Оде-де-Сион, Василий Александрович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Василий Александрович Оде-де-Сион

лейб-гвардии подпоручик В. А. Оде-де-Сион
Варшава, 1868—1870 годы
Дата рождения

1846(1846)

Место рождения

Санкт-Петербург

Дата смерти

22 (10) октября 1883(1883-10-10)

Место смерти

Курск

Принадлежность

Российская империя Российская империя

Род войск

пехота

Годы службы

1866—1870
1877—1883

Звание

поручик

Часть

Санкт-Петербургский лейб-гвардии полк
Козловский 123-й пехотный полк

Сражения/войны

Русско-турецкая война (1877—1878):
• Осада Плевны
• сражение за Ново село
• сражение при Марково
• Восстание башибузуков в Родопах

Награды и премии
за взятие Плевны
В отставке

чиновник канцелярии Оренбургского генерал-губернатора

Василий Александрович Оде́-де-Сио́н (рус. дореф. Оде-де-Сiонъ, фр. Audé de Sion, 1846, Санкт-Петербург, Российская Империя — 10 октября (22 октября1883 года, Курск, Российская Империя) — русский кадровый офицер, поручик, участник Русско-турецкой войны 1877—1878 годов. Известен как прототип персонажа романа Валентина Пикуля «Баязет»[1].

Вероисповедание — православное.





Биография

Происхождение

Происходит из нетитулованного русского дворянского рода, основанного его прадедом инспектором классов Пажеского корпуса генерал-майором Карлом Осиповичем Оде-де-Сионом (1758—1837), выходцем из Савойи, перешедшим в 1791 году в российское подданство. По материнской линии его прадедом был командующий Черноморской эскадрой вице-адмирал А. А. Сарычев (1760—1827)[2].

Рождение, ранние годы

Родился в 1846 году в собственном доме своего деда статского советника Карла Карловича Оде-де-Сиона (1794—1858) в Санкт-Петербурге[3]. Был младшим сыном, вторым из пяти детей. Его крёстной матерью, как и всех детей в этой семье, была графиня А. А. Толстая (1817—1904), ставшая позднее камер-фрейлиной императрицы Марии Фёдоровны — дальняя родственница Сарычевых[4].

Отец, статский советник Алксандр Карлович Оде-де-Сион (1816—1857), католического вероисповедания, выпускник Царскосельского лицея, помимо государственной службы, много сил и времени отдавал благотворительности — занимался попечением сирот и обездоленных. Благодаря активной деятельности на этом поприще, он обратил на себя внимание и снискал доверие великой княгини Елены Павловны, которая назначила его управляющим своего дворца в Ораниенбауме[5].

Мать, родовитая дворянка Анна Васильевна, урождённая Сарычева (1821—1871), православного вероисповедания, выросла в имении своего деда И. Н. Философова, интеллектуала и ценителя искусства, у которого часто гостили известные живописцы[6][7]. Благодаря такому окружению[8] и усилиям своей матери Натальи Илларионовны, выпускницы Смольного института, Анна Васильевна отличалась высокой образованностью, художественным вкусом и безупречным воспитанием[9].

Детство Василия Александровича прошло в Ораниенбауме, где большая и дружная семья Оде-де-Сионов составляла цвет местной интеллигенции. С ними водил дружбу поэт Н. А. Некрасов, который с 1854 года, проводил лето на даче по соседству. В мае 1857 года отец внезапно скончался[5] и семья вынуждена была перебраться в Санкт-Петербург[10].

