Второй антрепренёр, Иосиф Яковлевич Сетгофер, также пригласил итальянских певцов: Дамерини, Прево, Боронат, Арамбуро, Броджи, а также знаменитую балерину В. Цукки.

С 1891 года антрепризу в театре держал артист Императорских театров И. Н. Греков. Одним из первых он решил дать в Одессе русскую оперу. В сезоне 1892—1893 годов включили оперу «Демон» и начали готовить «Пиковую даму». Постановка «Пиковой дамы» совпала с приездом П. И. Чайковского в Одессу. Находясь в зале театра, Чайковский делал замечания, давал советы исполнителям главных партий, а также дирижёру Н. Б. Эммануэлю, готовившему премьеру оперы, которая прошла с большим успехом. В 1893 году Чайковский рекомендовал И. В. Прибика, и в следующем году дирижёр был принят по конкурсу в качестве главного дирижёра одесского Городского театра. И. В. Прибик сорок три года бессменно был главным, почётным дирижёром одесского Городского театра. Он в числе первых в стране получил звание заслуженного, а затем и народного артиста Украины, героя труда.

В сезоне 1899 года в Одессе гастролировали Ф. Шаляпин и Л. Собинов, супруги Фигнер и выдающийся баритон Л. Яковлев. В конце XIX столетия прошли выступления одесского скрипача А. П. Фидельмана, авторские концерты С. Рахманинова и А. Скрябина, концерты оркестра Берлинского филармонического общества под управлением А. Никиша, гастроли Яна Кубелика и Оскара Недбала. Ряд симфонических концертов прошёл с участием А. К. Глазунова, Ф. М. Блуменфельда и И. В. Прибика. С 1897 по 1900 годы при антрепренёре А. И. Сибирякове театр пережил пору наивысшего расцвета. На сцене пели Тетрацини, Баттистини, Саммарно, гастролировала драматическая труппа Н. Н. Соловцова. С 1903 года антрепризу взяла в свои руки известная певица М. Лубковская — в 1905 году она организовала гастроли Титта Руффо. В ряде спектаклей — «Евгений Онегин», «Демон» и др. — вместе с Титта Руффо пели итальянский певец Д. Ансельми и певица Я. Вайда-Королевич.

В 1900-х годах на одесской оперной сцене постановка «Ивана Сусанина», «Князя Игоря», «Царской невесты», «Мазепы» свидетельствует о расцвете русской оперы в Одессе. Яркими артистами одесской оперной сцены в это время были выдающиеся исполнители П. И. Цесевич, А. Л. Каченовский, С. С. Залевский, Л. Я. Липковская, П. Л. Карпова и др.

В 1910-х годах была организована постоянная труппа. Известностью пользовались балетмейстеры Люизинский, Ремиславский, артисты Т. Р. и В. Р. Гамсахурдия, Е. А. Пушкина, В. Каросса. В 1920-х годах при театре были организованы хореографические школы под руководством Е. А. Пушкиной и Р. Ремиславского, выпускники которых играли на сцене театра.

В сезоне 1919—1920 гг. в Одесский оперный театр был приглашён режиссёр В. А. Лосский. За короткое время им были осуществлены постановки опер «Хованщина», «Руслан и Людмила», «Аида», «Кармен», «Богема», «Иоланта».

В 1923 году балетный коллектив одесского театра возглавил известный балетмейстер Р. И. Баланотти. Поставленный им балет П. И. Чайковского «Лебединое озеро» (премьера состоялась 7 декабря 1923 года) положил начало истории одесского балета. Дирижировал спектаклем М. Крамер, партии исполняли: Одетта-Одилия — Е. А. Пушкина, принц Зигфрид — П. Павлов и Р. Баланотти, Ротбарт — Смоляр. За период 1923—1925 годов были созданы постановки балетов «Конёк-Горбунок» и «Коппелия». Неординарной постановкой Р. Баланотти и дирижёра Н. А. Гольдмана стал балет «Корсар». Среди заметных балерин того времени можно упомянуть Д. Алидорт.

