Однодворческие крестьяне

Однодворческие крестьяне — крестьяне Российской империи, принадлежащие однодворцам. Однодворцы могли владеть землёй (крестьянам, за исключением отдельных северорусских местностей и Смоленска, это не разрешалось). Это право однодворцем давало происхождение их от служилых людей.

Положение однодворческих крестьян во многом отличалось от положения помещичьих крестьян — крепостных крестьян, принадлежащих на правах собственности дворянам-помещикам.

Фактически, однодворческие крестьяне являлись особой категорией крестьянства Российской империи.

Первоначально крепостные крестьяне появились в однодворческой среде главным образом путём пожалования низшим служилым людям населенных имений. По данным И. Миклашевского, поместья разных разрядов низших служилых людей в южных городах вскоре по их основании, в начале XVIIв., колебались от 10-20 до 70-100 десятин; поместья детей боярских — от 20 до 760 десятин. На более значительные из этих поместий можно было посадить крестьян; в Белгородском уезде в описываемое время на одного помещика из детей боярских приходилось, в среднем, около 2 крестьянских и бобыльских дворов, в Воронежском уезде — 3 двора, в Путивльском уезде — 1 ; двора, в то же время, например, в Оскольском уезде почти вовсе не было крестьян, а в трёх вышеназванных уездах к концу XVIIв. число крестьян уменьшилось в два раза и более.

Впоследствии класс однодворческих крестьян увеличивался припиской к однодворцам дворян, покупкой крестьян у дворян, получением их по наследству и т. д.

Число однодворческих крестьян было, впрочем, очень ограничено:

• по 3-й ревизии — 17675 душ,
• по 4-й — 21531 душа,
• в 1834 г. — лишь около 11000 душ, то есть в среднем по 1 крестьянину на 112 однодворцев.

Первоначально однодворческие крестьяне, как и помещичьи, платили в казну лишь подушную подать. Межевыми инструкциями предполагалось взимать с них, как и с их владельцев, налог на содержание ландмилиции, осуществлено это было в 1786 г., а в 1787 г. постановлено не освобождать их от оброка и в том случае, если они перейдут по наследству к однодворцам, дослужившимся до офицерских чинов и зачислившимся в сословие. В 1827 г. однодворческие крестьяне освобождены от оброка по тому соображению, что они несут аналогичную повинность своим владельцам.

Однодворцы могли продавать крестьян только лицам своего звания, покупать — также лишь у них. Сенатским указом 1794 г. им было запрещено отпускать крестьян на волю, на том основании, что они состоят с ними в одинаковом подушном окладе, а право освобождать крестьян составляет привилегию дворянства; в 1809 г. запрещение это отменено, как «не заключающее достаточных причин».

В 1842 году однодворцам разрешено ходатайствовать о ссылке крестьян за дурное поведение и дерзкие поступки в Сибирь на поселение.

В 1820-30 годах, однодворцы, переселявшиеся в Сибирь и на Кавказ, брали с собой и своих крестьян, которые, впоследствии были зачислены в линейные казаки.

Ещё императрица Екатерина II делала попытку выкупать однодворческих крестьян.

В 1841 г., по случаю просьб некоторых однодворцев о принятии их в казну, начался постепенный их выкуп (не более 1/10 части или 1000 душ в год), с уплатой по 100 руб. за душу. У однодворцев, несостоятельных к платежу недоимки, выкуп производился, невзирая на их несогласие. До 1858 г. казной было приобретено 7886 душ, а в этом году Высочайше повелено выкупить всех остальных.

Со своими крестьянами однодворцы, как правило, жили одним двором. «Жили мы со своими крестьянами в одной избе… Барин спал на лавке, а мужик под лавкой…Ели из одной миски, работали вместе, вместе лапти ковыряли, а все-таки барами нас величали» — так утверждает один из однодворцев того времени.

В то же время Николай Алексеевич Тучков (больше известный как Тучков 1-ый) в «Вестнике Европе» писал следующее об одоевских однодворцах: «…Однодворцы живут несравненно чище, богаче — они имеют своих крестьян и поступают с ними варварски. Правда они не бьют их, но заставляют работать очень много, что хуже всего делят их бесчеловечно — одному достается дед, другому сын, третьему внук . Продают и покупают их по одиночке …», далее: «..но господские крестьяне думают, что служить однодворцу лучше, ибо видят, что однодворец вместе с ними обедает и совершенно им равен …». Далее Тучков приводит слова однодворческого крестьянина: «..вот барин — говорил мне один крестьянин — отец мой всю свою жизнь работал однодворцу — пока сил были его кормили, состарился согнали, двух братьев моих продали, а имение наше все забрали …».

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Однодворческие крестьяне

– Ежели бы были причины… – начала она. Но Наташа угадывая ее сомнение, испуганно перебила ее.
– Соня, нельзя сомневаться в нем, нельзя, нельзя, ты понимаешь ли? – прокричала она.
– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.