Однообъективный зеркальный фотоаппарат

Однообъективный зеркальный фотоаппарат (SLR-камера от англ. Single-Lens Reflex, в просторечии «зерка́лка») — разновидность зеркального фотоаппарата, основанная на видоискателе с зеркалом, расположенным за съёмочным объективом под углом 45° к его оптической оси. Зеркало может быть подвижным или полупрозрачным и предназначено для перенаправления светового потока в кадровое окно или на фокусировочный экран. Это единственный тип оптического визира, лишённый параллакса и позволяющий визуально контролировать глубину резкости. По принципу действия и основным функциональным возможностям видоискатель однообъективных зеркальных фотоаппаратов аналогичен сопряжённому визиру с зеркальным обтюратором в киносъёмочной аппаратуре.

История

В 1861 году англичанин Т. Сэттон запатентовал однообъективный зеркальный фотоаппарат, который представлял собой большой ящик с матовым стеклом сверху, которое служило для наблюдения изображения. В 1883 году им же был разработан механизм автоматического подъёма зеркала перед экспозицией.

В 1896 году русский конструктор И. Карпов разрабатывает фотоаппарат «Рефлекс» со шторным затвором, рассчитанный на зарядку 12 фотопластинками 9×12 или 13×18 см.

На стыке 1887—1888 годов американец Г. Гудвин патентует целлулоидную рулонную пленку.

В 1909 году первые модели однообъективных зеркальных камер были представлены компанией Graflex.

В 1933 году германской компанией Ihagee Kamerawerk Steenbergen & Co. была выпущена во многом схожая с современными SLR узкоплёночная камера «VP Exakta» на рулонную фотоплёнку «тип 127».

В 1935 году изготовлены опытные образцы зеркальной камеры для съёмки на 35-мм плёнку «Спорт». Годом позже, под этот тип плёнки компания Ihagee Kamerawerk Steenbergen & Co выпустила фотокамеру «Kine-Exakta», которая считается первой в мире серийной малоформатной однообъективной зеркальной камерой.

В 1948 году начат серийный выпуск среднеформатного фотоаппарата Hasselblad 1600F со сменными объективами, видоискателями и кассетами магазинного типа. Этот фотоаппарат считается первой полноценной системной камерой.

В 1949 году запущено серийное производство малоформатного фотоаппарата «Contax S», созданного Вильгельмом Винценбергом нем. Wilhelm Winzenberg без использования каких-либо предыдущих разработок. Эта модель стала первой в мире, оснащённой крышеобразной пентапризмой, обеспечивающей в видоискателе прямое изображение при съёмке с уровня глаз. В СССР серийный выпуск аналогичной фотокамеры «Зенит» начат в 1952 году, через год после прекращения выпуска «Contax-S».

Опускание зеркала в фотокамерах первое время производились вручную, при взводе затвора, и фотограф на продолжительное время терял изображение в видоискателе. В фотокамере 1952 года «Asahiflex I» японской фирмы Asahi Optical зеркало было механически соединено с кнопкой спуска затвора. При нажатии кнопки зеркало поднималось, удерживалось в поднятом положении, а затем, при отпускании кнопки спуска, возвращалось в исходное положение, вновь открывая видоискатель. В 1954 году та же фирма оснастила свою камеру «Asahiflex II» зеркалом, автоматически возвращаемым после экспозиции. Такой тип зеркала получил название «зеркало постоянного визирования».

Все последующие изменения конструкции касались не столько принципиальной схемы работы SLR, сколько совершенствования механизма подъёма зеркала, добавления автоматики и сервисных функций.

В 1956 году начинается выпуск камер с механизмом прыгающей диафрагмы резьбовых объективов «Praktica FX2» (конструктор — Зигфрид Бём), «Contax F» или «Pentacon F».

В 1958 году в серийное производство запущена камера Zunow, впервые оснащённая полноценной прыгающей диафрагмой, интегрированной в байонет оригинальной конструкции. До этого зеркальные камеры оснащались нажимной диафрагмой или диафрагмой с дополнительным кольцом предварительной установки.

В 1959 году начат выпуск фотоаппарата Nikon F, собравшего в одном корпусе все новейшие усовершенствования однообъективной системы: зеркало постоянного визирования, байонет с прыгающей диафрагмой, предварительный подъём зеркала, курковый взвод и возможность использования приставного электропривода. Кроме того, вместо съёмной задней крышки могли устанавливаться кассеты на 250 кадров плёнки, и даже приставка для моментальной фотографии Polaroid.

