Одиссей
Поделись знанием:
ОдиссейОдиссей
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.
– Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.
– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.
Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.
Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.
– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
Эта страница посвящена древнегреческому мифологическому царю Одиссею. Для просмотра других значений этого имени, обратитесь к статье Одиссей (значения).
| Одиссей (Όδυσσεύς) | |
|---|---|
 Одиссей получающий наставления Тиресия, Краснофигурная роспись на кратере. IV век до н. э. | |
| Мифология: | Древнегреческая мифология |
| Период жизни: | период Троянской войны |
| Греческое написание: | Όδυσσεύς |
| Латинское написание: | Ulysses (Улисс) |
| Пол: | мужской |
| Местность: | Троя, Итака, Средиземноморье |
| Занятие: | царь Итаки |
| Упоминания: | «Илиада», «Одиссея» |
| Отец: | Лаэрт |
| Мать: | Антиклея |
| Дети: | Телемах, несколько побочных сыновей |
| Связанные персонажи: | Покровитель — Афина, противник — Посейдон |
| Связанные события: | Троянская война |
| Атрибуты: | борода, шапочка греческих моряков |
| Характерные черты: | хитроумность |
| Иллюстрации на ВикискладеК:Википедия:Ссылка на категорию Викисклада отсутствует в Викиданных? | |
Одиссе́й (др.-греч. Ὀδυσσεύς — Страдающий; лат. Ulysses, Ули́сс), в древнегреческой мифологии[1] царь Итаки, сын Лаэрта и Антиклеи, супруг Пенелопы и отец Телемаха, прославившийся как участник Троянской войны, был умным и изворотливым оратором. Один из ключевых персонажей «Илиады», главный герой поэмы «Одиссея», повествующей о долгих годах скитаний и возвращении Одиссея на родину. Одиссей отличался не только отвагой, но и хитрым, изворотливым умом (отсюда и его прозвище «хитроумный»).
Приключения Одиссея и его возвращение к верной жене Пенелопе нашли отражение в ряде произведений литературы (у Гомера, Софокла, Еврипида и др.) и искусства (рисунки на вазах, фрески в Помпеях и др.).
Образ Одиссея отражает эпоху, когда ахеяне начали путешествовать по морю, корабли уходили в долгое плавание и люди теряли связь с родными. История, подобная истории Одиссея, есть и в кельтской литературе.
Позднее имя Одиссея стало нарицательным, и словом «одиссея» стало обозначаться любое долгое странствие (книга «Одиссея капитана Блада», фильм «Космическая Одиссея»).
Изображался бородатым мужчиной в овальной шапочке греческих моряков.
Содержание
Основные сюжеты
Этимология имени
Передача имени в греческих диалектах чрезвычайно разнообразна: Ὀδυσσεύς или Ὀδυσεύς у Гомера, однако на амфорах архаического периода встречается написание Ὀλυτές, Ὀλυτεύς, Ὀλυττεύς или Ὀλυσεὺς[2]. Латинское Ulixes/Ulisses и этрусское Utuse/Uthuse/Uthuste/Uthuzte, вероятно, заимствованы из разных диалектов греческого языка[3].
Р. Бекес рассматривает имя Одиссея как происходящее из догреческого субстрата, поскольку оно содержит две характерных субстратных черты: вариацию d/l и ss/t в различных греческих диалектах (кроме того, суффикс ss/tt характерен для многих других слов и имён собственных догреческого происхождения: Тилисс, Галикарнас, Кносс и др.)[4].
Сами греки предлагали несколько «народных этимологий» имени 'Одиссей':
- от греческого — 'οδύσσομαι' ('быть прогневанным', 'сердиться') и означает «Тот, кто гневается» или «Тот, кто ненавидит». Как вариант «Сердящий богов».
- Согласно Птолемею Гефестиону, его первоначально звали Утис («никто») за большие уши (ота).
Рождение и молодые годы
- Своё имя, этимологизировавшееся греками как «ненавистный» (у Жуковского «сердитый») получил от деда Автолика[5]. Некоторые называли его сыном Сисифа[6]. Согласно Истру Александрийскому, Антиклея родила его в Алалкомении в Беотии[7].
