Одисси

Одисси — один из восьми классических стилей индийского танца. Он происходит из восточно-индийского штата Орисса. Основываясь на археологических доказательствах, можно считать этот танец старейшим из ныне существующих. Датируемые I веком до н. э. барельефы в пещерных храмах Удайгири (возле Бхубанешвара), доказывают этот факт. Активное развитие и восстановление этой танцевальной традиции началось с периода получения Индией независимости от британского правления. В Одисси большое значение, в отличие от остальных классических форм индийского танца, принимает поза Трибханги (букв. тройной изгиб), квадратная поза Чаука или Чока (символизирует Господа Джаганнатха), и независимое движение головы, грудной клетки и таза. Танец отличают многочисленные бханги (стойки), включающие движения ног и разнообразные позы запечатленные в индийской скульптуре. Основные бханги: бханга, абханга, атибханга и трибханга.

В древнем трактате «Натьяшастра» описано, какие положения может принимать во время танца голова, руки, пальцы, ноги, перечислены основные 9 эмоций, на которых строится танец. Каждая поза в таком танце несет смысловую нагрузку. При помощи жестов, мимики, поз танцор рассказывает целую историю.

История и происхождение

Первые изображения танца Одисси найдены в пещере Мончапури на холмах Удайгири, что были вырезаны в камне в эпоху императора Кхаравела. В компании двух цариц, император наслаждается танцем девушки под аккомпанемент женщин музыкантов. Исходя из этого, можно судить, что Одисси изначально был мирским танцем, и уже позже стал неотъемлемой частью храмовой культуры Ориссы. Ритуальные танцы из храма Джаганнатха в Пури, вскоре перекочевали также в храмы вайшнавской, шиваитской и шактийской традиций. Одна из гравюр на стенах гласит, что девадаси по имени Карпуршри была тановщицей при буддийском монастыре, также как её мать и бабушка. Храмовые танцовщицы, приобретали особый статус — махари, посвящая, таким образом, свои жизни служению Богу.

Многочисленные изображения танцовщиц обнаружены при раскопках буддийского храма Ратнагири (VI—IX века). Храмы тантрической традиции, такие как храм Йогини в Хирапуре, также украшены скульптурами и барельефами, изображающими позы характерные современному танцу Одисси. В то время, когда штат Орисса стал крупным центром поклонения Шиве, вполне естественно, что танец стал одной из форм поклонения ему, так как Шива сам считается величайшим танцором. Он также известен как Натарадж, что значит Повелитель Танца. Шиваитские храмы Бхубанешвара украшены бесчисленными скульптурами изображающими позы танца Одисси. Вайшнавские храмы, такие как Храм Джаганнатхи и Храм Солнца в Конараке, также изобилуют вырезанными на стенах сценами танца, доказывая факт преемственности определённых художественных форм от шиваитской к вайшнавской традиции.

Эпоха Великих Моголов и Британская колонизация

В эпоху Великих Моголов, танцы служат развлечением для правителей и придворных, а служение махари (храмовых танцовщиц) приходит в упадок. Деградация классических стилей индийского танца, особенно усиливается после запрета британскими властями храмовых танцев.

Традиционные школы

Традиция Одисси включает в себя два направления: Махари и Готипуа:

• Махари (букв. избранные) — храмовые танцовщицы, в частности, при храме Джаганнатхи в Пури, первое упоминание о них встречается в 10 в. Первые Махари исполняли, главным образом, Нритта (чистый танец) и Абхиная (интерпретация поэзии). Позже, танцы Махари стали основываться сугубо на произведении «Гитаговинда», поэта Джаядевы.
• Готипуа (букв. один мальчик) — исполняется только мальчиками, одетыми и украшенными как девочки-танцовщицы. Мальчики обучались танцу у Махари, и постепенно, их творчество выходит за рамки храмов, и, в отличие от Махари, становится достоянием обычной публики. Возрождение традиции происходит благодаря развитию вайшнавизма в средневековой Ориссе, при царе Пратапарудре. Будучи последователями Чайтаньи, вайшнавы не одобряли танцы в исполнении женщин. В это время, бенгальские поэты-вайшнавы создают великое множество поэм на языке ория, посвященных Радхе и Кришне, которые становятся сюжетом для танцев готипуа.

Национальный промысел штата Орисса — филигранная работа по серебру. Танцовщицы там одеты в серебряные украшения и сари из натурального хлопка или шелка, производящиеся в Ориссе способом ткачества икат.

Важное значение имеют также цвета одежды и украшений, надетых на танцовщицах, способ надевания сари. В разных штатах носят сари по-разному.

Ссылки

• [india-dance.ru/history/south-dance/ Южные стили индийского танца]
• [odissi.su/theory/ Теория танца Одисси]
• [odissi.su/history/ История танца Одисси]
• [odissi.su/costume/ Костюм Одисси]

Отрывок, характеризующий Одисси

«Ежели она подойдет прежде к своей кузине, а потом к другой даме, то она будет моей женой», сказал совершенно неожиданно сам себе князь Андрей, глядя на нее. Она подошла прежде к кузине.
«Какой вздор иногда приходит в голову! подумал князь Андрей; но верно только то, что эта девушка так мила, так особенна, что она не протанцует здесь месяца и выйдет замуж… Это здесь редкость», думал он, когда Наташа, поправляя откинувшуюся у корсажа розу, усаживалась подле него.
В конце котильона старый граф подошел в своем синем фраке к танцующим. Он пригласил к себе князя Андрея и спросил у дочери, весело ли ей? Наташа не ответила и только улыбнулась такой улыбкой, которая с упреком говорила: «как можно было спрашивать об этом?»
– Так весело, как никогда в жизни! – сказала она, и князь Андрей заметил, как быстро поднялись было ее худые руки, чтобы обнять отца и тотчас же опустились. Наташа была так счастлива, как никогда еще в жизни. Она была на той высшей ступени счастия, когда человек делается вполне доверчив и не верит в возможность зла, несчастия и горя.

Пьер на этом бале в первый раз почувствовал себя оскорбленным тем положением, которое занимала его жена в высших сферах. Он был угрюм и рассеян. Поперек лба его была широкая складка, и он, стоя у окна, смотрел через очки, никого не видя.
Наташа, направляясь к ужину, прошла мимо его.
Мрачное, несчастное лицо Пьера поразило ее. Она остановилась против него. Ей хотелось помочь ему, передать ему излишек своего счастия.
– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.


На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.