Начало военной службы

Поскольку основным источником дохода семьи было жалование отца, Александра Карловича, после его смерти сводить концы с концами удавалось с большим трудом и на получение достойного образования всем детям семейства Оде-де-Сион средств не хватало[4]. Поэтому Василий обучался дома, а 1866 году восопользовался изменениями, позволившими дворянам без среднего образования поступать в юнкерские училища[11], начал курс в Павловском военном училище[12]. Его старшему брат Александру наоборот, посчастливилось окончить годом позже гимназию, однако военную карьеру пришлось начинать рядовым-вольноопределяющимся, хотя обширные связи матери, Анны Васильевны и позволили определить его в пристижный лейб-гвардии Измайловский полк[13]. Устроив таким образом сыновей в столице, она выхлопотала себе должность начальницы Института благородных девиц в Оренбурге, куда и переехала с тремя дочерьми, ставшими воспитанницами этого учебного заведения[4].

В 1868 году Василий Александрович был выпущен из училища по 1-му разряду и зачислен подпоручиком в лейб-гвардии Санкт-Петербургский Короля Фридриха-Вильгельма III полк, расквартированный в Варшаве[12][14].

Вынужденная отставка

Тем временем у его матери обнаружилось опасное заболевание, и потребовалась операция, которую могли сделать только в Санкт-Петербурге. Поэтому в январе 1870 года Василий Александрович вышел в отставку «по домашним обстоятельствам»[14], чтобы взять на себя заботу об оставшихся в Оренбурге младших сёстрах, в то время ещё незамужних девицах. В октябре 1870 года прибыл в Оренбург с женой и новорождённой дочерью Анной и поступил на службу в чине губернского секретаря помощником столоначальника канцелярии генерал-губернатора генерала от артиллерии Н. А. Крыжановского. В октябре 1871 года повышен в должности до столоначальника канцелярии генерал-губернатора, а в ноябре его мать Анна Васильевна скончалась в петербургской больнице. С января 1872 года переведён на должность заведующего Усть-Уйской соляной заставой акцизного управления Оренбургской губернии. В августе 1873 года повышен в чине до коллежского секретаря[12].

В том же году в Оренбург приехал его старший брат Александр Александрович Оде-де-Сион, подпоручик, командированный из своего полка в отряд генерал-адъютанта Н. А. Верёвкина, который готовился к выступлению в Хивинский поход. Поучаствовав во множестве сражений, он вернулся героем с орденами, медалями, солидным денежным вознаграждением и остался служить на вновь завоеванных территориях — в Амударьинском отделе Туркестанского края, в относительной близости от семьи младшего брата и сестёр[13]. Постоянно имея перед глазами пример его успешной военной карьеры, равно как и других молодых офицеров, повоевавших в Хиве, Василий Александрович не мог не тяготиться своей гражданской «долей» и строил планы возвращения а армию, когда судьба младших сестёр будет решена[15].

Возобновление военной карьеры

Осуществить своё намерение ему удалось лишь в 1877 году, когда была объявлена война Турции, и множество русских людей отправились добровольцами освобождать Болгарию от османского ига[16]. Не отставал от них и Василий Александрович — в мае того же года он был возвращён из отставки в прежнем звании подпоручик и направлен в 123-й козловский пехотный полк[12]. Прибыв в ноябре к полку, принял участие в осаде Плевны и пленении армии Осман-паши[17].

Далее участвовал в броске через Балканский хребет, осуществлённом в исключительно трудных зимних условиях 70-ти тысячным отрядом под командованием генерал-адъютанта И. В. Гурко, в результате которого 23 декабря 1877 года была занята София[17]. 28—30 декабря находился в боях за Ново село. По взятии этого населённого пункта отряд выдвинулся на Филиппополь (ныне — Пловдив), на подступах к которому у села Марково 3—5 января 1878 года Василий Александрович участвовал в авангардных боях, рассеявших армию Сулейман-паши[17].

Проделав ещё несколько манёвров, его полк к концу января вернулся в село Марково где оставался на отдыхе, пока 20 февраля не был брошен против восставших в Родопских горах башибузуков. Василий Александрович участвовал во всех сражениях против инсургентов до полного их разгрома в конце мая. После этого вместе с полком был переброшен в Софию, где и находился до конца мая 1879 года, участвуя время от времени в манёврах в окрестностях города[17]. Там же 23 января он был произведён в поручики[12]. По окончании кампании выдвинулся вместе с полком в пределы Российской Империи и в июле 1879 года прибыл к месту постоянной дислокации в Курск[17].

