Одиночное заключение

Одиночное заключение — содержание осужденного или подследственного в условиях строгой изоляции в одиночной камере 22—24 часа в день. Применяется либо как мера пресечения связей осужденного или подследственного с внешним миром, в том числе с сообщниками, либо как кара, для причинения заключённому дополнительных лишений.

История

Одиночное заключение применялось в России уже в XVII веке, но редко. В США в 1776 году христианским движением квакеров была создана Филадельфийская (Пенсильванская) тюремная система, включавшая в себя полную тишину, полную изоляцию от внешнего мира и заключение в одиночестве.

В России к 1776 году данный тип заключения использовался исключительно в военных тюрьмах (в XIX веке срок такого заключения составлял до 6 месяцев). В 1880 году для одиночного заключения военных преступников была открыта Лефортовская тюрьма в Москве. Все арестанты содержались в одиночных камерах и не могли разговаривать друг с другом, что приводило некоторых заключённых в «исступление». Много заключённых, приговорённых к одиночному заключению, находилось также в «Крестах». Одиночное заключение широко использовалось царским правительством в отношении политических заключённых. Такие политзаключённые, как Сергей Нечаев, Михаил Бакунин, Вера Фигнер, Николай Морозов, провели в одиночном заключении от нескольких лет до двух и более десятилетий.

Во Франции в 1875 году одиночное заключение было введено для всех арестантов, находящихся под следствием, и заключённых, имеющих срок заключения не более 1 года и 1 дня. Для лиц с более длительным сроком существовала возможность добровольного одиночного заключения.

На начало XX века часть штатов в Северной Америке использовала Пенсильванскую тюремную систему. Кроме того в Северной Америке существовали одиночные тюрьмы. Одиночная (келейная) система существовала на тот период в Англии в качестве первого этапа для приговорённых к работам на каторге (срок одиночного заключения составлял не более 9 месяцев). Также одиночное заключение присутствовало в Германии, Бельгии и Голландии.

На момент 1917 года одиночное заключение применялось в России для наказания нижних чинов в военных тюрьмах. Срок такого заключения составлял от 2 до 4 месяцев. В СССР срок одиночного заключения ограничивался шестью месяцами.

См. также: Одиночное заключение в истории пенитенциарных учреждений

Современное состояние

В современной России заключение в одиночной камере может быть применено к осуждённому в качестве штрафной санкции. По закону, заключённого могут поместить в штрафной изолятор (ШИЗО) на срок не более чем 15 суток. В исправительных колониях особого режима заключённого могут поместить в изолятор с менее строгим режимом на срок до шести месяцев. В то же время имеется ряд проблем. По словам представителя фонда «В защиту прав заключённых», заключённые могут пребывать в изоляторах несколько месяцев. Это происходит из-за того, что осуждённый, пребывая в карцере, может как-то нарушить правила режима. После этого ему выписывается новое постановление на одиночное заключение, тем самым заключение продолжается. Также одиночное заключение может применяться в России в отношении осуждённых к пожизненному лишению свободы по постановлению администрации колонии или по просьбе заключённого.

По данным ведущего специалиста ООН по расследованию пыток, профессора права Американского университета в Вашингтоне Хуана Мендеса, в настоящее время в одиночных камерах США пребывают 20—25 тысяч человек.

Воздействие одиночного заключения на здоровье

Одиночное заключение оказывает большое воздействие на здоровье людей. Ряд исследований демонстрируют главным образом отрицательное воздействие. Небольшое количество исследований демонстрирует отсутствие отрицательного воздействия, но в то же время и отсутствие положительного воздействия.

Современные исследователи определили новое заболевание, называемое «психоз заключения» и проявляемое при длительной изоляции заключённого от внешнего мира, а также при отсутствии деятельности в зонах с высоким уровнем изоляции. Отличительными чертами заболевания являются бред и галлюцинации. Синдром также включает в себя когнитивные, эмоциональные, социальные и соматические расстройства. Ряд исследователей также отметили, что заключение в одиночной камере может привести к уменьшению умственной деятельности, а также деперсонализации.

При исследовании случайной выборки из 100 заключённых тюрьмы строгого режима Пеликан-Бэй в Калифорнии было выявлено, что у 91 % заключённых присутствовали тревога и нервозность, у более 80 % заключённых присутствовали апатичность, головные боли и расстройства сна, у 70 % — боязнь «срыва», у более 50 % присутствовали кошмары и головокружения в совокупности с повышенным сердцебиением и руминацией (многократным умственным повторением определённого набора мыслей). У более 80 % присутствовала спутанность мыслительных процессов, у 77 % была хроническая депрессия, у 41 % были галлюцинации.

Ганс Тох после исследования свыше 900 заключённых, среди которых были люди, находящиеся в одиночном заключении, сформировал термин «паника изоляции». Синдром паники изоляции включает в себя чувство заброшенности, безысходное отчаяние, напряжённость и беспомощность.