Очень плодотворным в театре оказался 1930 год, когда балетную труппу возглавил М. Моисеев. Поставленный им балет Б. Яновского «Ференджи» стал очень популярным.

В 1940 году балетный коллектив возглавил Вахтанг Вронский. Его работа над героико-романтическим балетом К. Ф. Данькевича «Лилея» стала значимым событием в балетном искусстве.

В годы Великой Отечественной войны и оккупации Одессы румынскими захватчиками ряд артистов театра сражались в частях Красной армии или выступали с концертами в составе театральных фронтовых бригад. Часть труппы была эвакуирована из Одессы, была объединена с днепропетровским коллективом и работала в Красноярске. Там давались спектакли «Евгений Онегин», «Наталка Полтавка», «Лебединое озеро», «Бахчисарайский фонтан».

Театр во время оккупации Одессы

Театральная жизнь Одессы периода оккупации была насыщенной. Оставшиеся в городе артисты оперы продолжили работать в театре. К ним присоединились артисты, которые, по разным причинам, в своё время вынуждены были бежать из советской страны. В труппе насчитывалось около ста артистов. Все декорации, инвентарь и театральные костюмы остались прежними — эвакуировать их не успели. Директором театра был назначен тенор Селявин. Решение возобновить работу театра было принято на общем собрании труппы. 13 декабря 1941 года Одесский оперный театр возобновил работу. Первой постановкой с начала войны стала опера «Евгений Онегин». Зал на премьере был переполнен.

Хотя румынская администрация избегала откровенных пропагандистских постановок, но в репертуар в обязательном порядке должны были быть включены два-три произведения немецких авторов, два—три румынских, оставшееся место отводилось мировой и русской национальной классике. В это время в театре шли спектакли «Сон в зимнюю ночь» Т. Мушатеску, балет «Свадьба в Карпатах» П. Константинеску, «То́ска», «Фауст», «Спящая красавица», «Кармен», «Паяцы», «Травиата», «Риголетто», «Корсар», «Аида». Из русских произведений шли «Евгений Онегин», «Борис Годунов», «Лебединое озеро». В театре проходило по несколько представлений в день, как правило, в тринадцать и шестнадцать часов. Зрителями спектаклей оккупационные власти, румынские и немецкие военнослужащие, но прежде всего — одесская публика. Билеты в театр были не очень дорогими — например, билет на галёрку в переводе на деньги независимой Украины стоил от пяти до десяти гривен.

Труппа Оперного театра выезжала в этот период и на гастроли. Так, в конце июня 1942 года, за выступления на передовой перед частями румынской армии артисты театра получили от городского головы Одессы Г. Пынти денежную премию в размере двух месячных окладов.

Послевоенная история

После освобождения Одессы от немецко-фашистских захватчиков в 1944 году оперный театр продолжил свою работу. С 1944 по 1964 годы художественное руководство в театре осуществлял главный дирижёр, народный артист УССР Н. Д. Покровский. Балетмейстерами театра были В. Вронский и Д. Алидорт (1944—1954), С. А. Павлов и З. А. Васильева (1954—1958), Н. Трегубов (1958—1970). В послевоенное время были поставлены как классические, так и новые спектакли: «Севастопольцы» М. Коваля, ставили оперы К. Данькевича «Богдан Хмельницкий» и «Назар Стодоля» (режиссёр Я. А. Милешко, художник П. А. Злочевский, дирижёр Н. Д. Покровский); опера Ю. Мейтуса «Дочь ветра» (постановщик Я. А. Вощак), «Июльское воскресенье» В. Рубина (постановщик Б. Е. Грузин), опера-балет В. Губаренко «Вий» и «Семён Котко» С. Прокофьева (постановщик Г. Проваторов), «Ромео и Джульетта» (балетмейстер М. Лавровский, дирижёр Г. Проваторов); балет «Золушка» (балетмейстер О. Виноградов, художник В. Левенталь), «Вальсы» и «Подпоручик Киже» (постановка О. Тарасовой и А. Лапаури, дирижёр Г. Проваторова, художник Б. Мессерера). С 1958 по 1960 год в театре служила известная балерина, народная артистка СССР Светлана Адырхаева. В начале 70-х годов балетный коллектив театра возглавил балетмейстер И. Чернышев.

