Озан
Озан (азерб. Ozan) или Узан — поэт-певец, сказитель у тюркских народов. Озаны творили ещё в X—XI вв.[1]
Содержание
История
Озаны (Узаны) были огузскими сказителями и певцами, сопровождающими свои рассказы игрой на гопузе, и имеющие особое духовное влияние среди огузов. К известным памятникам озанов относится огузский героический эпос «Книга моего деда Коркута» (в этом эпосе бард-сказитель упомянут как «озан»)[2]. Также озаны, аккомпанимируя себе на гопузе, исполняли сказания из «Огуз-Наме»[3], эпическом памятнике о легендарной родословной тюрков-огузов и их мифическом прародителе Огуз-кагане. В истории известны такие озаны, как Деде Коркут, Деде Аббас, Деде Ядигяр, Деде Гасым, Деде Керем (слово «деде» означало у огузов «духовный отец»)[4].
В XVII веке озаны окончательно ушли с исторической арены ввиду ряда причин. Причиной этого считается усиление влияния ислама и его идеологии в тюрко-огузском обществе. Распространение арабского языка и литературы, и вообще культуры, направленной на идеи ислама, нарушало основы озанского искусства. В некотором смысле, историческое соперничество между почтенным озаном Деде Ядигяром и молодым ашугом Дирили Гурбани, состоявшееся в Гяндже в XVI веке и приведшая к победе ашуга, может рассматриваться в качестве метафоры для этого сдвига. Наследие старинного озанского искусства заложило общую основу искусства азербайджанских, туркменских, казахских, уйгурских, турецких и узбекских народных певцов-сказителей[4]. В Азербайджане озаны (другие названия — шуара, деде, яншаг и т. д.) являлись предшественниками ашугов[5][6].
Этимология
Согласно Энциклопедии ислама слово «озан» происходит от глагола «оз-», что означает «опередить, выйти вперёд в состязании»[7]. Этот термин был уже засвидетельствован в «Диван Лугат аль-Турк» тюркского учёного XI века Махмуда ал-Кашгари[7]. Термин «озан» применялся для певцов, сопровождавших армии в сельджукскую эпоху. Анатолийский турецкий поэт XV века называл себя Озан. В туркменском языке, этот термин является архаичным и заменён словом бахши (известный поэт)[7]. Турецкий исследователь фольклора И. Башгёз[8], как и некоторые другие исследователи, полагают, что тюркский «озан» произошёл от парфянского «госан»[9]. Советский учёный В. Горделевский, анализируя староосманскую форму «узан», полагает, что слово, как и институт озанов, является заимствованием от армян[10][11][12]. Эту точку зрения поддерживает специалист по тюркскому языку автор «Этимологического словаря тюркских языков» Эдвард Севортян[13] Советский востоковед Владимир Минорский полагал, что турецкое слово «узан» в смысле «певец» — лишь дальнейшее развитие монголо-тюркского uzan («ремесленник», «артист»). При этом Минорский отмечал, что многие из певцов Малой Азии могли быть армянами, «но все же институт народных певцов был более популярен среди среднеазиатских тюрок»[14].
См. также
Примечание
- ↑ [oval.ru/enc/5601.html Ашуг] — статья из Большой советской энциклопедии
- ↑ H.B. Paksoy. Dastan Genre in Central Asia (англ.) // Essays on Central Asia. — 1999. — P. 84.
In The Book of Dede Korkut, the bard is called an ozan.
- ↑ OGHUZ-NAMA (англ.) // The Encyclopaedia of Islam / Edited by C.E. Bosworth, E. van Donzel and W.P. Heinrichs and G. Lecomte. — Лейден, 1995. — Vol. VIII. — P. 163. — ISBN 9004098348.
The title Oghuz-ndma denotes the legend going back to the eponymous hero Oghuz. The tales were transmitted by the ozans [q.v.] who recited and sang them to the accompaniment of the kopuz.
- ↑ 1 2 Sanubar Baghirova. Anthology of Ashiq. — Maison des Cultures du Monde / Министерство культуры и туризма Азербайджанской Республики, 2008. — С. 33. — 88 с. (азерб.) (англ.) (фр.) Оригинальный текст (англ.)
The ozan – singers, narrators and players of the lute qopuz, keepers of the Turkic language and ethos, and bearers of Turkic culture – had a special spiritual authority among the oqhuz Turkic tribes. The most respected ones were called Dede (spiritual father), such as, for example, the famous ozan Dede Qorqud, Dede Abbas, Dede Yediyar, Dede Qasim, Dede Kerem. The ozan departure from the stage of history in the 17th century was due to a number of factors. The wide popularization of Islam with its supranational ideology among the Turks Oghuz, the spread of the Arabic language, literature and, in general, culture oriented to Islamic values, washed away the foundation of the ozan art and inevitably marginalized the ozan – the bearers of the Turkic culture – in the society. In a way, the historic contest between the venerable ozan Dede Yediyar and the young ashiq Dirili Qurbani that took place in Ganja in the 16th century and resulted in the victory of the ashiq can be taken as a metaphor for this shift. The heritage of the ancient ozan became the common foundation of the art of the Azeri, Turkmen, Kazakh, Uigur, Turkish and Uzbek folk singer-narrators.