- Место, где охотился Одиссей с сыновьями Автолика, показывали в Дельфах[8].
- Одиссей прибывает в Спарту и участвует в сватовстве к Елене Прекрасной[9]. Встречает Пенелопу. Предлагает отцу Елены, Тиндарею, связать всех женихов клятвой помочь будущему мужу Елены, чтобы избежать конфликтов[10]. Победив в состязании в беге за руку Пенелопы, воздвиг в Спарте три храма Афины Келевтии[11]. Посвятил статую Посейдону Гиппию в Фенее (Аркадия), когда у него нашлись лошади[12]. Женившись на Пенелопе, он вернулся на Итаку.
Начало Троянской войны
- После похищения Елены Парисом женихи собираются на Троянскую войну. Ему было предсказано, что если он пойдёт под Трою,то вернётся через 20 лет нищим и без спутников, и он притворился безумным, запряг в плуг коня и быка и стал сеять соль. Паламед же разоблачил его[13]. Паламед положил новорождённого Телемаха[14] под плуг, и Одиссей вынужден был признаться в обмане. Он идёт на войну и клянется отомстить Паламеду. Согласно Гомеру (у которого Паламед не упоминается), Агамемнон посетил Итаку и уговорил Одиссея[15].
- Чтобы найти спрятанного матерью среди женщин Ахилла и отвезти его на войну, Одиссей и Диомед под видом купцов прибывают на остров Скирос и, разложив товары, имитируют нападение разбойников. Все женщины убегают в страхе, лишь одна (Ахилл), хватается за оружие и таким образом выдаёт себя.
- На щите Одиссея было изображение дельфина[16].
Троянская война
- От Кефаллонии (или с Итаки) Одиссей привёл под Трою 12 кораблей[17].
- По пути на Тенедосе спорил с Ахиллом[18]. Согласно Гомеру, на пире спорил с Ахиллом[19].
- Когда корабли приплывают к троянским берегам, атака чуть было не срывается, поскольку предсказано, что первый, ступивший на эту землю, погибнет. Одиссей поднимает людей, спрыгивая с корабля первым, но успевая кинуть себе под ноги щит. Таким образом, первым ступившим (и погибшим) оказывается Протесилай.
- Был послом в Трою[20].
- Одиссей мстит Паламеду, выставляя его предателем.
- В «Илиаде» убил 17 троянцев. По Гигину, всего убил 12 воинов[21].
- Одиссей и Аякс Теламонид защищают тело Ахилла[22]. Доспех Ахилла достаётся Одиссею (который обратился к Афине), и оскорблённый Аякс лишает себя жизни.
- Узнав, что война не может быть выиграна без лука Геракла, который остался у брошенного на острове в начале войны Филоктета, Одиссей отправляется туда и уговаривает озлобленного Филоктета его предоставить (или на Лемносе похищает лук Филоктета[23]).
- Вместе со своим другом Диомедом Одиссей уговаривает сына Ахилла, Неоптолема, принять участие в войне (опять по требованию пророчества). Отдаёт ему доспехи отца.
- Сын Приама Гелен, прорицает, что для победы необходимо получить из Трои палладиум — изваяние Афины. Одиссей крадёт его вместе с Диомедом.
- Одиссей придумывает троянского коня. Сидел в троянском коне[24].
Скитания Одиссея
- Троя взята, корабли отплывают.
- Корабли Одиссея причаливают к острову лотофагов, обретающих забвение в поедании лотоса. Он теряет часть команды.
- Корабли Одиссея причаливают к острову циклопов и устраивается на ночлег в пещере, оказывающейся жилищем великана Полифема. Он съедает часть команды. Одиссей ослепляет его острым колом и выбирается из пещеры, уцепившись снизу за шерсть овец, обыскиваемых слепым циклопом.
- Одиссей оказывается на острове Эола, царя ветров; тот даёт ему мех, куда заключены ветра и приказывает не развязывать его, пока не покажутся берега Итаки. Команда думает, что царь одарил Одиссея сокровищами, и пока тот спит, тайком развязывает мех. Ветра вырываются и в мгновение ока относят корабль от уже появившейся Итаки.