В 1963 выходит в свет «Topcon RE Super»: первая серийная камера с TTL-экспонометром. Фоторезистор находился непосредственно в зеркале постоянного визирования. Благодаря устройству байонета значения диафрагмы и светосилы объектива передавались в экспонометр, что обеспечивало замер на открытом отверстии.

В 1964 году выпущен первый фотоаппарат с точечным режимом измерения встроенного TTL-экспонометра Pentax Spotmatic.

В 1965 году в СССР начат выпуск фотоаппарата «Киев-10», впервые оснащённого автоматическим режимом приоритета выдержки. В этом же году выпущен первый фотоаппарат с неподвижным полупрозрачным зеркалом «Canon Pellix».

В 1966 начинает производиться «Minolta SR-T101». На камере был установлен прообраз матричной системы замера экспозиции. Эта система использовала два независимых фоторезистора, расположенных у разных граней пентапризмы. Датчики разной чувствительности измеряли освещенность разных участков кадра, и были настроены таким образом, что приоритет отдавался нижней части горизонтального кадра. Принцип, названный «системой автоматической компенсации контраста» позволял исключить частые ошибки замера сцен с ярким небом, но был непригоден для вертикальных кадров и других сюжетов.

В 1978 году в камере Canon A-1 впервые реализован программный автомат отработки экспозиции. Практически одновременно выпущена камера одноступенного процесса Polaroid SX70 SONAR с активным автофокусом на основе ультразвукового локатора, выполненная по схеме однообъективного зеркального фотоаппарата.

В 1981 году начинаются продажи «Pentax ME F» — зеркальной фотокамеры с заобъективным датчиком пассивного автофокуса

В 1983 году в фотоаппарате Nikon FA впервые реализован матричный замер экспозиции. Площадь кадра поделена на 5 участков, яркость которых измеряется отдельными фотодиодами. Итоговая экспозиция вычисляется микрокомпьютером камеры по итогам сравнения яркостей различных участков и на основе статистических данных, полученных в процессе разработки.

В 1985 году началось производство камеры «Minolta Maxxum 7000 Alpha Mount» — зеркальной камеры с автофокусировкой, где мотор наведения на резкость был встроен в корпус фотоаппарата.

В марте 1987 года компания Canon начинает продажи малоформатного фотоаппарата Canon EOS 650 с новым байонетом Canon EF без механических связей и ультразвуковыми пьезоэлектрическими двигателями автофокуса, встроенными в каждый объектив. Использованные разработки стали основой для фотосистемы Canon EOS-1, конструктивные решения которой используются до сегодняшнего дня.

В 1988 году выпущен первый профессиональный фотоаппарат Nikon F4 с автофокусом и без курка ручного взвода.

В 1991 году на рынок выходит первая серийная цифровая фотосистема Kodak DCS 100, построенная на основе однообъективного зеркального фотоаппарата Nikon F3 HP.

В 1997 году появляется «Pentax 645N» — среднеформатная камера с автофокусом.

Конструкция однообъективной зеркальной камеры

В процессе кадрирования и фокусировки фотограф наблюдает через окуляр видоискателя (8) действительное изображение, которое объектив камеры 1 при помощи зеркала 2 строит на фокусировочном экране 5. Зеркало установлено под углом 45° на шарнире или неподвижно. В последнем случае оно выполняется полупрозрачным. Равномерная яркость изображения в видоискателе обеспечивается коллективной линзой 6, которая строит изображение выходного зрачка объектива в плоскости окуляра.

Соответствие границ изображения, наблюдаемого в видоискателе, границам кадра на пленке или матрице — поле зрения видоискателя — является важной характеристикой зеркального фотоаппарата. Первые конструкции из-за сложностей размещения большого зеркала обеспечивали видимость 60—75% будущего снимка. У современных любительских моделей оно составляет 92-95%, у профессиональных почти всегда — 100%.

Крышеобразная пентапризма 7, придающая характерные очертания большинству зеркальных фотокамер, используется в качестве оборачивающей системы, дающей в окуляре изображение с нормальной ориентацией. В упрощённой версии зеркального видоискателя вместо пентапризмы может использоваться более дешёвая призма Порро. Такая конструкция применялась, в частности, в любительских фотоаппаратах серии «Nikkorex-35» и в полуформатных «Olympus Pen». В качестве облегчённой альтернативы пентапризме, призма Порро использовалась в некоторых среднеформатных фотоаппаратах. Сложность фокусировки по матовому стеклу вынуждает применять специальные оптические устройства, такие как клинья Додена и микропирамиды. В фотоаппаратах с автофокусом они не используются, поскольку ручная фокусировка в этом случае играет второстепенную роль.