Последние годы, смерть

Война, и особенно зимний рейд через Балканы, серьёзно подорвали его здоровье. Оставаясь на службе в полку, неоднократно тяжело заболевал, но всё же вылечивался. 8 октября 1883 года Василий Александрович вновь заболел и через 2 дня поздно вечером у себя дома в Курске «внезапно от чахотки умер»[18].

Награды

В ноябре 1879 года был награждён румынским «Железным крестом» за осаду и взятие Плевны, а также и светло-бронзовой медалью «В память Русско-турецкой войны 1877—1878»[12].

Семья и потомки

Во время службы в лейб-гвардии в Варшаве женился на Александре Анастасиевне Шакальской (католического вероисповедания). Там же июле 1870 года у них родилась дочь Анна, а 1876 году, уже в Оренбурге, — сын Николай. Оба ребёнка были крещены в православии[13].

В 1884 году, уже после смерти Василия Александровича, Дворянское собрание Санкт-Петербургской губернии удовлетворило прошение его вдовы о «сопричислении» её сына к дворянскому роду Оде-де-Сион[2]. Вскоре Александра Анастасьевна вышла замуж за полковника Михаила Константиновича Жежеро и переехала с детьми к нему в Кременчуг.

Дочь — Анна Васильевна не смогла принять отчима, и тогда двоюродная тетка по отцу Ольга Алексеевна Философова, фрейлина императрицы Марии Фёдоровны, взяла её к себе в Санкт-Петербург воспитанницей. В дальнейшем она вышла замуж за В. П. Хрунова (1877—1969), выдающегося педагога, преподавателя естествознания и биологии в Раненбургских учебных заведениях, кавалера ордена Ленина. Умерла в 1952 году в Чаплыгине.

Сын же остался с матерью в Кременчуге, где позднее поступил на службу в Государственный контроль и стал эсперантистом[19]. В 1903 году женился на Лидии Аполлинариевне, урождённой Пиглевской (1885—1954). Однако в 1914 году она вернулась к родителям в Иркутск, поступила там на военную службу акушеркой-фельдшером в Амурское казачье войско и в одиночестве воспитывала детей Александру и Алексея. Дальнейшая судьба Николай Васильевича неизвестна, предположительно он пропал без вести в годы Гражданской войны. Его бывшая жена, опасаясь красного террора, уничтожила документы, свидетельствующие о дворянском происхождении детей и изменила написание фамилии на Одедесион, которую с тех пор и носят их потомки[20].

В литературе

Роман Валентина Пикуля «Баязет» заканчивается дуэлью главного героя поручика Андрея Карабанова с князем Унгерн-Витгенштейном. В роли секунданта князя фигурирует эпизодический персонаж — офицер по фамилии Оде-де-Сион, знаток и педантичный блюститель дуэльного кодекса:

Противник не дошел до предельной черты.

— Князь, — поморщился Оде де Сион, — как вам не стыдно?

Одним шагом Унгерн-Витгенштсйн вышел на барьер:

— Вот, можете убивать…

— Благодарю вас, — сказал Карабанов, и ему заметили, что он нарушил правила дуэльного кодекса: разговаривать с противником нельзя.

— Еще одно нарушение, — сказал Оде де Сион, — и вы теряете право на выстрел…

А кроме того, автор наделил его маленьким ростом:

…Клюгенау и его коллега, Оде де Сион, были, как на грех, людьми низкорослыми…

Как и для большинства персонажей книги, для этого офицера автор выбрал Василия Александровича прототипом из реальной жизни — участника, как и главный герой, недавней (по шкале времени романа) Русско-турецкой войны[1].