- На острове лестригонов-каннибалов Одиссей теряет много людей съеденными. У него остается только один корабль.
- Корабль Одиссея причаливает к острову волшебницы Цирцеи. От её угощенья люди превращаются в свиней и других животных. Одиссей вступает с ней в любовную связь, она подчиняется ему.
- Одиссей спускается в подземное царство, чтобы поговорить с прорицателем Тиресием и узнать, что ему нужно сделать, чтобы попасть домой. Помимо всего прочего, получает от Тиресия предсказание: «Покинь свою объятую волнами Итаку, возьми весло и странствуй, пока не встретишь людей не знающих моря и среди них учреди почитание владыки морской стихии».
- Прожив у Цирцеи год, Одиссей отправляется дальше, мимо острова сирен, влекущих своим чарующим пением моряков на гибель. Своим гребцам он затыкает уши воском, сам, полный любопытства, приказывает привязать себя к мачте и слушает. Так они минуют угрозу.
- Проплывает между Сциллой и Харибдой, страшным шестиголовым чудовищем и колоссальным водоворотом. Теряет 6 человек съеденными.
- На острове Гелиоса спутники Одиссея убивают быков солнечного бога. В наказание Зевс посылает бурю, уничтожающую корабль, в которой выживает один Одиссей.
- Одиссея выбрасывает на остров нимфы Калипсо. Он становится её возлюбленным. На острове нет ни одного корабля, и Одиссей вынужден там оставаться семь лет. Наконец боги прощают его и посылают Гермеса приказать Калипсо отпустить Одиссея; он строит плот и уплывает от неё.
- Он приплывает на остров феаков, его находит царевна Навсикая. Одиссей рассказывает феакам свою историю. Они сажают его на корабль и отвозят на Итаку. По версии, возвращаясь с острова феаков, из-за гнева Гермеса потерпел крушение и попал на Итаку[25].
- На Итаке Афина придаёт Одиссею вид нищего старика, чтобы он оставался неузнанным. Живёт у свинопаса Эвмея, открывается своему сыну Телемаху; идёт во дворец, чтобы посмотреть, как бесчинствуют женихи. Одиссея подвергают оскорблениям. Няня Эвриклея узнает его по шраму. Верный пёс Аргус узнает его и издыхает.
- Пенелопа по совету сына соглашается выйти замуж за того из женихов, кто натянет лук Одиссея и пропустит стрелу через 12 колец. Никто, кроме нищего старика, не оказывается на это способен. Вместе с Телемахом Одиссей устраивает кровавое побоище, истребив несколько десятков человек.
- Родители женихов пытаются восстать, их подавляют. Одиссей встречается с отцом. Поэма заканчивается зрелищем торжествующих Лаэрта, Одиссея и Телемаха.
Дальнейшие истории
- Родители погибших женихов, видные люди, выдвигают против Одиссея обвинения. Третейским судьей был выбран царь Эпира и близлежащих островов Неоптолем. Он выносит вердикт: Одиссей изгоняется на 10 лет из своего царства Итаки. За эти годы наследники женихов должны были оплатить ущерб, нанесённый ими Одиссею, выплачивая положенные суммы Телемаху, ставшему теперь царём Итаки[26].
- Чтобы умилостивить своего вечного противника Посейдона, Одиссей отправляется пешком, по совету прорицателя Тиресия, через горы, неся на плечах весло (по Тиресию, его странствия должны были завершиться в земле, далекой от моря, где никто не слышал о мореплавании[27]). В Феспротии местные жители закричали, увидев весло: «Что за лопату несёшь на блестящем плече, иноземец?». Одиссей принёс жертвы Посейдону и был прощён. По мнению Павсания, странствия Одиссея завершились у эпиротов[28].
- Одиссей женился на царице феспротов Каллидике и выступил во главе войска против бригов, которыми командовал Арес. Вмешательство Аполлона приводит к миру.
- По некоторым версиям, Одиссей мирно умер в Этолии или Эпире, где почитался как герой, наделённый даром посмертного прорицания (либо он умер, когда чайка уронила на его голову жало морской горлицы[29]).
