Одуванчик (фототехника)
Одува́нчик (фотография) — авторское[1] название электронного устройства,[2] которое устанавливается (приклеивается) к переходному кольцу для согласованной работы цифровых фотоаппаратов (однообъективных зеркальных или беззеркальных) со сменными объективами других производителей или со старой оптикой, не оснащённой встроенным микропроцессором.
Цифровые фотоаппараты имеют электрическую связь со сменными объективами, взаимно обмениваются информацией о правильной фокусировке, о значении фокусного расстояния и относительного отверстия, срабатывает система стабилизации изображения. При установке «чужих» объективов камера зачастую отказывается работать.
«Одуванчики» разработаны для камер с байонетами Canon EF, Canon EF-S, Sony α, F, K, а также для байонетов Микро 4:3 и др. Позволяют использовать с этими фотоаппаратами объективы других производителей (в том числе и от плёночных фотоаппаратов) с потерей автофокусировки, но с сохранением реакции (звукового сигнала) камеры при достижении ручной фокусировки на «не родном» объективе. Также камера получает информацию о диафрагмировании объектива.
См. также
Напишите отзыв о статье "Одуванчик (фототехника)"
Примечания
Ссылки
- [filmprocess.ru/oduvanchik/index.htm «Одуванчики»]
- [www.ixbt.com/digimage/oduvan.shtml «Одуванчик» и другие способы облегчить процесс ручной фокусировки]
- [radojuva.com.ua/2011/05/oduvanchik-lushnikova-nikon/ «Одуванчик» Лушникова для фотоаппаратов «Nikon»]
- [www.borovinskih.ru/?tag=одуванчик Использование советских объективов в современных цифровых зеркальных камерах]
- [kkk-ua.blogspot.com/2011/02/blog-post_15.html Битва роботов с одуванчиками, или как навсегда забыть о мануальной оптике]
|
Это заготовка статьи о фотографии. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Одуванчик (фототехника)
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.
В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