В 1970-е — 1980-е годы главный дирижёр театра Б. И. Афанасьев поставил «Хованщину» М. Мусоргского, «Богему» Джакомо Пуччини, монооперу В. Губаренко «Письма любви» и «Алеко» С. Рахманинова.

Современное состояние

В театре большая оперная труппа, среди которой можно отметить народных артистов Украины Анатолия Бойко (бас), Валентину Васильеву (меццо-сопрано), Анатолия Капустина (тенор), Людмилу Ширину (сопрано). Балетная труппа театра состоит из 50 человек. Среди них выделяются заслуженные артисты Украины Андрей Мусорин и Елена Каменских — участники Прощального турне Рудольфа Нуреева.

Главный дирижёр Одесского государственного академического театра оперы и балета — народный артист Республики Молдова Александр Самуил. Главный балетмейстер — заслуженный артист России Юрий Васюченко.

Артисты балета гастролировали в Канаде, Японии, Вьетнаме, Шри-Ланке, Китае, Венгрии, Болгарии, Финляндии, Южной Корее, Италии, Испании, Португалии — с Майей Плисецкой, Индонезии, Швейцарии, Швеции и других странах. В 2007 году труппа театра принимала участие в фестивале «Оперные дни Курессааре» (Эстония).

Репертуар

В репертуаре оперы «Маскарад», «Конёк-Горбунок», «Кармен-сюита», «Кармен», «Травиата», «Трубадур», «Аида», «Риголетто», «Фауст», «Тоска», «Евгений Онегин», «Иоланта», «Запорожец за Дунаем», «Богема», «Чио-Чио-Сан», «Сельская честь», «Князь Игорь», «Паяцы», «Тайный брак», «Наталка-Полтавка», «Лючия ди Ламмермур»; балеты «Щелкунчик», «Лебединое озеро», «Спящая красавица», «Дон Кихот», «Жизель», «Шопениана», «Пахита», «Сильфида», «Дюймовочка», «Золушка» .

Среди самых известных и удачных постановок театра можно назвать следующие спектакли: «Кармен», «Травиата», «Трубадур», «Риголетто», «Запорожец за Дунаем», «Чио-Чио-Сан», «Наталка-Полтавка», «Жизель», «Щелкунчик», «Спящая красавица». На этих спектаклях зал обычно полон.

После реставрации театра в 2007 году артисты представят новые премьеры — оперу Джузеппе Верди «Бал-маскарад» и балет «Доктор Айболит» в новой постановке .

Высказывания о театре

После своего первого визита в театр Фёдор Шаляпин написал жене: «… Был в театре и пришёл в дикий восторг от красоты театра. Я никогда в жизни не видел ничего красивее».

Осенью 1992 года, после своего первого выступления в одесском оперном Елена Образцова сказала: «Ваш театр — жемчужина. Я пела практически на всех сценах мира, и я отдаю предпочтение Вашему театру даже перед венской оперой, сооружённой по проекту тех же архитекторов».

В литературе

Александр Сергеевич Пушкин написал стихотворные строчки об Одесском оперном.

«Но уж темнеет вечер синий,
Пора нам в оперу скорей:
Там упоительный Россини,
Европы баловень — Орфей…»
«…А только ль там очарований?
А разыскательный лорнет?
А закулисные свиданья?
A prima donna? а балет?…»
«…Но поздно. Тихо спит Одесса;
И бездыханна и тепла
Немая ночь. Луна взошла,
Прозрачно-лёгкая завеса
Объемлет небо. Все молчит;
Лишь море Чёрное шумит…
--------------------------------

Итак, я жил тогда в Одессе…»

