Ожаровский, Пётр

Пётр Ожаровский Piotr Ożarowski <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Герб Равич</td></tr>
Гетман великий коронный
1793 — 1794
Предшественник:	Франциск Ксаверий Браницкий
Рождение:	около 1725
Смерть:	9 мая 1794(1794-05-09) Варшава, Речь Посполитая
Род:	Ожаровские
Отец:	Ежи Марцин Ожаровский
Мать:	Констанция Бобровницкая
Супруга:	1) Эльжбета Пац 2) Марианна Джербицкая
Дети:	от первого брака: Ежи, Каетан и Станислав от второго брака: Адам, Казимир, Северин и Франтишек
Награды:

Пётр Ожаро́вский (польск. Piotr Ożarowski; р. ок. 1725 — 9 мая 1794, Варшава) — польский дворянин герба Равич, полководец и политик. Генерал-майор (с 1757 г.), генерал-лейтенант коронных войск (с 1761 г.), писарь великий коронный (1768—1775), шеф 12-го пехотного коронного полка (1785—1786), генерал-лейтенант малопольской дивизии (1792), шеф пехотной коронной гвардии (1793—1794).

Жизнь

Сын великого подстолия коронного и великого обозного коронного Ежи Марцина Ожаровского (ок. 1690—1742) и Констанции Бобровницкой (ок. 1700—1737). Поисходил из мелкой мазовецкой шляхты. Избрал для себя военную карьеру, вначале служил в прусской армии, затем перешёл на службу в польскую (коронную) армию.

В 1767 году стал кавалером ордена Святого Станислава. Занимал должность кастеляна войницкого с 1781 года и гетмана великого коронного (1793—1794). В 1773 году был награждён польским орденом Белого Орла.

Был сторонником польского короля Станислава Августа, впоследствии сотрудничал с русским послом в Варшаве Стакельбергом, который платил ему жалование. В 1792 году присоединился к Тарговицкой конфедерации. 19 ноября 1793 года был назначен великим гетманом коронным. В мае 1794 года во время восстания Костюшко за пророссийские взгляды (Екатерина II платила ему содержание в 2000 дукатов) обвинён в государственной измене и повешен в Варшаве.

Семья

Петр Ожаровский был дважды женат. Его первой женой в 1763 году стала Эльжбета Пац (ок. 1733 — ок. 1770), от брака с которой имел трёх сыновей:

• Каетан (1767—1811), генерал-майор польской армии
• Станислав (1767—1837) участник восстания Костюшко
• Ежи (ок. 1770 — ок. 1796), чашник коронный (1787)

В 1774 году в Варшаве вторично женился на Марианне Джербицкой, дочери Антония Джербицкого и Клары Пиасковской. Супруги имели четырех сыновей:

• Адам (1776—1855), видный генерал русской службы во время войн с Наполеоном.
• Казимир (род. 1780)
• Северин (род. 1780)
• Францишек (1783—1841)

Источники

• Ożarowski, Piotr // Polski Słownik Biograficzny. — t. 24. — s. 673.  (польск.)
• [www.sejm-wielki.pl/b/5.433.121 Piotr z Alkantary Ożarowski z Ożarowa h. Rawicz] // Minakowski, M.J. Genealogia potomków Sejmu Wielkiego.  (польск.)

Отрывок, характеризующий Ожаровский, Пётр

Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.


Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.