- По Феопомпу, умер в Этрурии[30] (либо только похоронен там). Похоронен на горе Перга у Кортоны в Этрурии[31]. В этой связи иногда отождествляется с этрусским героем Наном.
- По аркадянам, странствия Одиссея завершились в Аркадии. Построил храм Афины Сотеры и Посейдона на горе Борея в Аркадии[32].
- По некоторым, он основал город Аскибургий в Германии[33].
- По другим сказаниям, по истечении срока изгнания Одиссей оставляет Каллидику и их маленького сына Полипойта править царством и возвращается на Итаку.
- Итакой правит не Телемах, а Пенелопа от имени младшего сына Полипорта. Телемах был изгнан с Итаки на Кефаллению из страха за Одиссея, поскольку оракул предсказал «Одиссей, твой собственный сын убьёт тебя!».
- Смерть, по предсказанию Тиресия, приходит к Одиссею из-за моря: его сын от Кирки (Цирцеи) Телегон отправляется его искать. Причалив к Итаке, он принимает её по ошибке за остров Коркира и начинает грабить. Одиссей вооружается отразить нападение. Телегон убил его на берегу копьём, у которого вместо наконечника был шип ската.
- Убитый Телегоном Одиссей был воскрешён снадобьями Цирцеи, но когда Цирцея и Телемах были убиты, умер от горя[34]; либо служанка Цирцеи превратила его в коня, и он оставался им, пока не умер от старости[35].
- После смерти его душа выбрала жизнь обычного человека, далёкого от дел[36].
Родственные взаимоотношения
- божественная покровительница:
- родители:
- сестра:
- Ктимена — жила с мужем на соседнем с Итакой острове Заме.
- супруга:
- Пенелопа, двоюродная сестра Елены Прекрасной. Их дети:
- возлюбленные:
- волшебница Цирцея. Их дети:
- Телегон — по одной из версий мифа убьёт своего неузнанного отца Одиссея, потом женится на его вдове Пенелопе, а мать, Цирцею, выдаст за единокровного брата Телемаха.
- Авсон (Авзон) — родоначальник авсонов, древнейшего племени Италии, первый царь Италии. (Или — сын Калипсо).
- Латин — родоначальник латинов. (Или — сын Одиссея и Калипсо, или — сын Телемаха).
- нимфа Калипсо. Их дети:
- Навсифой
- Навсиной
- Анкий (Антий). (Или же — сын Энея).
- Ардей. (Или же — сын Энея).
- Ром. (Или же — сын Энея).
- Авсон (Авзон) — родоначальник авсонов, древнейшего племени Италии, первый царь Италии. (Или — сын Цирцеи).
- Латин — родоначальник латинов. (Или — сын Одиссея и Цирцеи, или — сын Телемаха).
- Эвиппа, дочь эпирского царя. Их дети:
- Евриал — по одной из версий мифа будет убит неузнанным отцом.
- Каллидика, царица феспротов. Их дети:
- Полипойт.
- этолийская царевна, дочь царя Фоанта. Их дети:
- Леонтофон.
- волшебница Цирцея. Их дети:
Источники в античной литературе
- Гомер. «Илиада»
- Гомер. «Одиссея»
- «Телегония»
- Вергилий. «Энеида»
- Софокл. Пьесы «Аякс», «Филоктет»
- Еврипид. Пьесы «Гекуба», «Киклоп», «Рес».