При нажатии на спуск механизм откидывает вверх зеркало 2, убирая его из оптического тракта. Сразу после этого затвор 3 открывает кадровое окно 4. После закрытия затвора зеркало в большинстве фотоаппаратов возвращается в нижнее положение. Такая конструкция называется «зеркалом постоянного визирования», и повсеместно используется в малоформатной фотоаппаратуре, начиная с конца 1950-х годов. Исключение составляет большинство среднеформатных зеркальных фотоаппаратов, возврат зеркала которых требует взвода затвора. Это обусловлено большими габаритами и массой, а также назначением этого класса аппаратуры.

В современных зеркальных фотоаппаратах с фазовым автофокусом описанная классическая схема дополнена ещё одним зеркалом, расположенным под основным, и так же закреплённом на его нижней поверхности при помощи шарнира. Вспомогательное зеркало служит для перенаправления части светового потока, прошедшего через полупрозрачный центр основного зеркала, на датчик фазового автофокуса, расположенный на дне корпуса фотоаппарата. В некоторых камерах там же расположены фотодиоды TTL-экспонометра. При срабатывании затвора вспомогательное зеркало складывается вместе с основным, освобождая путь свету от объектива.

Центральный затвор

Описанная схема с затвором, расположенным в фокальной плоскости, является классической, но не единственной. В начале 1950-х годов некоторые производители начали использовать центральный залинзовый или междулинзовый затвор, позволяющий синхронизировать фотовспышку на любых выдержках. При этом плёнку от засветки предохраняет специальная шторка, плотно закрывающая кадровое окно при опущенном зеркале. Центральный затвор работает в двух режимах, соответствующих визированию и съёмке. В первом случае затвор постоянно открыт, а во втором отрабатывает моментальную выдержку. При нажатии на спусковую кнопку центральный затвор закрывается, переходя в режим съёмки, а зеркало вместе с защитной шторкой поднимаются, освобождая путь свету. После этого центральный затвор отрабатывает выдержку. Фотоаппараты, построенные по такой схеме, могут оснащаться жёстковстроенным объективом, как семейство «Nikkorex-35». а могут допускать замену оптики, как отечественные серии «Зенит-4», а также зарубежные «Voigtlander Bessamatic», «Kodak Retina Reflex» и другие. Схема нашла применение в среднеформатной аппаратуре, оказавшись малопригодной для более мелких форматов кадра. Некоторые современные среднеформатные фотоаппараты оснащаются одновременно центральным и фокальным затворами, попеременно включаемыми при необходимости. При включении фокального затвора центральный фиксируется в открытом состоянии, и наоборот, при работающем центральном затворе второй выполняет роль светозащитной шторки. Такое устройство, расширяющее возможности, имеют фотоаппараты Hasselblad серии 2000FC, Mamiya, Bronica и другие.

Система Polaroid SX-70

В 1972 году компания Polaroid выпустила камеру «Polaroid SX-70» для моментальной фотографии, в которой использована оригинальная схема однообъективного зеркального фотоаппарата, не применявшаяся в других устройствах. В оптической схеме использованы два зеркала, одно из которых неподвижно, поскольку неразъёмные фотокомплекты Polaroid, используемые для съёмки, дают зеркальное изображение с той же стороны, с которой экспонируются. В положении визирования свет от объектива со встроенным центральным затвором дважды преломляется, прежде чем попасть в видоискатель, снабжённый третьим вогнутым асферическим зеркалом. При этом, в качестве фокусировочного экрана используется поверхность подвижного двухстороннего зеркала, параллельная плоскости фотоматериала и покрытая плоской линзой Френеля сложной формы. В момент съёмки зеркало, расположенное на дне камеры горизонтально, поднимается, занимая положение основного и отражая свет от объектива нижней зеркальной поверхностью на фотоэмульсию. В результате на снимке получается зеркально перевёрнутое изображение, становящееся прямым при рассматривании снимка со стороны эмульсии. После съёмки зеркало возвращается на место электродвигателем, одновременно с выбросом готового снимка из кассеты.

Такое устройство не получило дальнейшего развития вследствие невысокой световой эффективности и низкой точности фокусировки. Попытки усовершенствовать зеркальный тракт привели к добавлению фокусировочных клиньев Додена, размещённых в нижней части кадра, что ещё больше снижало удобство визирования. Последующие модели фотоаппаратов Polaroid этих серий оснащались телескопическим видоискателем и автофокусом.