Напишите отзыв о статье "Оде-де-Сион, Василий Александрович"

Примечания

  1. 1 2 3 4 Пикуль В. С. Баязет.
  2. 1 2 Удостоверение Санктпетербургского дворянского депутатского собрания №1313 от ноября 1884 О делопроизводстве о сопричислении Николая Оде-де-Сиона к роду деда его Александра Карловича // Российский государственный военно-исторический архив. Ф. 16096. Оп. 1. Д. 278. Л. 66.
  3. Формулярный список К. К. Оде-де-Сиона // РГВИА. Ф. 1. Оп. 1, т. 5. Д. 11583. Л. 61-75.
  4. 1 2 3 Айдарова Наталия Михайловна. Моя жизнь (1905—1989). Мемуары. — М, 2011.</span>
  5. 1 2 Памятная книжка лицеистов. — С. 22.
  6. Игнатенко В.Ф. Усадьба Успенское. Люди судьбы. Генеалогия дворянских родов: Томиловы и Шварцы. — С. 49.
  7. Дело подполковника В. А. Сарычева вдовы, Натальи Илларионовы Сарычевой в Санкт-Петербургской дворянской опёке (4—25 февраля 1852 года). // ЦГИА СПБ. Ф. 268. Оп. 1. Д. 10399. Л. 1, 3, 8.
  8. [aivazovski.ru/?type=page&page=f46aeab5-19ef-4064-bbc3-b79190997f3c&item=aae96c06-768d-4af2-b1f3-900f4316596d 1842.07.20/8 - Письмо И. К. Айвазовского к А. Р. Томилову с изъявлением благодарности за оказанное ему покровительство и об успехе своих картин в Париже.] // ЦГИА СПБ. Ф. 1086. Оп. 1. Д. 130. Л. 7-8 (Автограф).
  9. Михайлова А. Лермонтов и его родня по документам архива А. И. Философова.
  10. Всеобшая адресная книга С.-Петербурга. 1867. — С. 349.
  11. № 43304 // [www.runivers.ru/bookreader/book9947/#page/552/mode/1up Полное Собрание Законов Российской Империи]. — СПб. : Тип. II Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, 1868. — С. 551. — 1081 с. — (Собрание второе ; 1866, т. XLI. Отделение первое). .</span>
  12. 1 2 3 4 5 6 Послужной список поручика 123 пехотного Козловского полка Оде-де-Сиона, составленный в ноябре 1884 года // Российский государственный военно-исторический архив. Ф. 16096. Оп. 1. Д. 278. Л. 61—64.
  13. 1 2 3 Дело №1220 от 30 октября 1879 года «Об увольнении от службы штабс-капитана Оде-де-Сиона» // Российский государственный военно-исторический архив. Ф. 400. Оп. 9. Д. 17028. Л. Обл., 4—8об.
  14. 1 2 Орлов Ф. Очерк исторіи С.-Петербургскаго гренадерскаго короля Фридриха Вильгельма III-го полка, 1726-1880. — С. 801.
  15. Послужной список бригадного врача 59 пехотной резервной бригады статского советника Хрунова. Составлен 25 июля 1897 года // Российский государственный военно-исторический архив. Ф. 1349. Оп. 2. Д. 983. Л. 4—8.
  16. Троицкий Н. С. Русско-турецкая война 1877—1878 гг : Происхождение войны.
  17. 1 2 3 4 5 Послужной список поручика 123 пехотного Козловского полка Оде-де-Сиона, составленный в ноябре 1884 года. Приложение к Разделу XIV «Бытность в походах и делах против неприятеля». // Российский государственный военно-исторический архив. Ф. 16096. Оп. 1. Д. 278. Л. 67—68об.
  18. Свидетельство о смерти поручика Василия Александровича Оде-де-Сиона, за подписью командира 123 пехотного Козловского полка от 12 декабря 1883 года // Российский государственный военно-исторический архив. Ф. 16096. Оп. 1. Д. 278. Л. 66.
  19. Ludwik Lejzer Zamenhof. Adresaro de la Esperantistoj : [эспер.] // Wilh. Tümmel. — 1897. — No. Serio XVII : Novaj Esperantistoj, kiuj aligis de 1/13 X 1895 gis 1/13 I 1897, № 104. — P. 24.</span>
  20. Дело №18 от 28 января 1915 года об определении в службу фельдширицы-акушерки 6 врачебного участка Амурского казачьего войска Лидии Оде-де-Сион и её Послужной список, составленый 31 января 1915 года // Российский государственный военно-исторический архив. Ф. 546. Оп. 2. Д. 6121. Л. 1—9об, 48.
  21. </ol>