- ↑ Абасова Э. Ашуг // Музыкальная энциклопедия / под ред. Ю. В. Келдыша. — М.: Советская энциклопедия, Советский композитор, 1973. — Т. 1.
- ↑ C. F. Albright. [www.iranicaonline.org/articles/aseq-in-azerbaijan-both-in-iran-and-azerbaijan-ssr-a-poet-and-minstrel-who-accompanies-his-singing-on-a-long-necked-fre ʿĀŠEQ] (англ.) // Encyclopædia Iranica. — 2011. — Vol. II. — P. 741-742.
- ↑ 1 2 3 OZAN (англ.) // The Encyclopaedia of Islam / Edited by C.E. Bosworth, E. van Donzel and W.P. Heinrichs and G. Lecomte. — Лейден, 1995. — Vol. VIII. — P. 232. — ISBN 9004098348. Оригинальный текст (англ.)
OZAN (t.), in Turkish society "troubadour poet/singer/story-teller". The term comes from the verb oz- "to outstrip, go ahead in the race" (see Clauson, Etymological dictionary of pre-thirteenth century Turkish, 279), already attested in Kashghari's [q. v. ] Diwan lughat al-turk (5th/llth century), as also in the living tongues of Kirgiz, Sagay and Koybol of Central Asia and in the Turkish of Anatolia. The term ozan was used for the singers who accompanied the army in Saldjuk times. An Anatolian Turkish poet of the 9th/15th century called himself Ozan. In Turkmen, the term is archaic and is replaced by bagsi "popular poet". In the Turkish of Turkey, from the 10th/16th century onwards it was replaced by c ashik (aşık). Nevertheless, in certain contemporary dialects of Anatolia, it has survived with the meaning "poet/singer", as also as an element of the terms ozanlama "assonantal sayings, proverbs", ozanci "garrulous person", ozanlik "pleasantry" and ozannama "improvised story, song". At the present day, in modern Turkish, it has replaced the Arabic term shair (şair).
- ↑ Basgoz, Ilhan. From Gosan to Ozan, Turcica 38, 2001. pp. 229-35
- ↑ А. Амбарцумян. К проблеме этимологии некоторых слов в древнеармянском. IX международная конференция по армянскому языкознанию. СПб, 2012
- ↑ В. А. Горделевский. Избранные сочинения. — Востояная литература, 1960. — Т. 3. — С. 265.Оригинальный текст (рус.)
Гусаны украшали двор армянских царей Аршакидов; когда армянское царство — «Великая Армения» — пало, гусаны ушли к Сельджукидам, покровителям искусств, а лотом сохранились у османских беев в Анатолии. Внимательное обследование, быть может, обнаружит влияние христианско-малоазиатской (армянской?) поэзии на стеонях о Кёроглу и на Коркуд-деде.
Армения (Закавказье) и в начале XX в. представляла еще собой духовный центр ашугов, сочинявших песни одинаково легко как на армянском, так и на османском языках, т. е. и для мусульман.
Слово «гусан» — «узан» для обозначения профессионального певца было впоследствии вытеснено у армян и османцев арабским словом «ашык» (عاشيق) армянская форма слова «ашуг» сохранила характерное для юго-западных тюркских языков тяготение к удержанию «у» после слога с «а». Слово же «узан» было деградировано и означает только «болтун» - ↑ В. А. Горделевский. Избранные сочинения: исторические работы. — Востояная литература, 1960. — С. 191-192.Оригинальный текст (рус.)
Поскольку героические сказания, вошедшие в «Книгу Коркуд-деде», снова записаны, частью от армянина в Бейшехри, —это тоже как будто довод, позволяющий предполагать большое значение певцов-армян в эпоху Сельджукидов. Как наблюдал в XIX в. М. Лихутин в Баязите, репертуар певцов был обширен; они распевали в кофейнях о подвигах Рустема, героя «Шахнаме», но, легко вдохновляясь моментом, воспевали также подвиги русского оружия или постыдное бегство турок. И эта «готовность служить и льстить всем властям, какие пошлет им Аллах», укрепляет предположение об иноземном происхождении певцов. Я продолжаю все-таки думать, что институт озанов заимствован Сельджукидами от армян
- ↑ В. Д. Аракин. В. А. Гордлевский — исследователь тюркских языков. // Советская тюркология. — Академия наук СССР. — Коммунист. — С. 71-73.Оригинальный текст (рус.)
Знакомство со староосманским переводом хроники Ибн-Бнби натолкнуло В. А. Гордлевского на этимологический анализ встреченного там слова узан. Оказалось, что слово узан армянского происхождения и проникло в турецкий язык благодаря армянским певцам, выступавшим со своими песнями среди мусульман. Он показал также несостоятельность гипотезы Мехмет Фуада Кёпрюлюзаде, возводившего это слово к якутскому ойун "шаман"
- ↑ В.Э. Севортян О тюркских элементах "В русском этимиалогическом словаре" М.Фасмера / Лексикографический сборник т.5 Изд-во иностранных и национальных словарей, 1962 стр-ца 23
- ↑ В. А. Гордлевский. Избранные сочинения. — М.: Издательство восточной литературы, 1960. — Т. I. — С. 497.
Напишите отзыв о статье "Озан"
Отрывок, характеризующий Озан
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