- Аполлодор Афинский. «Эпитомы», III, 7; V, 6-22; VII, 1-40
- Псевдо-Аполлодор. «Мифологическая библиотека», III, 8
- Овидий. «Метаморфозы», XIII, 1-398
Образ в искусстве
Литература
- Действующее лицо трагедий Эсхила «Суд об оружии» (фр.174-177 Радт), «Вызыватели душ (Психагоги)» (фр.273-275 Радт), «Пенелопа» (фр.187 Радт), «Собиратели костей» (фр.179-180 Радт), сатировской драмы «Кирка» (фр.309-311 Радт);
- трагедий Софокла «Одиссей безумствующий» (фр.462 Радт), «Ифигения» (фр.305-308 Радт), «Эант», «Филоктет», «Лаконянки» (фр.367-368 Радт, похищение Палладия), «Навсикая» (фр.439-440 Радт), «Феаки» (фр.675 Радт), «Омовение» (фр.451а Радт), «Одиссей, пораженный шипом» (фр.453-461 Радт), его сатировской драмы «Сотрапезники» (фр.562-568 Радт),
- трагедии Еврипида «Гекаба», сатировской драмы Еврипида «Киклоп», трагедии Псевдо-Еврипида «Рес»,
- трагедий неизвестного автора «Одиссей — ложный вестник»[37] и «Итакийцы», трагедий Херемона и Аполлодора Тарсского «Одиссей», комедии Эпихарма «Одиссей, потерпевший кораблекрушение»,
- трагедии Пакувия «Омовение», трагедии Сенеки «Троянки»
- Порфирий. Неоплатонический трактат «О пещере нимф»
- Данте Алигьери. «Божественная комедия», «Ад», песнь XXVI, 1308—1321
- Ганс Сакс. «Странствие Улисса»
- Дольче Л. «Улисс»
- Шекспир, Уильям. «Троил и Крессида», ок. 1602
- Лопе де Вега. «Цирцея», 1624
- Педро Кальдерон. «Величайшее колдовство, любовь», 1635
- Пьер Корнель. «Цирцея»
- Франсуа Фенелон. «Приключения Телемаха, сына Одиссея» (Телемахида), 1699
- Иоганн Якоб Бодмер. «Улисс»
- Джованни Пиндемонте. «Улисс»
- Альфред Теннисон. Поэма «Улисс»
- Яков Княжнин. «Цирцея и Улисс»
- Франсуа Понсар. «Улисс», 1852
- Генри Райдер Хаггард. «Скиталец», 1890 (Одиссей, вечный скиталец, которого судьба заносит в Египет — один из героев романа)
- Андре Жид. «Филоктет», 1898
- Николай Гумилев. Стихотворения «Возвращение Одиссея», «Ахилл и Одиссей»
- Лион Фейхтвангер. «Одиссей и свиньи, или О неудобстве цивилизации»
- Станислав Выспяньский «Возвращение Одиссея», 1907
- Герхарт Гауптман. «Лук Одиссея»
- Жан Жироду. «Эльпенор», 1919
- Джеймс Джойс. «Улисс», 1918—1920 (канва романа и его композиционное построение имеют аналогии с поэмой Гомера «Одиссея»)
- Никос Казандзакис. Поэма «Одиссея», 1938
- Иосиф Бродский. Стихотворение «Одиссей Телемаку», 1972
- Эйвинд Юнсон. «Прибой», 1946 (Юнсон использовал поэму Гомера для оценки проблем XX века)
- Терри Пратчетт. Образ Виндриссея («Эрик») — переосмысление образа Одиссея в ироническом ключе
- Андрей Валентинов. «Диомед, сын Тидея»
- Ежи Анджеевский. «Никто», 1981
- Луиджи Малерба. «Итака навсегда», 1997
- Эдуард Геворкян. «Тёмная гора»
- Генри Лайон Олди. «Одиссей, сын Лаэрта», 2000
- Бернар Вербер. «Последий секрет», 2001
- Дэн Симмонс. Фантастические романы «Илион», 2003 и «Олимп», 2005
- Владимир Березин. «Путевые знаки», 2009
Изобразительное искусство
- Одиссей был изображен на картине Полигнота в Дельфах среди участников взятия Трои; на второй части картины было изображено его сошествие в Аид[38].
- Эсквилинские фрески. «Странствия Одиссея», I в. до н. э.