Литература

  • Пикуль В. С. [books.google.ch/books?id=QHmr-nrBYjMC Баязет]. — М: Издательский дом «Вече», 2013. — ISBN 978-5-4444-1588-7.
  • <cite id="Орлов" style="font-style:normal;"> Орлов Ф. [books.google.ch/books?id=FTR-AAAAIAAJ Очерк исторіи С.-Петербургскаго гренадерскаго короля Фридриха Вильгельма III-го полка, 1726-1880]. — СПб.: Е.И.В. Канцеларія, 1881. — 809 с.
  • <cite id="Троицкий" style="font-style:normal;">Николай Троицкий. [scepsis.net/library/id_1513.html Русско-турецкая война 1877—1878 гг.] : Происхождение войны // [scepsis.net/library/id_1421.html Россия в XIX веке] : Курс лекций. — М. : Высшая школа, 1997. — 431 с.</span>
  • <cite id="Лермонтов" style="font-style:normal;">[feb-web.ru/feb/litnas/texts/l45/l45-661-.htm Лермонтов и его родня по документам архива А. И. Философова] / Публ. А. Михайловой // М. Ю. Лермонтов / АН СССР. Ин-т лит. (Пушк. дом); Ред. П. И. Лебедев-Полянский; (гл. ред.), И. С. Зильберштейн, С. А. Макашин.. — М. : Изд-во АН СССР, 1948. — Кн. 2. — С. 661—690. — (Лит. наследство ; 1941—1948, т. 45/46).</span>
  • <cite id="Игнатенко" style="font-style:normal;">Игнатенко В.Ф. [books.google.ch/books?id=XLQWAQAAIAAJ Усадьба Успенское. Люди судьбы. Генеалогия дворянских родов: Томиловы и Шварцы]. — СПб. : Нестор-История, 2003. — С. 49. — 189 с.</span>
  • <cite id="Лицеисты" style="font-style:normal;">[personalhistory.ru/papers/%D0%9F%D0%B0%D0%BC%D1%8F%D1%82%D0%BD%D0%B0%D1%8F_%D0%BA%D0%BD%D0%B8%D0%B6%D0%BA%D0%B0_%D0%BB%D0%B8%D1%86%D0%B5%D0%B8%D1%81%D1%82%D0%BE%D0%B2_1911.htm Памятная книжка лицеистов] : Издание собрания курсовых представителей Императорского Александровского лицея. — СПб. : Типография Министерства внутренних дел, 1911. — 307 с.</span>
  • <cite id="СПб1867" style="font-style:normal;">III. Общий алфавитный указатель жителей столицы // [books.google.ch/books?id=J0kjAQAAMAAJ Всеобшая адресная книга С.-Петербурга, с Васильевским островом, Петербургскою и Выборгскою сторонами и Охтою] / Составлена под покровительством Санкт-Петербургского обер-полицмейстера генерал-лейтенанта Трепова. — СПб. : Издание Гоппе и Корнфельда, 1867. — 307 с.</span>