Сувениры

22 сентября 2007 года почта Украины провела спецгашение конвертов, посвящённых 120-летию театра. Национальный банк Украины, продолжая серию «Памятники архитектуры Украины», ввёл в обращение 25 июля 2007 года юбилейные монеты «120 лет Одесскому государственному академическому театру оперы и балета» номиналами 10 и 5 гривен. На аверсе монеты номиналом 10 гривен изображён интерьер зала для зрителей. На аверсе монеты номиналом 5 гривен изображена сцена из балета. На реверсе обеих монет изображено здание театра, под которым размещена надпись: «120 лет». По кругу монеты — «Одесский национальный академический театр оперы и балета». Обе надписи набраны прописными буквами. Художники монет: Владимир Таран, Сергей Харук, Александр Харук и Владимир Атаманчук; скульпторы: Святослав Иваненко, Владимир Демьяненко и Владимир Атаманчук.

Расположение и окрестности театра

Фасад здания театра смотрит на перекрёсток улиц Ланжероновской и Ришельевской (Театральную площадь), тыльная сторона театра выходит на переулок Чайковского (официальный адрес: переулок Чайковского, 1). Если стоять лицом к фасаду, то слева за жилым зданием находится исторический сквер Пале—Рояль. Справа — лужайка с музыкальным фонтаном и здание Музея морского флота Украины.

Ссылки

• [www.odessa.ua/gallery/theatres/ Театр на сайте городской думы Одессы]
• [www.odessa360.net/ Панорамные фотографии Одессы (виртуальный тур): есть панорамы Театра и его окрестностей]
• [archodessa.com/all/opera-theatre/ Архитектура Оперного театра]

Отрывок, характеризующий Одесский театр оперы и балета

– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.
– Мне смешно, – сказал Пьер, – что вы себя, вы себя считаете неспособным, свою жизнь – испорченною жизнью. У вас всё, всё впереди. И вы…
Он не сказал, что вы , но уже тон его показывал, как высоко ценит он друга и как много ждет от него в будущем.
«Как он может это говорить!» думал Пьер. Пьер считал князя Андрея образцом всех совершенств именно оттого, что князь Андрей в высшей степени соединял все те качества, которых не было у Пьера и которые ближе всего можно выразить понятием – силы воли. Пьер всегда удивлялся способности князя Андрея спокойного обращения со всякого рода людьми, его необыкновенной памяти, начитанности (он всё читал, всё знал, обо всем имел понятие) и больше всего его способности работать и учиться. Ежели часто Пьера поражало в Андрее отсутствие способности мечтательного философствования (к чему особенно был склонен Пьер), то и в этом он видел не недостаток, а силу.
В самых лучших, дружеских и простых отношениях лесть или похвала необходимы, как подмазка необходима для колес, чтоб они ехали.
– Je suis un homme fini, [Я человек конченный,] – сказал князь Андрей. – Что обо мне говорить? Давай говорить о тебе, – сказал он, помолчав и улыбнувшись своим утешительным мыслям.
Улыбка эта в то же мгновение отразилась на лице Пьера.
– А обо мне что говорить? – сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. – Что я такое? Je suis un batard [Я незаконный сын!] – И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что он сделал большое усилие, чтобы сказать это. – Sans nom, sans fortune… [Без имени, без состояния…] И что ж, право… – Но он не сказал, что право . – Я cвободен пока, и мне хорошо. Я только никак не знаю, что мне начать. Я хотел серьезно посоветоваться с вами.
Князь Андрей добрыми глазами смотрел на него. Но во взгляде его, дружеском, ласковом, всё таки выражалось сознание своего превосходства.
– Ты мне дорог, особенно потому, что ты один живой человек среди всего нашего света. Тебе хорошо. Выбери, что хочешь; это всё равно. Ты везде будешь хорош, но одно: перестань ты ездить к этим Курагиным, вести эту жизнь. Так это не идет тебе: все эти кутежи, и гусарство, и всё…
– Que voulez vous, mon cher, – сказал Пьер, пожимая плечами, – les femmes, mon cher, les femmes! [Что вы хотите, дорогой мой, женщины, дорогой мой, женщины!]
– Не понимаю, – отвечал Андрей. – Les femmes comme il faut, [Порядочные женщины,] это другое дело; но les femmes Курагина, les femmes et le vin, [женщины Курагина, женщины и вино,] не понимаю!
Пьер жил y князя Василия Курагина и участвовал в разгульной жизни его сына Анатоля, того самого, которого для исправления собирались женить на сестре князя Андрея.
– Знаете что, – сказал Пьер, как будто ему пришла неожиданно счастливая мысль, – серьезно, я давно это думал. С этою жизнью я ничего не могу ни решить, ни обдумать. Голова болит, денег нет. Нынче он меня звал, я не поеду.
– Дай мне честное слово, что ты не будешь ездить?
– Честное слово!


