Озембловский, Юзеф
| Юзеф Озембловский | |
| польск. Józef Oziębłowski, лит. Juozapas Ozemblovskis | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: |
27 августа 1878 (73 года) |
| Место смерти: | |
| Подданство: | |
| Учёба: | |
 Работы на Викискладе | |
Юзеф Озембловский (польск. Józef Oziębłowski, лит. Juozapas Ozemblovskis; 11 мая 1805[1], Минск — 27 августа 1878, Вильно) — польско-литовский художник-график и гравер.
Содержание
Биография
В 1825—1829 гг. изучал математику в Виленском университете, затем занимался там же под руководством профессора живописи Яна Рустема.
Творчество
Среди его работ — пейзажи, виды Вильно, малых городов, жанровые зарисовки, портреты великого князя Литовского Ольгерда, польского короля Сигизмунда II Августа и др.
Особое место в творчестве Озембловского занимает литография «Славянский невольник, 1840-е» («Белорусский раб»), которую Адам Мицкевич использовал как иллюстрацию в лекциях о крепостном праве в России (оригинал литографии хранится в музее А. Мицкевича в Париже). Александр Герцен в книге «Крещёная собственность» (1853) писал о ней:
Видели ли вы литографию, изданную А. Мицкевичем и представляющую «Славянского невольника»? Ненависть, смешанная со злобой и стыдом, наполняет моё сердце, когда я гляжу на этот жестокий упрёк, на это «к топорам, братцы», представленное с поразительной верностью. Белорусский мужик, без шапки, обезумевший от страха, нужды и тяжкой работы, руки за поясом, стоит середь поля и как-то косо и безнадежно смотрит вниз. Десять поколений замученных на барщине образовали такого парию, его череп сузился, его рост измельчал, его лицо с детства покрылось морщинами, его рот судорожно скривлен, он отвык от слова. Звериный взгляд его и запуганное выражение показывают, на сколько шагов он пошёл вспять от человека к животным[2].
Озембловский также основал в Вильно литографскую мастерскую, где иллюстрировали свои книги известные польские писатели Юзеф Крашевский, Теодор Нарбут и др.
Напишите отзыв о статье "Озембловский, Юзеф"
Примечания
- ↑ По данным Мацея Озембловского, ссылающегося на справочник: E. Małachowicz. Cmentarz na Rossie w Wilnie. — Wrocław — Warszawa — Kraków: Zakład Narodowy imienia Ossolińskich, 1993. — S. 147. В других источниках указывается 14 августа 1804 г.
- ↑ [books.google.ru/books?id=7yIEAAAAYAAJ&pg=PA17&lpg=PA17 А. Герцен. Крещёная собственность] — London, 1858 (Издание третье). — С. 17.
Литература
- Szczawińska E. Oziębłowski (Oziembłowski) Józef. Polski Słownik Biograficzny, tom XXIV, Zakład Narodowy im. Ossolińskich i PAN, Wrocław — Warszawa — Kraków — Gdańsk, 1979: ss. 665—666.
Ссылки
- [www.amigo.wroc.pl/oziemblowscy/oziemblowscy03.pdf Maciej Oziembłowski. Józef Oziębłowski (Oziembłowski) — znany XIX-wieczny wileński litograf i artysta-malarz] (польск.)
Отрывок, характеризующий Озембловский, Юзеф
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.
Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