Отрывок, характеризующий Оде-де-Сион, Василий Александрович

Действительно, другой француз, с ружьем на перевес подбежал к борющимся, и участь рыжего артиллериста, всё еще не понимавшего того, что ожидает его, и с торжеством выдернувшего банник, должна была решиться. Но князь Андрей не видал, чем это кончилось. Как бы со всего размаха крепкой палкой кто то из ближайших солдат, как ему показалось, ударил его в голову. Немного это больно было, а главное, неприятно, потому что боль эта развлекала его и мешала ему видеть то, на что он смотрел.
«Что это? я падаю? у меня ноги подкашиваются», подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба – высокого неба, не ясного, но всё таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, – подумал князь Андрей, – не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, – совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, я, что узнал его наконец. Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!…»


На правом фланге у Багратиона в 9 ть часов дело еще не начиналось. Не желая согласиться на требование Долгорукова начинать дело и желая отклонить от себя ответственность, князь Багратион предложил Долгорукову послать спросить о том главнокомандующего. Багратион знал, что, по расстоянию почти 10 ти верст, отделявшему один фланг от другого, ежели не убьют того, кого пошлют (что было очень вероятно), и ежели он даже и найдет главнокомандующего, что было весьма трудно, посланный не успеет вернуться раньше вечера.
Багратион оглянул свою свиту своими большими, ничего невыражающими, невыспавшимися глазами, и невольно замиравшее от волнения и надежды детское лицо Ростова первое бросилось ему в глаза. Он послал его.
– А ежели я встречу его величество прежде, чем главнокомандующего, ваше сиятельство? – сказал Ростов, держа руку у козырька.
– Можете передать его величеству, – поспешно перебивая Багратиона, сказал Долгоруков.
Сменившись из цепи, Ростов успел соснуть несколько часов перед утром и чувствовал себя веселым, смелым, решительным, с тою упругостью движений, уверенностью в свое счастие и в том расположении духа, в котором всё кажется легко, весело и возможно.
Все желания его исполнялись в это утро; давалось генеральное сражение, он участвовал в нем; мало того, он был ординарцем при храбрейшем генерале; мало того, он ехал с поручением к Кутузову, а может быть, и к самому государю. Утро было ясное, лошадь под ним была добрая. На душе его было радостно и счастливо. Получив приказание, он пустил лошадь и поскакал вдоль по линии. Сначала он ехал по линии Багратионовых войск, еще не вступавших в дело и стоявших неподвижно; потом он въехал в пространство, занимаемое кавалерией Уварова и здесь заметил уже передвижения и признаки приготовлений к делу; проехав кавалерию Уварова, он уже ясно услыхал звуки пушечной и орудийной стрельбы впереди себя. Стрельба всё усиливалась.
В свежем, утреннем воздухе раздавались уже, не как прежде в неравные промежутки, по два, по три выстрела и потом один или два орудийных выстрела, а по скатам гор, впереди Працена, слышались перекаты ружейной пальбы, перебиваемой такими частыми выстрелами из орудий, что иногда несколько пушечных выстрелов уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул.
Видно было, как по скатам дымки ружей как будто бегали, догоняя друг друга, и как дымы орудий клубились, расплывались и сливались одни с другими. Видны были, по блеску штыков между дымом, двигавшиеся массы пехоты и узкие полосы артиллерии с зелеными ящиками.
Ростов на пригорке остановил на минуту лошадь, чтобы рассмотреть то, что делалось; но как он ни напрягал внимание, он ничего не мог ни понять, ни разобрать из того, что делалось: двигались там в дыму какие то люди, двигались и спереди и сзади какие то холсты войск; но зачем? кто? куда? нельзя было понять. Вид этот и звуки эти не только не возбуждали в нем какого нибудь унылого или робкого чувства, но, напротив, придавали ему энергии и решительности.
