Дзёсинский десант

Дзёсинский десант в 1945 году
Основной конфликт: Советско-японская война
Дата	18 августа — 19 августа 1945 года
Место	Японская империя, северная Корея
Итог	Занятие оставленного японцами города
Противники
СССР Японская империя
Командующие
С. И. Кабанов Кэйсаку Мураками
Силы сторон
900 человек —
Потери
неизвестно неизвестно

Дзёсинский десант (в советских источниках Одецинский десант) — тактический морской десант, высаженный кораблями советского Тихоокеанского флота 18 — 19 августа 1945 года в ходе советско-японской войны.

После победы Сэйсинского десанта и взятия этой крупной военно-морской базы командующий Тихоокеанским флотом адмирал И. С. Юмашев поставил задачу на захват путём высадки морских десантов остальных портов северо-восточного побережья Кореи для срыва эвакуации войск противника в Японию. Первым Юмашев приказал занять порт Дзёсин (яп. 城津, кор. 성진, Сонджин, ныне Кимчхэк кор. 김책), расположенный в 50 километрах южнее Сэйсина (Чхонджина). Выполнение приказа было возложено на находившиеся в Сэйсине корабли и личный состав Южного морского оборонительного района флота под командованием генерал-лейтенанта С. И. Кабанова.

Кабанов сформировал для выполнения приказа отряд кораблей в составе сторожевого корабля «Метель» и 6 торпедных катеров. В десант был назначен 77-й батальон из состава 13-й бригады морской пехоты, рота автоматчиков, 6 орудий, 6 миномётов (900 человек, командир десанта майор М. Д. Карабанов). Командир операции — капитан 1 ранга Студеничников. 18 августа 1945 года отряд вышел из Сэйсина, переход происходил в густом тумане.

19 августа десант был высажен в Дзёсине. Согласно официальной истории флота, десант занял порт и город, вынудил капитулировать японский гарнизон и захватил большое количество военного имущества и кораблей.

Однако согласно мемуаров генерала С. И. Кабанова события были иными:

«К тому времени наш штаб получил новые хорошие карты Северной Кореи. Внимательно изучая пункт предстоящей высадки, я уяснил, что железная дорога возле него оканчивалась тупиком. Приморское шоссе, связывающее все крупные города полуострова, проходило в 10 километрах от этого городка. На карте он даже не числился портом. Вряд ли Одецин имел какое-либо оперативно-тактическое значение. ….. К 18 часам того же дня десант высадился, не встретив сопротивления: японцы еще утром ушли из городка. Не было там и порта, только небольшая гавань, защищенная молом, с несколькими строениями на берегу. У причала болталось десятка полтора рыбацких кунгасов. Все „объекты“ — поселок рыбаков и тупиковая железнодорожная станция».

Данная информация подтверждается и сведениями в журнале «Морской сборник» («корабли высадили десант в назначенном пункте без противодействия противника, который покинул город, как и большинство жителей»), а также тем фактом, что в советских военно-исторических работах никогда не указывалось количество захваченных этим десантом пленных.

Источники и литература

• [militera.lib.ru/memo/russian/kabanov_si2/16.html Кабанов С. И. «Поле боя — берег»] Глава «На ФКП и в зоне десантов»
• Великая Отечественная. День за днём. «Морской сборник», 1995, № 8.

Отрывок, характеризующий Дзёсинский десант

– Ну, что там? – послышался резкий, неприятный голос.
– Гость, – отвечал Антон.
– Проси подождать, – и послышался отодвинутый стул. Пьер быстрыми шагами подошел к двери и столкнулся лицом к лицу с выходившим к нему, нахмуренным и постаревшим, князем Андреем. Пьер обнял его и, подняв очки, целовал его в щеки и близко смотрел на него.
– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то, что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.
– Я не могу вам сказать, как много я пережил за это время. Я сам бы не узнал себя.
– Да, много, много мы изменились с тех пор, – сказал князь Андрей.
– Ну а вы? – спрашивал Пьер, – какие ваши планы?
– Планы? – иронически повторил князь Андрей. – Мои планы? – повторил он, как бы удивляясь значению такого слова. – Да вот видишь, строюсь, хочу к будущему году переехать совсем…
Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, – но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить…. расскажи же, расскажи про свое путешествие, про всё, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.