Последствия одиночного заключения

Физиологические:

• Учащенное сердцебиение;
• Профузное (внезапное и обильное) потоотделение;
• Бессонница;
• Боли в спине и суставах;
• Ухудшение зрения;
• Плохой аппетит, потеря веса и иногда диарея;
• Апатичность, слабость;
• Дрожание;
• Ощущение холода;
• Ухудшение имевшихся ранее проблем со здоровьем.

Психологические:

• Состояние тревоги (от ощущения напряжённости до паники):
  • Постоянный низкий уровень стресса;
  • Раздражительность или тревожность;
  • Страх перед ожидаемой смертью;
  • Острые тревожные состояния с реакцией паники (панические атаки).
• Депрессия (от подавленного настроения до клинической депрессии):
  • Эмоциональная вялость/притупленность, утрата способности иметь эмоции;
  • Эмоциональная лабильность (частые перемены настроения);
  • Ощущение безысходности;
  • Социальная аутизация (самоизоляция); утрата способности/мысли начинать деятельность; безразличие; апатичность;
  • Тяжелая депрессия.
• Гнев (от раздражительности до приступов ярости):
  • Раздражительность и враждебность;
  • Недостаточный контроль над побуждениями;
  • Вспышки физического и словесного насилия в отношении самого себя, других лиц и внешнего окружения;
  • Беспричинный гнев, иногда проявляющийся в виде вспышек ярости.
• Когнитивные нарушения (от недостаточности концентрации до состояний спутанности):
  • Неустойчивость внимания;
  • Плохая концентрация;
  • Плохая память;
  • Спутанность мыслительных процессов; дезориентация.
• Перцептивные искажения (от повышенной чувствительности до галлюцинаций):
  • Повышенная чувствительность к шумам и запахам;
  • Искажения восприятия (например, движущиеся стены);
  • Дезориентация во времени и пространстве;
  • Деперсонализация/дереализация (расстройство восприятия окружающего);
  • Галлюцинации всех пяти органов чувств: зрительные, слуховые, осязательные, обонятельные и вкусовые.
• Паранойя и психоз (от навязчивых мыслей до резко выраженного психоза):
  • Повторяющиеся и навязчивые мысли (руминация) часто насильственного и мстительного характера;
  • Параноидальные идеи;
  • Психотические состояния: психотическая депрессия, шизофрения.

Членовредительства и самоубийства

В ряде исследований XIX века регулярно публиковались факты об аутоагрессии, членовредительствах и самоубийствах. В современных исследованиях также было выявлено, что случаи членовредительства и самоубийства чаще происходят в камерах одиночного заключения, чем в других камерах. Например, 69 % случаев самоубийств в тюрьмах Калифорнии в 2005 году произошло в камерах одиночного заключения. Исследователи отмечают, что физическая боль является для таких заключённых «результатом внезапной фрустрации, вызванной ситуационным стрессом без возможности физической разрядки», «заменой душевной боли», а также доказательством того факта, что такой заключённый всё ещё жив.

Свидетельства заключённых

Исследователи выявили, что одиночные заключённые не имеют способа чётко определять состояние своей психики и имеют намерение не замечать своих отклонений психического состояния. Также они по большей части отрицательно высказываются о методах психиатрического лечения и не стремятся прибегать к предоставляемой психиатрической помощи.

Одной из трудностей заключённые считают проблему отличения реальности от мысленных представлений. Некоторые заключённые утверждали, что в ходе одиночного заключения имели внетелесные (астральные) опыты:

Первые четыре года тюрьмы были вот таким воображаемым миром… Я была в условиях изоляции. Я могла находиться в своей камере и никого не допускать туда; и я часто отправлялась в путешествия. Я вылетала из тюрьмы и пролетала над пляжами и горами Окинавы, где я раньше жила. Временами было, действительно, очень трудно вернуться.

Дуг Уэйкфилд, отбывавший одиночное заключение в Великобритании, описывал свои галлюцинации в форме пауков и насекомых, которые перемещались по полу, стенам и кровати. Другой заключённый, пробывший в одиночной камере не больше 10 месяцев, описывал галлюцинации так: «Стены камеры начинают качаться… Все в камере начинает двигаться; ты чувствуешь, что теряешь способность видеть».

Декабрист В. П. Зубков высказывал следующее мнение об одиночном заключении: «Изобретатели виселицы и обезглавливания — благодетели человечества; придумавший одиночное заключение — подлый негодяй; это наказание не телесное, но духовное. Тот, кто не сидел в одиночном заключении, не может представить себе, что это такое».

Критика

Комитет ООН против пыток многократно высказывал претензии к сложившейся в ряде стран практике помещения людей в одиночную камеру на длительное время, ставя её в один ряд с пытками и жестоким обращением. В докладе ООН о заключённых, находящихся на американской военно-морской базе в Гуантанамо, отмечалось:

Общие условия содержания под стражей, в частности неопределенность относительно продолжительности задержания и долгие сроки пребывания в одиночном заключении, равносильны бесчеловечному обращению и нарушению права на здоровье, а также предусмотренного пунктом 1 статьи 10 МПГПП права на гуманное обращение и уважение достоинства, присущего человеческой личности.

