ORP Orzeł (1938)
| «Ожел» | ||
|---|---|---|
| польск. ORP Orzeł | ||
| ||
| Подводная лодка «Ожел» на входе в базу Хель | ||
| Государство флага |  Польша
| |
| Порт приписки | Хель | |
| Спуск на воду | 15 января 1938 года | |
| Выведен из состава флота | 11 июня 1940 года | |
| Современный статус | Пропала без вести | |
| Основные характеристики | ||
| Тип корабля | большая(океанская) подводная лодка | |
| Обозначение проекта | тип «Ожел» | |
| Скорость (надводная) | 19,4 узлов | |
| Скорость (подводная) | 9 узлов | |
| Рабочая глубина погружения | 80 м | |
| Предельная глубина погружения | 100 м | |
| Автономность плавания | 7000 миль в надводном положении/100 миль под водой | |
| Экипаж | 60 человек | |
| Размеры | ||
| Водоизмещение надводное | 1100 т | |
| Водоизмещение подводное | 1650 т | |
| Длина наибольшая (по КВЛ) | 84 м | |
| Ширина корпуса наиб. | 6,7 м | |
| Средняя осадка (по КВЛ) | 4,2 м | |
| Вооружение | ||
| Артиллерия | 1 × 105-мм L/41 орудие | |
| Торпедно- минное вооружение |
8 × 1 и 2 × 2-550-мм ТА (4 носовых, 4 кормовых и 2 сдвоенных поворотных, 20 торпед) | |
| ПВО | 1 спаренный 40-мм автомат, 1 спаренный 13,2-мм пулемёт | |
«Ожел» (польск. ORP Orzeł, «Орёл») — польская подводная лодка одноимённого типа. Головная лодка в серии из двух польских больших лодок, построенных перед Второй Мировой войной. Лодка получила известность благодаря так называемому «Побегу Орла», когда смогла покинуть Таллин, будучи интернированной там в начале Второй Мировой войны.
Содержание
История создания
Заложена 14 августа 1936 года на голландской верфи Де Шельде, была спущена на воду 15 января 1938 и вступила в строй 2 февраля 1939 года. Лодка имела классическую компоновку и была оснащена по последнему слову техники. Силовая установка состояла из двух дизелей и электромоторов, но сама лодка оказалась слишком большой для мелких вод Балтийского моря.
Накануне войны
После прибытия в Гдыню 10 февраля 1939 года лодка приняла участие в параде в честь Дня ВМФ. До начала войны, лодка все время проводила в боевых походах, что позволило экипажу получить необходимый опыт службы и управления лодкой. В конце августа на «Ожеле» были проведены плановые проверки механизмов, дизелей и электромоторов. Лодка загрузила полный комплект торпед. 24 августа была проведена мобилизация на всех лодках польского подводного флота.
Начало войны
Согласно военным планам, в начале войны лодка вышла на патрулирование в назначенный район Балтийского моря. Из-за захвата немцами военно-морской базы Хель «Ожел» не мог вернуться назад. 8 сентября командир лодки, капитан Хенрик Клочковский сообщил о плохом самочувствии из-за плохой пищи, к тому же лодка получила повреждение от глубинной бомбы, которое нельзя было исправить силами команды. Поэтому был получен приказ идти в нейтральный порт и интернировать лодку или всплыть для смены капитана. После размышлений капитан принимает решение идти в Таллин, хотя приказ предписывал увести лодку в нейтральную Швецию.
Побег из Таллина
14 сентября в 21:30 лодка незаметно прошла остров Найссаар, лежащий в устье Таллинского залива, и получила разрешение ошвартоваться на рейде Пайсаар. На следующий день капитан под предлогом посещения госпиталя покинул корабль. Эстонские власти согласились отремонтировать лодку, но, ссылаясь на международные законы указали, что лодка может находиться в порту не более двадцати четырех часов. Под давлением Германии на лодке появился эстонский офицер с солдатами, который забрал все оружие и навигационные карты, а экипажу сообщил, что они интернированы. После этого началась выгрузка торпед. Было выгружено 14 торпед, после чего последовал обрыв лебедки, которая была испорчена новым командиром лодки лейтенантом Яном Грузинским.
В полночь 18 сентября экипаж захватил лодку, связав эстонских часовых. «Ожел» полным ходом направился к выходу из гавани, но на выходе налетел на волнорез и, получив повреждения в носу, перевалился через него и сбежал из Таллина. Так как на лодке находились в заложниках два эстонских охранника, эстонские и немецкие газеты обвинили польский экипаж в убийстве обоих. Однако поляки высадили часовых недалеко от Швеции, дали им пищи, воды и денег для возвращения на родину, после чего ушли в Англию.
Путь в Шотландию
Так как на лодке не оказалось ни одной навигационной карты, возник вопрос — каким образом добраться до берегов Англии. Штурман нашел на лодке немецкий перечень маяков и буев, не заинтересовавший эстонцев во время обыска. Поэтому было принято решение о создании «Карты Балтийского моря». Благодаря этой карте лодка смогла обогнуть Данию, пройти проливами и выйти в Северное море. На своем пути лодка преодолела несколько мелей и сделала несколько попыток атаковать противника. 12 октября лодка легла на курс 253 градуса (на запад). При пересечении Северного моря лодка попала в шторм, из-за чего была повреждена радиостанция.
Лодка остановилась вблизи берегов Великобритании, не решаясь двигаться вперед, так как на ней не знали карт британских минных полей. 14 октября удалось починить радиостанцию, и радист стал передавать открытым текстом информацию для британского флота. Последний направил для встречи лодки эсминец, который и встретил лодку в 11.00 возле острова Мейн. Весь путь из польской Гдыни до британской военно-морской базы Росайт занял у лодки сорок четыре дня.
Исчезновение подлодки
После ремонта, переоборудования и дозаправки лодка была введена в состав 2-й подводной флотилии Королевского флота. 8 апреля 1940 года лодка потопила свой первый немецкий транспорт «Рио-де-Жанейро» возле южного побережья Норвегии с немецкими солдатами на борту, которые должны были принять участие во вторжении в Норвегию. Через два дня «Ожел» выпустил торпеду по немецкому тральщику, но вынужден был погрузиться до того, как торпеда попала в цель. К 23 мая 1940 года «Ожел» принял участие в семи боевых походах и вышел в очередной.
1 и 2 июня с базы Россайт были переданы приказы о передислокации лодки в район пролива Скагеррак, но ответы о получении приказа не поступили. 5 июня поступил приказ вернуться на базу, но ответ от лодки так и не был получен. 8 июня 1940 года было принято решение считать лодку пропавшей без вести. До сих пор точно не установлено, что послужило причиной гибели лодки. Большинство склоняется к тому, что лодка налетела на неизвестную минную банку в районе пролива Скагеррак.
В июле и августе 2008 года была предпринята попытка найти лодку. Польская экспедиция исследовала дно Северного моря в районе предполагаемой гибели лодки. Было найдено много обломков судов, но обломков «Ожела» среди них не оказалось.
Напишите отзыв о статье "ORP Orzeł (1938)"
Ссылки
- [ubootsww2.ru/?p=895 Последний полет «Орла»]
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи о флоте желательно?:
|
Отрывок, характеризующий ORP Orzeł (1938)
Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.
Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