«Ну, еще, еще наддай!» – обращался он мысленно к этим звукам и опять пускался скакать по линии, всё дальше и дальше проникая в область войск, уже вступивших в дело.
«Уж как это там будет, не знаю, а всё будет хорошо!» думал Ростов.
Проехав какие то австрийские войска, Ростов заметил, что следующая за тем часть линии (это была гвардия) уже вступила в дело.
«Тем лучше! посмотрю вблизи», подумал он.
Он поехал почти по передней линии. Несколько всадников скакали по направлению к нему. Это были наши лейб уланы, которые расстроенными рядами возвращались из атаки. Ростов миновал их, заметил невольно одного из них в крови и поскакал дальше.
«Мне до этого дела нет!» подумал он. Не успел он проехать нескольких сот шагов после этого, как влево от него, наперерез ему, показалась на всем протяжении поля огромная масса кавалеристов на вороных лошадях, в белых блестящих мундирах, которые рысью шли прямо на него. Ростов пустил лошадь во весь скок, для того чтоб уехать с дороги от этих кавалеристов, и он бы уехал от них, ежели бы они шли всё тем же аллюром, но они всё прибавляли хода, так что некоторые лошади уже скакали. Ростову всё слышнее и слышнее становился их топот и бряцание их оружия и виднее становились их лошади, фигуры и даже лица. Это были наши кавалергарды, шедшие в атаку на французскую кавалерию, подвигавшуюся им навстречу.
Кавалергарды скакали, но еще удерживая лошадей. Ростов уже видел их лица и услышал команду: «марш, марш!» произнесенную офицером, выпустившим во весь мах свою кровную лошадь. Ростов, опасаясь быть раздавленным или завлеченным в атаку на французов, скакал вдоль фронта, что было мочи у его лошади, и всё таки не успел миновать их.
Крайний кавалергард, огромный ростом рябой мужчина, злобно нахмурился, увидав перед собой Ростова, с которым он неминуемо должен был столкнуться. Этот кавалергард непременно сбил бы с ног Ростова с его Бедуином (Ростов сам себе казался таким маленьким и слабеньким в сравнении с этими громадными людьми и лошадьми), ежели бы он не догадался взмахнуть нагайкой в глаза кавалергардовой лошади. Вороная, тяжелая, пятивершковая лошадь шарахнулась, приложив уши; но рябой кавалергард всадил ей с размаху в бока огромные шпоры, и лошадь, взмахнув хвостом и вытянув шею, понеслась еще быстрее. Едва кавалергарды миновали Ростова, как он услыхал их крик: «Ура!» и оглянувшись увидал, что передние ряды их смешивались с чужими, вероятно французскими, кавалеристами в красных эполетах. Дальше нельзя было ничего видеть, потому что тотчас же после этого откуда то стали стрелять пушки, и всё застлалось дымом.
В ту минуту как кавалергарды, миновав его, скрылись в дыму, Ростов колебался, скакать ли ему за ними или ехать туда, куда ему нужно было. Это была та блестящая атака кавалергардов, которой удивлялись сами французы. Ростову страшно было слышать потом, что из всей этой массы огромных красавцев людей, из всех этих блестящих, на тысячных лошадях, богачей юношей, офицеров и юнкеров, проскакавших мимо его, после атаки осталось только осьмнадцать человек.
«Что мне завидовать, мое не уйдет, и я сейчас, может быть, увижу государя!» подумал Ростов и поскакал дальше.
Поровнявшись с гвардейской пехотой, он заметил, что чрез нее и около нее летали ядры, не столько потому, что он слышал звук ядер, сколько потому, что на лицах солдат он увидал беспокойство и на лицах офицеров – неестественную, воинственную торжественность.
Проезжая позади одной из линий пехотных гвардейских полков, он услыхал голос, назвавший его по имени.
– Ростов!
– Что? – откликнулся он, не узнавая Бориса.
– Каково? в первую линию попали! Наш полк в атаку ходил! – сказал Борис, улыбаясь той счастливой улыбкой, которая бывает у молодых людей, в первый раз побывавших в огне.
Ростов остановился.
– Вот как! – сказал он. – Ну что?
