Однополые браки в Испании

Однополые браки в Испании были узаконены 3 июля 2005 года. В результате парламентских выборов 2004 года правительство страны возглавил Хосе Луис Сапатеро, лидер социалистической партии, одним из ключевых моментов предвыборной программы которой являлась легализация браков однополых пар и их права на усыновление. После долгих дебатов в Парламенте закон был принят 30 июня, опубликован 2 июля и вступил в силу в воскресенье 3 июля 2005 года. Таким образом Испания стала третьей страной в мире после Нидерландов и Бельгии, где были узаконены однополые браки. 17 дней спустя аналогичный закон вступил в силу в Канаде.

Принятие этого законопроекта проходило с большими трудностями, несмотря на поддержку от 55 до 66 % населения. Громкий протест выразили приверженцы Римско-католической церкви, считавшие, что в результате принятия закона значение брака в глазах общественности упадет. В ответ на это сторонники однополых браков призвали не жертвовать деньги церкви, а направлять средства в детские дома, больницы, хосписы. Другие общественные организации выражали опасения по поводу перспективы усыновления однополыми парами. На манифестации в пользу и против однополых браков собирались тысячи протестующих со всей страны. После одобрения закона парламентом консервативная Народная партия опротестовала его в Конституционном суде.

В течение года со дня вступления закона в силу около 4500 однополых пар Испании связали себя узами брака. Вскоре правительство также приняло решение о предоставлении права на заключение брака между испанцами и гражданами других стран, каким бы ни был статус однополых отношений в их стране происхождения.

История

В период между концом 1990-х и началом 2000-х годов 12 из 17 автономных сообществ Испании стали официально регистрировать гражданские союзы: Каталония (c 1998), Арагон (c 1999), Наварра (2000), Валенсия (2001), Балеарские острова (2001), Мадрид (2001), Астуриас (2002), Андалусия (2002), Эстремадура (2003), Страна Басков (2003), Канарские острова (2003), Кантабрия (2005). Однако такой вид правого признания носил в основном символический характер, давая весьма ограниченные права парам лиц любого пола, не состоящих в браке. Например, в те годы испанское законодательство разрешало усыновление одиноким лицам; таким образом, однополая пара де-факто могла принять на воспитание ребёнка, но в случае смерти юридического родителя у его партнера право на опекунство отсутствовало. У отдельных провинций Испании не было возможности принять закон об однополых браках независимо от центра, поскольку, согласно Конституции страны, только государство может вносить изменения в семейный кодекс.

30 июня 2004 года министр юстиции Испании Хуан Фернандо Лопес Агилар объявил о том, что Конгресс депутатов предварительно одобрил план правительства предоставить право заключать брак однополым парам. Таким образом, было сдержано обещание, данное новоизбранным премьер-министром Хосе Луисом Сапатеро во время своей инаугурационной речи. Министр юстиции Агилар также выдвинул два законопроекта, предложенных каталонской партией «Конвергенция и Союз», предусматривающих легализацию как разнополых, так и однополых сожительств, а также разрешение на смену пола и имени транссексуалам без необходимости предварительного хирургического вмешательства.

Законопроект об однополых браках был одобрен кабинетом министров 1 октября 2004 года, далее он был направлен на рассмотрение в Парламент 31 декабря 2004 года и был принят Конгрессом депутатов 21 апреля 2005 года. Тем не менее, 22 июня 2005 г. законопроект был отклонен Сенатом, где большинство голосов принадлежало консервативной Народной партии, противящейся его принятию. Законопроект был возвращен в нижнюю палату, которая могла преодолеть вето Сената. 30 июня 2005 года депутатам Конгресса удалось это сделать: «за» законопроект было подано 187 голосов, «против» — 147, 4 — воздержались. Закон был опубликован 2 июля 2005 года и вступил в силу на следующий день. Таким образом Испания стала третьей страной в мире после Нидерландов и Бельгии, где был сделан подобный шаг.

Первыми однополыми партнерами, связавшими себя узами брака, стали Карлос Батурин и Эмилио Менендес из пригорода Мадрида, а 11 дней спустя в Барселоне сходная церемония произошла между двумя женщинами.

Тем не менее, несмотря на уравнивание отношений гетеросексуальных и гомосексуальных пар, в законодательстве Испании оставался недостаток, а именно: если ребёнок рождался в паре двух лесбиянок, небиологическая мать не считалась родителем и ей приходилось проходить долгий и затратный путь усыновления. Такое право, однако, имелось в гетеросексуальных парах, где отчим имел право признать неродных детей своими без необходимости процедуры усыновления. 7 ноября 2006 года правительство внесло изменения в закон с целью исправить ситуацию и считать обеих женщин, состоящих в браке, законными родителями рождённого ребёнка.

Реакция

Опрос, проведенный в апреле 2005 года Центром по Социологическим исследованиям правительства Испании обнаружил, что в обществе вопрос о легализации однополых браков поддержали 66 % респондентов. Согласно другому опросу, выполненному организацией Instituto Opina за день до прохождения законопроекта, его поддержали 62,1 % респондентов, а в поддержку разрешения усыновления однополыми парами высказались 49,1 % опрошенных. 9 месяцев спустя после принятия закона Instituto Opina в ходе опроса выявил, что 61 % опрошенных согласны с данным решением правительства.