- фрески Франческо Приматиччо
- фрески Никколо дель Аббате, Дворец Фонтенбло
- фрески Алессандро Аллори, Флоренция
- фрески Пеллегрино Тибальди, Болонья
- фрески Гверчино, Ченто
- Якоб Йорданс. «Одиссей в пещере Полифема», 1630-е
- Питер Пауль Рубенс. «Улисс высаживается на земли феаков»
- Сальватор Роза. «Улисс и Навсикая»
- Клод Лоррен. «Улисс на острове феаков», «Улисс возвращает Хрисеиду отцу», 1648
- Уильям Тёрнер. «Улисс и Полифем»
- Арнольд Бёклин. «Одиссей и Калипсо», 1882
- Джон Уотерхаус. "«Цирцея предлагает чашу Улиссу», «Улисс и сирены», обе — 1891
- Валентин Серов. «Одиссей и Навсикая», 1910
Музыка
- Клаудио Монтеверди. Опера «Делиа и Улисс» (совместно с Ф. Манели, музыка и либретто утеряны), 1630
- Клаудио Монтеверди. Опера «Возвращение Улисса на родину», 1640
- Ж.-Ф. Ребель. Опера «Улисс», 1703
- Рейнхард Кайзер. Опера «Улисс», 1722
- Кароль Шимановский. Цикл «Метопы»: три этапа возвращения Одиссея (остров Сирен, остров Калипсо и остров феаков), 1915
- Н. Скалкотас. Увертюра для оркестра «Возвращение Одиссея», 1945
- Н. А. Бентсон. Опера «Улисс»
- Э. Энглунд. Балет «Одиссей», 1959
- А. Логотетис. Балет «Одиссей», 1963
- Т. Андониу. Эпилог для солиста, чтеца и камерного ансамбля, 1963
- Е. К. Голубев. Балет «Одиссей», 1965
- Луиджи Даллапиккола. Опера «Улисс», 1960—68
- Кирилл Молчанов. Мюзикл «Одиссей, Пенелопа и другие», 1970
- Алан Хованесс. Симфония № 25 «Одиссей», Op. 275, 1973
- Symphony X. Альбом «The Odyssey», содержащий музыкальную интерпретацию греческой поэмы Одиссея продолжительностью 24 мин., 2002
- Ингви Мальмстин. Альбом «Odyssey», 1988
- Василий К. Песня «Одиссей», 1999
- Franz Ferdinand. Сингл «Ulysses», 2009
- Cream. Песня «Tales of Brave Ulisses», 1967
Театр
- «Возвращение Улисса в Итаку» — балет Гаэтано Джойя, 1804
Кинематограф
- «Странствия Одиссея», фильм Марио Камерини и Марио Бава, Одиссей — Кирк Дуглас, 1955
- «Одиссея», телефильм Франко Росси, Одиссей — Беким Фехмию, 1968
- «Зена — королева воинов», телефильм, Одиссей — Джон Д’Акино, 1996
- «Одиссея», телефильм Андрея Кончаловского, Одиссей — Арманд Ассанте, 1997
- «О, где же ты, брат?», фильм братьев Коэнов по сценарию, основанному на переработке «Одиссеи» (номинация на премию Оскар как «лучшая адаптация литературного произведения»), Улисс Эверетт МакГилл — Джордж Клуни, 2000
- «Троя», фильм Вольфганга Петерсена, Одиссей (роль второго плана) — Шон Бин, 2004
- Одиссей: Путешествие в подземный мир, фильм Терри Ингрэма, Одиссей — Арнольд Вослоу, 2008
- «Одиссей», телефильм Стефана Джусти, Одиссей — Алессио Бони, 2013
Компьютерные игры
Напишите отзыв о статье "Одиссей"
Примечания
- ↑ Мифы народов мира. М., 1991-92. В 2 т. Т.2. С.243-246, Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.2. С.479-482; Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека I 3, 4 далее
- ↑ [www.academia.edu/4085693/The_face_of_Odysseus_An_Inquiry_into_Homeric_depictions_in_Late_Geometric_vase_painting The face of Odysseus: An Inquiry into Homeric depictions in Late Geometric vase painting | Benjamin Grønvold - Academia.edu]
- ↑ [www.academia.edu/8119619/Reflexes_of_Variations_in_Latin_and_Greek_through_neither_Latin_nor_Greek_Documentation_Names_of_Greek_Religion_and_Mythology_in_the_Languages_of_Ancient_Italy Reflexes of Variations in Latin and Greek through neither Latin nor Greek Documentation: Names of Greek Religion and Mythology in the Languages of Ancient Italy | Paolo Poccet...]
