Ожерелье (новелла)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Ожерелье
La Parure

Иллюстрация к новелле на обложке журнала «Le Gil Blas» от 8 октября 1893 г.
Жанр:

новелла

Автор:

Ги де Мопассан

Язык оригинала:

французский

Дата написания:

1884 год

Дата первой публикации:

1884 год

[lib.ru/INPROZ/MOPASSAN/r_ozherelie.txt Электронная версия]

Текст произведения в Викитеке

«Ожере́лье» (фр. La Parure) — новелла писателя Ги де Мопассана. Впервые опубликована в 1884 году во французской газете Le Gaulois. Хрестоматийный пример использования неожиданной концовки, ставший своего рода эталоном для последующих рассказов этого типа.



Сюжет

Матильда Луазель с детства мечтает о роскошной жизни в высшем обществе. Но в силу своего невысокого происхождения она была вынуждена принять предложение мелкого чиновника министерства образования.

Муж изо всех сил пытается сделать супругу счастливой, но Матильда страдает из-за своей несбывшейся мечты.

Однажды господину Луазель с трудом удалось получить для семьи приглашение на роскошный вечер, на котором соберется всё высшее чиновничество.

На платье госпожи Луазель семья с трудом собрала деньги, украшения было решено занять у богатой подруги Матильды. Подруга, госпожа Форестье, предлагала браслеты, жемчуга, золотой крест венецианской работы, но Матильда сама выбрала великолепное бриллиантовое ожерелье.

На балу госпожа Луазель имела большой успех. Изящная, грациозная, веселая, словно опьяневшая от радости, она была красивее всех. Она танцевала с увлечением, со страстью, не думая ни о чём, упиваясь триумфом своей красоты.

Но с окончанием бала для Матильды было все кончено. Вернувшись домой, она обнаружила пропажу ожерелья своей подруги.

Семья решила не сообщать госпоже Форестье о пропаже и купить ей точно такое же ожерелье. Подруга не заметила подмену.

На покупку нового ожерелья семье пришлось потратить все накопленные деньги, распродать имущество и влезть в большие долги. Матильда сразу же героически примирилась со своей судьбой и вместе с мужем поставила цель во что бы то ни стало выплатить долг. Она познала жизнь бедняков и занималась самой чёрной работой. Наконец, через десять лет долг был полностью погашен.

За десять лет тяжелой работы Матильда сильно постарела и лишилась былой красоты.

Однажды Луазель случайно повстречалась на улице со своей старой подругой Форестье, которая её сразу даже не узнала. Матильда призналась в подмене ожерелья, но была очень горда, что преодолела трудности и смогла выплатить долг.

Пораженная подруга сказала, что потерянное ожерелье на самом деле было дешёвой бижутерией.

Адаптации

Напишите отзыв о статье "Ожерелье (новелла)"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Ожерелье (новелла)

Чернышев сидел с книгой французского романа у окна первой комнаты. Комната эта, вероятно, была прежде залой; в ней еще стоял орган, на который навалены были какие то ковры, и в одном углу стояла складная кровать адъютанта Бенигсена. Этот адъютант был тут. Он, видно, замученный пирушкой или делом, сидел на свернутой постеле и дремал. Из залы вели две двери: одна прямо в бывшую гостиную, другая направо в кабинет. Из первой двери слышались голоса разговаривающих по немецки и изредка по французски. Там, в бывшей гостиной, были собраны, по желанию государя, не военный совет (государь любил неопределенность), но некоторые лица, которых мнение о предстоящих затруднениях он желал знать. Это не был военный совет, но как бы совет избранных для уяснения некоторых вопросов лично для государя. На этот полусовет были приглашены: шведский генерал Армфельд, генерал адъютант Вольцоген, Винцингероде, которого Наполеон называл беглым французским подданным, Мишо, Толь, вовсе не военный человек – граф Штейн и, наконец, сам Пфуль, который, как слышал князь Андрей, был la cheville ouvriere [основою] всего дела. Князь Андрей имел случай хорошо рассмотреть его, так как Пфуль вскоре после него приехал и прошел в гостиную, остановившись на минуту поговорить с Чернышевым.
Пфуль с первого взгляда, в своем русском генеральском дурно сшитом мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805 м году; но он был типичнее всех их. Такого немца теоретика, соединявшего в себе все, что было в тех немцах, еще никогда не видал князь Андрей.
Пфуль был невысок ростом, очень худ, но ширококост, грубого, здорового сложения, с широким тазом и костлявыми лопатками. Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными глазами. Волоса его спереди у висков, очевидно, торопливо были приглажены щеткой, сзади наивно торчали кисточками. Он, беспокойно и сердито оглядываясь, вошел в комнату, как будто он всего боялся в большой комнате, куда он вошел. Он, неловким движением придерживая шпагу, обратился к Чернышеву, спрашивая по немецки, где государь. Ему, видно, как можно скорее хотелось пройти комнаты, окончить поклоны и приветствия и сесть за дело перед картой, где он чувствовал себя на месте. Он поспешно кивал головой на слова Чернышева и иронически улыбался, слушая его слова о том, что государь осматривает укрепления, которые он, сам Пфуль, заложил по своей теории. Он что то басисто и круто, как говорят самоуверенные немцы, проворчал про себя: Dummkopf… или: zu Grunde die ganze Geschichte… или: s'wird was gescheites d'raus werden… [глупости… к черту все дело… (нем.) ] Князь Андрей не расслышал и хотел пройти, но Чернышев познакомил князя Андрея с Пфулем, заметив, что князь Андрей приехал из Турции, где так счастливо кончена война. Пфуль чуть взглянул не столько на князя Андрея, сколько через него, и проговорил смеясь: «Da muss ein schoner taktischcr Krieg gewesen sein». [«То то, должно быть, правильно тактическая была война.» (нем.) ] – И, засмеявшись презрительно, прошел в комнату, из которой слышались голоса.
Видно, Пфуль, уже всегда готовый на ироническое раздражение, нынче был особенно возбужден тем, что осмелились без него осматривать его лагерь и судить о нем. Князь Андрей по одному короткому этому свиданию с Пфулем благодаря своим аустерлицким воспоминаниям составил себе ясную характеристику этого человека. Пфуль был один из тех безнадежно, неизменно, до мученичества самоуверенных людей, которыми только бывают немцы, и именно потому, что только немцы бывают самоуверенными на основании отвлеченной идеи – науки, то есть мнимого знания совершенной истины. Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично, как умом, так и телом, непреодолимо обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего в мире государства, и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает как англичанин, несомненно хорошо. Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что нибудь. Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина. Таков, очевидно, был Пфуль. У него была наука – теория облического движения, выведенная им из истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей военной истории, казалось ему бессмыслицей, варварством, безобразным столкновением, в котором с обеих сторон было сделано столько ошибок, что войны эти не могли быть названы войнами: они не подходили под теорию и не могли служить предметом науки.