Шахтная схема

Это исходная схема однообъективного зеркального фотоаппарата, до настоящего времени использующаяся в профессиональных камерах в качестве сменного типа видоискателя. При этом пентапризма 7 отсутствует, и фотограф наблюдает зеркально перевёрнутое (слева направо) изображение непосредственно на матовом стекле 5 через светозащитный короб — шахту. Такая схема видоискателя называется шахтной и позволяет наблюдать изображение обоими глазами, глядя в видоискатель сверху. Для точной наводки на резкость в шахтах предусматривается откидная лупа. Шахта удобна для студийной съёмки и некоторых видов специальных работ, например, репродукционных. Разновидностью шахты можно считать специальную вертикальную лупу большого увеличения с монокулярным способом наблюдения. При этом изображение также перевёрнуто слева направо. Такой видоискатель наиболее популярен при макросъёмке и других специальных работах.

Вынос выходного зрачка

В некоторых ситуациях наблюдение через окуляр полного изображения кадра невозможно. В наибольшей степени это относится к людям, носящим очки, поскольку в этом случае глаз нельзя приблизить вплотную к окуляру. Для массовой фототехники эта проблема была впервые решена корпорацией Nippon Kogaku K. K., создавшей видоискатель с выносом выходного зрачка окуляра увеличенного диаметра. Такая конструкция, использованная в сменной пентапризме «DE-3» фотоаппарата Nikon F3 HP, позволила видеть кадр полностью с расстояния до 20 мм от окуляра. В настоящее время вынос зрачка применяется в пентапризмах большинства однообъективных зеркальных фотоаппаратов.

Наибольший вынос используется в специальном типе видоискателя, получившем название «спортивного» (англ. Action Finder). Такой видоискатель, используемый в качестве сменного в профессиональных фотоаппаратах, позволяет наблюдать изображение кадра целиком с расстояния до 40—60 миллиметров. Он необходим при съёмке в масках для подводного плавания, защитных очках и скафандре, а также при сильной тряске, когда прижать глаз вплотную к окуляру невозможно. Версии фотоаппаратов Nikon, предназначенные для работы в открытом космосе, в обязательном порядке комплектовались таким типом видоискателя. Конструкция основана на изменённой форме пентапризмы с окуляром очень большого размера и с большим выносом зрачка. Аналогичный видоискатель «Speed Finder FN» для фотоаппарата Canon New F-1 состоит из двух вращающихся друг относительно друга призм, позволяя наблюдать изображение из любого положения.

Достоинства и недостатки

Главным достоинством однообъективных зеркальных фотоаппаратов считается неограниченная возможность использования сменных объективов любых фокусных расстояний. Этот тип видоискателя полностью избавлен от параллакса, позволяет визуально оценивать глубину резкости и эффекты от применения различных светофильтров и насадок. Это делает схему незаменимой при макросъёмке, репродукционных работах и специальных видах съёмок через оптические приборы, например в микрофотографии, астрофотографии и эндоскопии. Использование специальных, в том числе шифт-объективов, возможно только с однообъективными зеркальными фотоаппаратами, обеспечивающими сквозное визирование. На сегодняшний день однообъективная зеркальная схема наиболее пригодна для использования автофокуса фазового типа, значительно более эффективного, чем контрастный автофокус. В плёночных фотоаппаратах, построенных по такому принципу, заобъективное измерение экспозиции по системе TTL реализуется наиболее удобными способами, позволяя автоматически учитывать особенности установленного объектива, его выдвижение и использованные насадки. Кроме того, реализация некоторых режимов измерения экспозиции, например матричного, с другими типами оптического видоискателя невозможна.

В то же время механизм подъёма зеркала усложняет камеру, а также вызывает её сотрясение в момент съёмки и повышенный шум. Из-за наличия зеркала задержка срабатывания затвора в однообъективных зеркальных камерах значительно больше, чем во всех остальных типах. Еще одна особенность зеркального фотоаппарата состоит в том, что видоискатель закрыт зеркалом в момент съёмки. В некоторых моделях однообъективных зеркальных фотоаппаратов (например, «Canon Pellix») для устранения задержки срабатывания затвора и обеспечения непрерывной видимости изображения, использовалось неподвижное полупрозрачное зеркало. Чаще всего такое устройство визира используется для повышения частоты серийной съёмки, ограниченной подвижным зеркалом. Примерами могут служить «Nikon F2 High Speed» и «Canon EOS-1N RS». Однако такая схема заметно снижает светосилу оптической системы камеры и уменьшает яркость видоискателя.