- ↑ Beekes R. Pre-Greek.
- ↑ Гомер. Одиссея XIX 409
- ↑ Эсхил. Суд об оружии, фр.175 Радт; Софокл. Эант 190; Еврипид. Ифигения в Авлиде 525
- ↑ Ликофрон. Александра 783 и комм.; Плутарх. Греческие вопросы 43
- ↑ Павсаний. Описание Эллады X 8, 8
- ↑ Гесиод. Перечень женщин, фр.198 М.-У.; Гигин. Мифы 81
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 10, 8
- ↑ Павсаний. Описание Эллады III 12, 4
- ↑ Павсаний. Описание Эллады VIII 14, 5
- ↑ Ликофрон. Александра 819; Гигин. Мифы 95
- ↑ Стасин. Киприи, синопсис
- ↑ Гомер. Одиссея XXIV 115
- ↑ Стесихор. Разрушение Трои, фр. 225 Пейдж; Ликофрон. Александра 656
- ↑ Гомер. Илиада II 637; Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека Э III 12; Гигин. Мифы 97
- ↑ Софокл. Сотрапезники, фр.566 Радт
- ↑ Гомер. Одиссея 75-78 и схолии // Примечания В. Н. Ярхо в кн. Гомер. Одиссея. М., 2000. С.393
- ↑ Овидий. Метаморфозы XIII 197
- ↑ Гигин. Мифы 114
- ↑ Гомер. Одиссея V 310
- ↑ Павсаний. Описание Эллады I 22, 6
- ↑ Гигин. Мифы 108; Квинт Смирнский. После Гомера XII 339; Трифиодор. Взятие Илиона 152; Вергилий. Энеида II 261
- ↑ Гигин. Мифы 125
- ↑ Плутарх. Греческие вопросы 14
- ↑ Гомер. Одиссея XI 122—131
- ↑ Павсаний. Описание Эллады I 12, 5
- ↑ Секст Эмпирик. Против учёных I 267; Примечания Т. В. Васильевой в кн. Секст Эмпирик. Сочинения. М., 1976. В 2 т. Т. 2. Стр. 389
- ↑ Примечания Н. В. Брагинской в кн. Плутарх. Застольные беседы. М., 1990. Стр. 506
- ↑ Ликофрон. Александра 805 и комм.
- ↑ Павсаний. Описание Эллады VIII 44, 4
- ↑ Тацит. Германия 3
- ↑ Цец. Комментарий к «Александре» Ликофрона 806, 808 // Комментарий Д. О. Торшилова в кн. Гигин. Мифы. СПб, 2000. Стр. 159
- ↑ Секст Эмпирик. Против учёных I 264; Примечания Т. В. Васильевой в кн. Секст Эмпирик. Сочинения. М., 1976. В 2 т. Т. 2. Стр. 389
- ↑ Платон. Государство X 620 с
- ↑ Аристотель. Поэтика 16
- ↑ Павсаний. Описание Эллады X 26, 2; 28, 1
Литература
- Одиссей, герой древнегреческого эпоса // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- Edith Hall. The Return of Ulysses: A Cultural History of Homer's Odyssey. 2007. (англ.)
Ссылки
- [mith.ru/alb/antic/index.htm Отец и сын в «Одиссее»]. [www.webcitation.org/6CVBEGLYq Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012]. — из диссертации А. Л. Барковой «Функции 'младших героев' в эпическом сюжете»
- [lib.pagan.ru/books/wera/0pagan/00wolh/yggeld/dgavr_19.php Царь-трикстер Одиссей. Библиотека дома Сварога](недоступная ссылка — история). [web.archive.org/20070214125711/lib.pagan.ru/books/wera/0pagan/00wolh/yggeld/dgavr_19.php Архивировано из первоисточника 14 февраля 2007]. — Филологический анализ персонажа.
- [porog.mars-x.ru/print.php?articleid=68 Миф об Одиссее и космическая фантастика]. [www.webcitation.org/6CVBFbVet Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].
При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).
| ||||||||||||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Одиссей
– То то не отказчик, брюхо отрастил!..Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.
– Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.
– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.
Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.
Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.
– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