Уже был второй час ночи, когда Пьер вышел oт своего друга. Ночь была июньская, петербургская, бессумрачная ночь. Пьер сел в извозчичью коляску с намерением ехать домой. Но чем ближе он подъезжал, тем более он чувствовал невозможность заснуть в эту ночь, походившую более на вечер или на утро. Далеко было видно по пустым улицам. Дорогой Пьер вспомнил, что у Анатоля Курагина нынче вечером должно было собраться обычное игорное общество, после которого обыкновенно шла попойка, кончавшаяся одним из любимых увеселений Пьера.
«Хорошо бы было поехать к Курагину», подумал он.
Но тотчас же он вспомнил данное князю Андрею честное слово не бывать у Курагина. Но тотчас же, как это бывает с людьми, называемыми бесхарактерными, ему так страстно захотелось еще раз испытать эту столь знакомую ему беспутную жизнь, что он решился ехать. И тотчас же ему пришла в голову мысль, что данное слово ничего не значит, потому что еще прежде, чем князю Андрею, он дал также князю Анатолю слово быть у него; наконец, он подумал, что все эти честные слова – такие условные вещи, не имеющие никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же или он умрет или случится с ним что нибудь такое необыкновенное, что не будет уже ни честного, ни бесчестного. Такого рода рассуждения, уничтожая все его решения и предположения, часто приходили к Пьеру. Он поехал к Курагину.
Подъехав к крыльцу большого дома у конно гвардейских казарм, в которых жил Анатоль, он поднялся на освещенное крыльцо, на лестницу, и вошел в отворенную дверь. В передней никого не было; валялись пустые бутылки, плащи, калоши; пахло вином, слышался дальний говор и крик.
Игра и ужин уже кончились, но гости еще не разъезжались. Пьер скинул плащ и вошел в первую комнату, где стояли остатки ужина и один лакей, думая, что его никто не видит, допивал тайком недопитые стаканы. Из третьей комнаты слышались возня, хохот, крики знакомых голосов и рев медведя.
Человек восемь молодых людей толпились озабоченно около открытого окна. Трое возились с молодым медведем, которого один таскал на цепи, пугая им другого.
– Держу за Стивенса сто! – кричал один.
– Смотри не поддерживать! – кричал другой.
– Я за Долохова! – кричал третий. – Разними, Курагин.
– Ну, бросьте Мишку, тут пари.
– Одним духом, иначе проиграно, – кричал четвертый.
– Яков, давай бутылку, Яков! – кричал сам хозяин, высокий красавец, стоявший посреди толпы в одной тонкой рубашке, раскрытой на средине груди. – Стойте, господа. Вот он Петруша, милый друг, – обратился он к Пьеру.
Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна: «Иди сюда – разойми пари!» Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем. Пьер улыбался, весело глядя вокруг себя.
– Ничего не понимаю. В чем дело?
– Стойте, он не пьян. Дай бутылку, – сказал Анатоль и, взяв со стола стакан, подошел к Пьеру.
– Прежде всего пей.
Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобья оглядывая пьяных гостей, которые опять столпились у окна, и прислушиваясь к их говору. Анатоль наливал ему вино и рассказывал, что Долохов держит пари с англичанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в том, что он, Долохов, выпьет бутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами.
– Ну, пей же всю! – сказал Анатоль, подавая последний стакан Пьеру, – а то не пущу!
– Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну.
Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.
Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден. Линии этого рта были замечательно тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица. Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга.
Бутылка рому была принесена; раму, не пускавшую сесть на наружный откос окна, выламывали два лакея, видимо торопившиеся и робевшие от советов и криков окружавших господ.
Анатоль с своим победительным видом подошел к окну. Ему хотелось сломать что нибудь. Он оттолкнул лакеев и потянул раму, но рама не сдавалась. Он разбил стекло.
– Ну ка ты, силач, – обратился он к Пьеру.
Пьер взялся за перекладины, потянул и с треском выворотип дубовую раму.
– Всю вон, а то подумают, что я держусь, – сказал Долохов.
– Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.
– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.
Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…
– Очень хорошо, – сказал англичанин.
Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по английски повторять ему условия пари.
– Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов. Понимаете?
Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по английски. Молодой худощавый мальчик, лейб гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз.
– У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара.
– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.
Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.
– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.
Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.


Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.
Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!
– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.
– Bonjour, ma chere, je vous felicite, [Здравствуйте, моя милая, поздравляю вас,] – сказала гостья. – Quelle delicuse enfant! [Какое прелестное дитя!] – прибавила она, обращаясь к матери.
Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.
– Видите?… Кукла… Мими… Видите.
И Наташа не могла больше говорить (ей всё смешно казалось). Она упала на мать и расхохоталась так громко и звонко, что все, даже чопорная гостья, против воли засмеялись.
– Ну, поди, поди с своим уродом! – сказала мать, притворно сердито отталкивая дочь. – Это моя меньшая, – обратилась она к гостье.
Наташа, оторвав на минуту лицо от кружевной косынки матери, взглянула на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо.
Гостья, принужденная любоваться семейною сценой, сочла нужным принять в ней какое нибудь участие.
– Скажите, моя милая, – сказала она, обращаясь к Наташе, – как же вам приходится эта Мими? Дочь, верно?
Наташе не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней. Она ничего не ответила и серьезно посмотрела на гостью.
Между тем всё это молодое поколение: Борис – офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай – студент, старший сын графа, Соня – пятнадцатилетняя племянница графа, и маленький Петруша – меньшой сын, все разместились в гостиной и, видимо, старались удержать в границах приличия оживление и веселость, которыми еще дышала каждая их черта. Видно было, что там, в задних комнатах, откуда они все так стремительно прибежали, у них были разговоры веселее, чем здесь о городских сплетнях, погоде и comtesse Apraksine. [о графине Апраксиной.] Изредка они взглядывали друг на друга и едва удерживались от смеха.
Два молодые человека, студент и офицер, друзья с детства, были одних лет и оба красивы, но не похожи друг на друга. Борис был высокий белокурый юноша с правильными тонкими чертами спокойного и красивого лица; Николай был невысокий курчавый молодой человек с открытым выражением лица. На верхней губе его уже показывались черные волосики, и во всем лице выражались стремительность и восторженность.
Николай покраснел, как только вошел в гостиную. Видно было, что он искал и не находил, что сказать; Борис, напротив, тотчас же нашелся и рассказал спокойно, шутливо, как эту Мими куклу он знал еще молодою девицей с неиспорченным еще носом, как она в пять лет на его памяти состарелась и как у ней по всему черепу треснула голова. Сказав это, он взглянул на Наташу. Наташа отвернулась от него, взглянула на младшего брата, который, зажмурившись, трясся от беззвучного смеха, и, не в силах более удерживаться, прыгнула и побежала из комнаты так скоро, как только могли нести ее быстрые ножки. Борис не рассмеялся.
– Вы, кажется, тоже хотели ехать, maman? Карета нужна? – .сказал он, с улыбкой обращаясь к матери.
– Да, поди, поди, вели приготовить, – сказала она, уливаясь.
Борис вышел тихо в двери и пошел за Наташей, толстый мальчик сердито побежал за ними, как будто досадуя на расстройство, происшедшее в его занятиях.


Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.


Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.