Одонтология

Одонтоло́гия (от др.-греч. odus, родительный падеж odontos — зуб и …логия) — наука, изучающая строение, вариации и эволюцию зубочелюстной системы. Одонтология рассматривает вопросы, связанные с анатомией, физиологией, патологией и профилактикой заболеваний органов жевания и полости рта, рассматривая их в связи с общим состоянием организма человека и социальными условиями его существования. Терапевтическая одонтология — устаревший синоним стоматологии, рассматривает вопросы лечения и профилактики зубных болезней. Антропологическая одонтология — направление антропологии, изучающее эволюционную, расовую и этническую изменчивость строения зубной системы человека и его предшественников.

Одонтологические признаки

Признаки, изучаемые одонтологией — это все биологические свойства зубной системы, которые могут быть выявлены при помощи одонтологических методов. Они делятся на две основные группы — измерительные признаки (или одонтометрические), то есть те, которые могут быть измерены по ряду стандартных характеристик (длине, высоте и т. п.), а также описательные (или одонтоскопические) — отдельные вариации и аномалии строения и рельефа зубов и их отдельных частей. Отдельно А. А. Зубовым выделено направление одонтологии, изучающее структуру бугорковых узоров на головках зубов — одонтоглифика.

Литература

• Одонтология — статья из Большой советской энциклопедии.
• Говсеев Л. А. Одонтология. Москва: 1926.
• Зубов А. А. Одонтология. Методика антропологических исследований. Монография, 200 стр. М., Наука. 1968.
• Зубов А. А. Этническая одонтология. Монография, 200 стр.. М., Наука. 1973.
• Зубов А. А., Халдеева Н. И. Одонтология в современной антропологии. Москва: Наука, 1989. 232с.
• Г. А. Аксянова, Зубов А. А., М. Ю. Пескина, С. П. Сегеда, Н. И. Халдеева Этническая одонтология СССР. М.: Наука. 1979.

Ссылки

• [www.dentoday.ru/6/art1.shtml Интервью с А. А. Зубовым] Архив газеты «Стоматология Сегодня»

См. также

• Стоматология

Отрывок, характеризующий Одонтология

От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.


Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.