Одишелидзе, Илья Зурабович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Илья Зурабович Одишелидзе

Илья Зурабович Одишелидзе (груз. ილია ოდიშელიძე, 25 марта 1865 — после 1924) — русский и грузинский военачальник, генерал-лейтенант русской армии, генерал от инфантерии грузинской армии. Главнокомандующий грузинской армией.





Биография

Окончил Тифлисский кадетский корпус. В 1887 году окончил 3-е военное Александровское училище, выпущен подпоручиком в 39-ю артиллерийскую бригаду. Поручик.

В 1894 году окончил Николаевскую академию Генерального штаба по первому разряду с назначением в Кавказский военный округ. С 4 августа 1895 — старший адъютант штаба 2-й Кавказской казачьей дивизии. Капитан (24 марта 1896). С 1 ноября 1896 — цензовое командование ротой во 2-м Кавказском стрелковом батальоне. С 23 сентября 1897 — Начальник строевого отдела штаба Усть-Двинской крепости. С 28 сентября 1900 — Начальник штаба Усть-Двинской крепости. Подполковник (1902).

С 31 июля 1902 — Штаб-офицер при управлении 6-й Восточно-Сибирской стрелковой бригады. С 24 февраля 1904 — И. д. начальника штаба 6-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии. Участник русско-японской войны. С 22 сентября 1904 — И. д. начальника штаба 3-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии. Полковник (6 декабря 1904, за отличие). С 11 марта 1906 — Командир 3-го Восточно-Сибирского стрелкового полка. С 31 июля 1907 — Командир 11-го Восточно-Сибирского стрелкового полка.

С 30 октября 1909 — Генерал для поручений при командующем войсками Туркестанского Военного Округа. Генерал-майор (1910). С 9 ноября 1911 — Военный губернатор Самаркандской области. С 9 января 1914 — Начальник штаба Туркестанского Военного Округа.

Рот, коренной офицер Туркестанской артиллерийской бригады, окончивший академию три года назад, принял нас с начальнически-покровительственным видом. Предложив нам, подать рапорт о прибытии, он представил нас исполняющему обязанности генерал-квартирмейстера штаба округа полковнику Одишелидзе. Средних лет полковник Генерального штаба с орденом Георгия 4-й степени за русско-японскую войну — Одишелидзе производил впечатление умного и решительного человека. Впоследствии он был начальником штаба Туркестанского военного округа, а в мировую войну — начальником штаба 1-й армии.

— [militera.lib.ru/memo/russian/shaposhnikov/11.html Шапошников Б.М. Воспоминания.]

С 11 октября 1914 — генерал-лейтенант. С 13 октября 1914 — начальник штаба 10-й армии генерала Ф. В. Сиверса. С 23 декабря 1914 — начальник штаба 1-й армии генерала А. И. Литвинова.

Начальником штаба был генерал Одишелидзе, человек не без странностей, а в общем — добродушный, недалёкий, отяжелевший грузин.

Гончаренко Г. И. Красный Главком // Красный хоровод. М, Вече, 2008. Стр. 234.

С 16 января 1917 года — командир 15-го армейского корпуса. С 12 по 24 апреля 1917 — командующий 1-ю армией. С 12 сентября по 9 октября 1917 — командующий 3-й армией.

С 2 октября 1917 года — Командующий Кавказской армией. Поощрял создание национальных корпусов, пытался препятствовать развалу армии. В феврале 1918 года пытался организовать сопротивление турецким войскам. Помощник военного министра Закавказской республики. В апреле 1918 года снят с должности по требованию представителей Армении за националистические выступления.

4 июня 1918 года в чине генерала от инфантерии состоял членом делегации Грузинской республики при подписании договора с Турцией. С 1919 года занимал высшие командные посты в грузинской армии. В 1920 — второй помощник военного министра Грузии. Осенью 1920 — главнокомандующий грузинской армией. После установления в Грузии советской власти эмигрировал в Турцию. В 1924 году серьёзно зондировался советскими агентами на предмет возвращения в СССР, но в итоге отказался от этого предложения[1].

Награды

Напишите отзыв о статье "Одишелидзе, Илья Зурабович"

Примечания

  1. [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=196 Одишелидзе, Илья Зурабович] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»

Ссылки

  • [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=196 Одишелидзе, Илья Зурабович] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»
  • [www.hrono.ru/biograf/bio_o/odishelidze.html Статья на «Хроносе»]
  • [regiment.ru/bio/O/28.htm Regiment.ru]
  • [www.rusarchives.ru/evants/exhibitions/iww_doc/2.shtml Фото: Командование Северного фронта (И. З. Одишелидзе стоит вторым слева)]

Отрывок, характеризующий Одишелидзе, Илья Зурабович

– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.