Ожешко, Элиза
| Элиза Ожешко | |
| Eliza Orzeszkowa | |
 1904 | |
| Имя при рождении: |
Эльжбета Павловская |
|---|---|
| Псевдонимы: |
E. O., Bąk (z Wa-Lit-No), Li…ka, Gabriela Litwinka |
| Дата рождения: | |
| Место рождения: |
Милковщина близ Гродно Гродненская губерния |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Род деятельности: | |
| Направление: | |
| Жанр: | |
| Язык произведений: | |
| Подпись: |
|
Эли́за Оже́шко (Элиза Ожешкова, Элиза Оржешко, польск. Eliza Orzeszkowa, белор. Эліза Ажэшка (устар. Эліза Арэшчыха); 6 июня 1841, деревня Мильковщина близ Гродно — 18 мая 1910, Гродно) — польская писательница и общественный деятель.
Содержание
Биография
Урождённая Эльжбе́та Павло́вская (Elżbieta Pawłowska), младшая дочь богатого помещика и адвоката Бенедикта Павловского (польск. Benedykt Pawłowski) и его второй жены Франциски (в девичестве Каменской). Образование получила в Варшавском пансионе (1852—1857). В 17 лет была выдана замуж за помещика Кобринского уезда Петра Ожешко и жила в его поместье Людвиново.
Оказывала поддержку участникам польского восстания 1863 года. За причастность к восстанию муж был в 1865 сослан в Пермскую губернию, а имение было конфисковано.
Брак Элизы Ожешко с Петром Ожешко по её инициативе был признан в 1869 недействительным. Обосновавшись в Гродно, Ожешко продала имение в Милковщине (1870) и жила на доходы от литературной деятельности.
Элиза Ожешко интересовалась лекарственными травами, которые употребляли знахари и знахарки. Путешествуя по Гродненщине, она расспрашивала знахарок, собирала народные названия растений. Ею был собран гербарий и около 228 народных названий растений, многие из которых содержали описания внешнего вида, способов применения. Свои наблюдения писательница поместила в произведении под названием «Ludzie i kwiaty nad Niemnem» («Люди и цветы над Неманом»), напечатанном в географо-этнографическом журнале «Wisla» («Висла»)[1].
В 1894 повторно вышла замуж за Станислава Нагорского. Занималась благотворительной и общественной деятельностью.
После тяжёлой болезни сердца умерла и похоронена в Гродно.
Литературная деятельность
Элиза Ожешко дебютировала в печати повестью «Картинка из голодных лет» („Obrazek z lat głodowych“) в 1866. Пользовалась псевдонимами E. O., Bąk (z Wa-Lit-No), Li…ka, Gabriela Litwinka.
Ранние романы и повести «Пан Граба» („Pan Graba“, 1869), «Марта» („Marta“, 1873 и другие написаны на темы общественной эмансипации и борьбы женщин за человеческое достоинство. Разложению патриархального помещичьего уклада и возвышению буржуазии посвящены романы «Эли Маковер» („Eli Makower“, 1874—1875), «Семья Брохвичей» („Rodzina Brochwiczów“, 1876) и другие. Для творчества Ожешко 1860-х — 1870-х гг. характерны тенденциозные жанры «повести с тезисом», «рассказа с тезисом».
Широкое признание принесли роман «Меир Эзофович» („Meir Ezofowicz“; другой русский вариант названия «Меер Иозефович»; 1878; переведён на 13 языков), рассказы сборника «Из разных сфер» (т. 1—3, 1879—1882), повести из жизни белорусских крестьян «Низины» („Niziny“, 1883), «Дзюрдзи» („Dziurdziowie“, 1885), «Хам» („Cham“, 1888).
Роман «Над Неманом» („Nad Niemnem“, 1887) расценивается вершиной достижений писательницы. В романе изображаются трудолюбивые землепашцы, верные национально-патриотическим традициям эпохи польского восстания 1863 года, и деградирующая шляхта. Из поздних произведений выделяются роман «Аргонавты» („Argonauci“, 1899) и сборник рассказов «Gloria victis» (то есть «Слава побежденным», 1910), посвящённый восстанию 1863 года.
В 1905 году выдвигалась на Нобелевскую премию по литературе (как и Лев Толстой), но её получил Генрик Сенкевич.
Произведения Элизы Ожешко неоднократно переводились на русский язык.
Произведения
|
|
Издания на русском языке
- Миртала. М., Текст, 2011.
- Собрание сочинений, 6 тт. М., Художественная литература, 1991—1996.
- Сочинения, 5 тт. М., 1953—1954.
- Полное собрание сочинений, 8 тт. Киев — С-Пб — Харьков, 1902—1910.
- Собрание сочинений, 12 тт. С-Пб, 1909—1910.
- Собрание сочинений, под ред. С. С. Зелинского, 12 тт. С-Пб, 1905—1908.
- Полное собрание сочинений, перев. А. Броновицкой, 8 тт. Киев, 1902—1911.
- Собрание сочинений, 3 тт. С-Пб, 1889.
Напишите отзыв о статье "Ожешко, Элиза"
Примечания
- ↑ Лекарственные растения и их применение. Изд. 5-е, перераб. и. доп. «Наука и техника». Мн., 1974, с. 11-12
Ссылки
- Оржешко, Элиза // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- [univ.gda.pl/~literat/autors/orzeszk.htm Биография и тексты] (польск.)
- [az.lib.ru/o/ozheshko_e/ Lib.Ru/Классика: Ожешко Элиза: Избранные сочинения]
- [orzeszkowa.ru/ Элиза Ожешко. Биография и избранные произведения]
Отрывок, характеризующий Ожешко, Элиза
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.
Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.
Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.
Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.
Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.