В религии

Известный индийский гуру и йогин Шри Ауробиндо находился в одиночной камере в Алипоре один год. Утверждается, что именно в этот период со Шри Ауробиндо случилась большая внутренняя трансформация, которая включала в себя нарастающие мистические переживания. Этот период стал ключевым для развития его учения интегральной йоги.

Также одиночное заключение может использоваться некоторыми буддистами для духовной практики. Один из буддистов описывает пребывание в одиночном заключении следующим образом:

Я галлюцинировал, не понимал, где нахожусь, мне было плохо, пока я, наконец, не заснул. Проснулся я через два дня после этого около пяти утра, на рассвете, замерзший, в своей пустой камере и каким-то образом я инстинктивно повернулся и спокойно сел лицом к стене медитировать.
Это продолжалось сколько-то дней, без еды и сна, и боль и гнев, которые я чувствовал раньше, сменились глубоким, истинным спокойствием, которое гораздо выше слов, хотя я до сих пор не знаю, как выжил тогда, у врат ада.

См. также

• Карцер
• Тюрьма ADX Florence
• Одиночество
• Боязнь одиночества

Литература

• Тимофеев В. Г. Раздел I. Уголовно-исполнительные органы и учреждения дореволюционной России // Уголовно-исполнительная система России: цифры, факты и события. — Чебоксары, 1999. — 246 с.
• Шалев Ш. [www.solitaryconfinement.org/uploads/Solitary_Confinement_Russian_version.pdf Одиночное заключение: сборник материалов и документов]. — Лондон: Центр криминологии им. Мангейма, Лондонская школа экономики и политологии, 2008. — 103 с.
• Shalev S. [solitaryconfinement.org/uploads/sourcebook_web.pdf A Sourcebook on Solitary Confinement]. — London: Mannheim Centre for Criminology, London School of Economics and Political Science, 2008. — 89 с. — ISBN 978-0-85328-314-0, ISBN 0853283141.

Отрывок, характеризующий Одиночное заключение

Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.
Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению.
Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]
Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему ведено было опять поступить на службу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour regner a maniere, mais pas a la votre», [Я вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по своему, а по моему.] – он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.
Увидав русского генерала, он по королевски, торжественно, откинул назад голову с завитыми по плечи волосами и вопросительно поглядел на французского полковника. Полковник почтительно передал его величеству значение Балашева, фамилию которого он не мог выговорить.
– De Bal macheve! – сказал король (своей решительностью превозмогая трудность, представлявшуюся полковнику), – charme de faire votre connaissance, general, [очень приятно познакомиться с вами, генерал] – прибавил он с королевски милостивым жестом. Как только король начал говорить громко и быстро, все королевское достоинство мгновенно оставило его, и он, сам не замечая, перешел в свойственный ему тон добродушной фамильярности. Он положил свою руку на холку лошади Балашева.
– Eh, bien, general, tout est a la guerre, a ce qu'il parait, [Ну что ж, генерал, дело, кажется, идет к войне,] – сказал он, как будто сожалея об обстоятельстве, о котором он не мог судить.
– Sire, – отвечал Балашев. – l'Empereur mon maitre ne desire point la guerre, et comme Votre Majeste le voit, – говорил Балашев, во всех падежах употребляя Votre Majeste, [Государь император русский не желает ее, как ваше величество изволите видеть… ваше величество.] с неизбежной аффектацией учащения титула, обращаясь к лицу, для которого титул этот еще новость.
Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то время, как он слушал monsieur de Balachoff. Но royaute oblige: [королевское звание имеет свои обязанности:] он чувствовал необходимость переговорить с посланником Александра о государственных делах, как король и союзник. Он слез с лошади и, взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов от почтительно дожидавшейся свиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно. Он упомянул о том, что император Наполеон оскорблен требованиями вывода войск из Пруссии, в особенности теперь, когда это требование сделалось всем известно и когда этим оскорблено достоинство Франции. Балашев сказал, что в требовании этом нет ничего оскорбительного, потому что… Мюрат перебил его:
– Так вы считаете зачинщиком не императора Александра? – сказал он неожиданно с добродушно глупой улыбкой.
Балашев сказал, почему он действительно полагал, что начинателем войны был Наполеон.
– Eh, mon cher general, – опять перебил его Мюрат, – je desire de tout mon c?ur que les Empereurs s'arrangent entre eux, et que la guerre commencee malgre moi se termine le plutot possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело между собою и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее.] – сказал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотря на ссору между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о его здоровье и о воспоминаниях весело и забавно проведенного с ним времени в Неаполе. Потом, как будто вдруг вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации, и, помахивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus, general; je souhaite le succes de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха вашему посольству,] – и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестя драгоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.
Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьма скоро быть представленным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном, часовые пехотного корпуса Даву опять так же задержали его у следующего селения, как и в передовой цепи, и вызванный адъютант командира корпуса проводил его в деревню к маршалу Даву.


Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.