Тем не менее, принятие закона было встречено с озабоченностью представителями Католической церкви, в том числе папой римским Иоанном Павлом II и его преемником Бенедиктом XVI, который предостерёг об умалении значения института брака в обществе. Кардинал Л. Трухильо, президент Понтификального совета по семейным вопросам, призывал католиков сплотиться в борьбе против принятия этого закона во всех сферах жизни страны, связанных с заключением однополых браков, даже под страхом потери работы. Активисты за права сексуальных меньшинств в ответ на это напомнили о том, что церковь, противопоставляющая себя гражданским бракам, не реагировала столь бурно на гражданский брак принца Филиппа с Летисией Ортис, который к тому же прошёл через развод после предыдущего гражданского брака. В итоге, несмотря на то, что 80 % испанцев разделяют католическую веру, церкви не удалось заручиться достаточной поддержкой для запрета законопроекта. Социологи объясняют это развитием свободомыслия в стране, а также развитием законодательства в сфере защиты прав и свобод граждан, и особенно там, где позиции церкви были всегда весомы, а именно в семейном законодательстве. Опрос общественного мнения показал, что около трех четвертей испанцев полагают, что высшие иерархи католической церкви в своих представлениях весьма далеки от существующей реальности. Другим объяснением может служить тот факт, что влияние церкви на испанское общество значительно ослабло после смерти диктатора Франко в 1975 году. В ответ на критику представителей церковных кругов, премьер-министр Испании Сапатеро сказал следующее:

Из того, что мы разрешаем двум людям одного пола заключить брак, не следует никакого вреда для семейных ценностей или ценностей брачных уз. Скорее наоборот, теперь эти граждане имеют возможность организовать свою жизнь в соответствии с семейными и брачными нормами и требованиями. В этом нет угрозы институту брака, скорее наоборот, этот закон оказывает поддержку браку и его ценностям.

Сознавая, что определённые сограждане и учреждения нашей страны глубоко не согласны с такими юридическими нововведениями, я бы хотел сказать, что, как и предыдущие изменения в семейном кодексе, они не направлены на плохой результат, а скорее на то, чтобы избежать бессмысленные страдания человеческих существ. Общество, которое борется со страданием своих граждан — лучшее общество.

В любом случае, я хочу выразить моё глубоко уважение тем людям и учреждениям, и я бы также хотел попросить об уважении всех тех, кто одобряет этот закон. Всем тем представителям сексуальных меньшинств, которые на протяжении многих лет терпели унижения и оскорбления, я прошу вас к той храбрости, которую вы проявили в борьбе за свои права, поставить рядом пример великодушия по отношению к людям с разным мнением.

— премьер-министр Испании Хосе Луис Сапатеро

19 июня 2005 года по инициативе Народной партии, испанских католических епископов, Форума испанской семьи (Foro Español de la Familia) в Мадриде состоялась демонстрация протеста, на которой собралось, по утверждению организаторов, полтора миллиона человек; правительственные источники заявляли о 166 тысячах. Две недели спустя в испанской столице прошёл гей-парад, на улицы вышли для выражения поддержки новому закону 2 млн человек, источники в полиции утверждают о 97 тысячах. Демонстрации за и против прошли в испанкой столице во время, когда у власти стояла консервативная Народная партия.

В феврале 2011 года, отвечая в ходе телевизионного интервью на телеканале TVE на вопрос о лучшем и худшем, произошедшем за время его премьерства, Сапатеро отметил, что легализация в стране однополых браков является одним из его величайших достижений за два срока у власти.

Именитые свадьбы

Начиная с 2005 года, момента вступления в силу закона о однополых браках, представители всех слоев испанского общества стали связывать себя подобными узами. В течение года со дня одобрения закона испанским монархом известный активист социалистической партии, член муниципального совета Мадрида Педро Сероло вступил в брак с Хесусом Санто, а в марте 2005 года состоялся брак известного телеведущего Хесуса Васкеса с Роберто Кортесом. В октябре 2005 года связали себя узами брака известный испанский судья Фернандо Гранде и Горка Гомес. В августе 2006 года Пепе Араухо, представитель муниципалитета города Оуренсе и член Народной партии, первоначально противившейся закону, вступил в брак с Нино Креспо.

Статистические данные

По данным Национального института Испании по статистике (INE), по состоянию на конец 2009 года в Испании было заключено 16 060 однополых браков: 275 в 2005 году, 4574 в 2006 году, 3250 в 2007 году, 3549 в 2008 и 3412 в 2009.

Год	Мужская пара	Женская пара	Всего однополых браков	Всего браков	% однополых браков
2005 (начиная с Июля)	923	352	1,275	120,728	1.06
2006	3,190	1,384	4,574	211,818	2.16
2007	2,180	1,070	3,250	203,697	1.60
2008	2,299	1,250	3,549	196,613	1.81
2009	2,212	1,200	3,412	175,952	1.94

Большинство однополых браков 2009 года было заключено в Каталонии (895, что представляет 3,24 % от всех браков, заключенных в этой провинции за год), в Мадриде (547 в абсолютных числах и 2,77 % от всех браков), в Андалусии (455 — 1,35 %), в Валенсии (427 — 2,34 %) и на Канарских островах (224 −3.70 %).

Отрывок, характеризующий Однополые браки в Испании

– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]