Необходимость наличия места под поворотное зеркало вынуждает применять достаточно большой задний отрезок, и затрудняет использование широкоугольных объективов с небольшим фокусным расстоянием. В ранних конструкциях использовался предварительный подъём зеркала, дающий возможность использования короткофокусных объективов с коротким задним отрезком. Такое устройство, использовавшееся в фотоаппарате «Nikon F», предусматривало установку дополнительного телескопического видоискателя, входившего в комплект таких объективов, как это принято и в дальномерных фотоаппаратах. Усовершенствование оптических конструкций широкоугольников с удлиненным задним отрезком (ретрофокусных объективов), позволило использовать их при нормальной работе зеркала. Его фиксация осталась в профессиональных фотоаппаратах для уменьшения вибраций при специальных видах съёмки.

Ручная фокусировка по матовому стеклу требует специального навыка, и её высокая точность недостижима для людей с недостатками зрения. Кроме того, в отличие от дальномерных фотоаппаратов, наводка на резкость затруднена при слабом освещении. Для того, чтобы обеспечить яркое изображение на матовом стекле и точную наводку на резкость, зеркальные фотоаппараты и все сменные объективы оснащаются сложными механизмами прыгающей диафрагмы, закрывающейся только в момент съемки. Ранние модели зеркальных камер, такие, как «Asahi Pentax», «Miranda-D» и «Зенит-Е», вместо прыгающей диафрагмы оснащались механизмом её предварительной установки дополнительным кольцом, для возможности визирования при открытом объективе. Однако, необходимость управления диафрагмой снижала оперативность. Несмотря на эти усовершенствования, фокусировка объективов с небольшой светосилой гораздо сложнее, чем в дальномерных фотоаппаратах, таких как «Лейка», а также отечественных «Зорких» и «ФЭДах». Дальномерный видоискатель остается светлым всегда, даже при надетой на объектив крышке, а точность фокусировки не зависит от установленной диафрагмы.

Отечественные однообъективные зеркальные фотоаппараты

В СССР зеркальные фотоаппараты выпускались под марками «Зенит», «Кристалл», «Старт», «Нарцисс», «Салют», «Киев», «Алмаз-103». Первая зеркальная камера появилась в 1935 году и называлась «Спорт». Фотоаппарат «Спорт» конструкции А. О. Гельгара (первоначальное название «Гельветта»), стал первой в мире однообъективной зеркалкой для съёмки на 35-мм плёнку. Камера имела металлический корпус, затвор с цельнометаллическими шторками (выдержки 1/25 — 1/500 c и «В») и заряжалась нестандартными кассетами по 50 кадров. Всего было выпущено около 20 тыс. штук.

См. также

• Двухобъективная зеркальная камера
• Цифровой зеркальный фотоаппарат
• Дальномерный фотоаппарат
• Шкальный фотоаппарат

Литература

• Борис Бакст Первое детище Цейсса в стране социализма. Contax-S (рус.) // «Фотокурьер» : журнал. — 2005. — № 5/101. — С. 18—25.

• Б. Бакст, И. Бажан. «Никон», как тебя понимать?. — М.,: «Фотокурьер», 2003. — С. 12—29. — 156 с. — ISBN 5-7853-0351-5.

• П. Бояров Зеркальный видоискатель — плюсы и минусы (рус.) // «Советское фото» : журнал. — 1979. — № 9. — С. 36, 37. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0371-4284&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0371-4284].

• Бунимович Д. З. Практическая фотография. — М.,: «Искусство», 1979. — С. 12—15. — 72 с.

• Ермолаев П. Н. [kamepa.ru/images/courier_items/img_wux5ah.pdf Золотой век Asahi Pentax] (рус.) // «Фотокурьер» : журнал. — 2006. — № 6/114. — С. 3—19.

• А. Трачун Однообъективные зеркальные фотоаппараты (рус.) // «Советское фото» : журнал. — 1986. — № 6. — С. 42. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0371-4284&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0371-4284].

• Фомин А. В. Глава I. Фотоаппараты // [media-shoot.ru/books/Fomin-spravochnik_fotografija.pdf Общий курс фотографии] / Т. П. Булдакова. — 3-е. — М.,: «Легпромбытиздат», 1987. — С. 32—41. — 256 с. — 50 000 экз.

• М. Я. Шульман. Фотоаппараты / Т. Г. Филатова. — Л.,: «Машиностроение», 1984. — 142 с.

• М. Шульман Методы точного измерения экспозиции (рус.) // «Советское фото» : журнал. — 1968. — № 1. — С. 37, 38. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0371-4284&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0371-4284].

• «Поляроид SX-70» (рус.) // «Советское фото» : журнал. — 1973. — № 11. — С. 41—42. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0371-4284&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0371-4284].

Ссылки

• [www.camerapedia.org/wiki/SLR Статья на Camerapedia.]

Отрывок, характеризующий Однообъективный зеркальный фотоаппарат

Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.