– Отбили! – оживленно сказал Борис, сделавшийся болтливым. – Ты можешь себе представить?
И Борис стал рассказывать, каким образом гвардия, ставши на место и увидав перед собой войска, приняла их за австрийцев и вдруг по ядрам, пущенным из этих войск, узнала, что она в первой линии, и неожиданно должна была вступить в дело. Ростов, не дослушав Бориса, тронул свою лошадь.
– Ты куда? – спросил Борис.
– К его величеству с поручением.
– Вот он! – сказал Борис, которому послышалось, что Ростову нужно было его высочество, вместо его величества.
И он указал ему на великого князя, который в ста шагах от них, в каске и в кавалергардском колете, с своими поднятыми плечами и нахмуренными бровями, что то кричал австрийскому белому и бледному офицеру.
– Да ведь это великий князь, а мне к главнокомандующему или к государю, – сказал Ростов и тронул было лошадь.
– Граф, граф! – кричал Берг, такой же оживленный, как и Борис, подбегая с другой стороны, – граф, я в правую руку ранен (говорил он, показывая кисть руки, окровавленную, обвязанную носовым платком) и остался во фронте. Граф, держу шпагу в левой руке: в нашей породе фон Бергов, граф, все были рыцари.
Берг еще что то говорил, но Ростов, не дослушав его, уже поехал дальше.
Проехав гвардию и пустой промежуток, Ростов, для того чтобы не попасть опять в первую линию, как он попал под атаку кавалергардов, поехал по линии резервов, далеко объезжая то место, где слышалась самая жаркая стрельба и канонада. Вдруг впереди себя и позади наших войск, в таком месте, где он никак не мог предполагать неприятеля, он услыхал близкую ружейную стрельбу.
«Что это может быть? – подумал Ростов. – Неприятель в тылу наших войск? Не может быть, – подумал Ростов, и ужас страха за себя и за исход всего сражения вдруг нашел на него. – Что бы это ни было, однако, – подумал он, – теперь уже нечего объезжать. Я должен искать главнокомандующего здесь, и ежели всё погибло, то и мое дело погибнуть со всеми вместе».
Дурное предчувствие, нашедшее вдруг на Ростова, подтверждалось всё более и более, чем дальше он въезжал в занятое толпами разнородных войск пространство, находящееся за деревнею Працом.
– Что такое? Что такое? По ком стреляют? Кто стреляет? – спрашивал Ростов, ровняясь с русскими и австрийскими солдатами, бежавшими перемешанными толпами наперерез его дороги.
– А чорт их знает? Всех побил! Пропадай всё! – отвечали ему по русски, по немецки и по чешски толпы бегущих и непонимавших точно так же, как и он, того, что тут делалось.
– Бей немцев! – кричал один.
– А чорт их дери, – изменников.
– Zum Henker diese Ruesen… [К чорту этих русских…] – что то ворчал немец.
Несколько раненых шли по дороге. Ругательства, крики, стоны сливались в один общий гул. Стрельба затихла и, как потом узнал Ростов, стреляли друг в друга русские и австрийские солдаты.
«Боже мой! что ж это такое? – думал Ростов. – И здесь, где всякую минуту государь может увидать их… Но нет, это, верно, только несколько мерзавцев. Это пройдет, это не то, это не может быть, – думал он. – Только поскорее, поскорее проехать их!»
Мысль о поражении и бегстве не могла притти в голову Ростову. Хотя он и видел французские орудия и войска именно на Праценской горе, на той самой, где ему велено было отыскивать главнокомандующего, он не мог и не хотел верить этому.


Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
«И это я мог бы быть на его месте?» подумал про себя Ростов и, едва удерживая слезы сожаления об участи государя, в совершенном отчаянии поехал дальше, не зная, куда и зачем он теперь едет.
Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.
Впереди его шел берейтор Кутузова, ведя лошадей в попонах. За берейтором ехала повозка, и за повозкой шел старик дворовый, в картузе, полушубке и с кривыми ногами.
– Тит, а Тит! – сказал берейтор.
– Чего? – рассеянно отвечал старик.
– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.