Озерецковский, Павел Яковлевич

Павел Озерецковский
Имя при рождении:	Павел Я́ковлевич Озерецко́вский
Род деятельности:	священнослужитель, Обер-священник русской армии и флота
Дата рождения:	1758(1758)
Место рождения:	село Озерецкое Дмитровского уезда Московская губерния, Российская империя
Подданство:	Российская империя Российская империя
Дата смерти:	12 мая 1807(1807-05-12)
Место смерти:	Санкт-Петербург, Российская империя
Награды и премии:

Павел Я́ковлевич Озерецко́вский (1758, село Озерецкое Дмитровского уезда Московской губернии — 12 мая 1807, Санкт-Петербург) — первый по времени обер-священник армии и флота.

Биография

Родился в 1758 году в селе Озерецком в семье священника Якова Озерецковского (впоследствии игумена Лукиановской пустыни Суздальской епархии Макария). Брат академика Николая Яковлевича Озерецковского и переводчика, священника Кузьмы Яковлевича Озерецковского. Как и его братья, получил образование в семинарии Троице-Сергиевой лавры. Блестяще окончив курс, был назначен профессором философии и префектом в Переславскую семинарию, а по её упразднении в 1788 году переведён на ту же должность в Коломенскую духовную семинарию.

В Коломне П. Я. Озерецковский вскоре был рукоположен в священники и определён присутствующим в Коломенской консистории, в каковой должности состоял до 1795 года, когда, возведённый в сан протоиерея, был назначен настоятелем Троицкого собора в Серпухове. Около этого времени открылась вакансия священника при церкви Митрополита Петра в Академии наук, и П. Я. Озерецковский, при содействии своего брата, тогда уже академика, был определён к означенной церкви 16 января 1797 года, а через два месяца стал и присутствующим Санкт-Петербургской духовной консистории.

В том же году он был назначен полевым обер-священником в армии генерал-фельдмаршала князя Н. В. Репнина и вскоре обратил на себя внимание императора, который приблизил его к себе, и П. Я. Озерецковский во всё время царствования Павла I пользовался исключительным положением при дворе. Император в день представления ему избранных полевых обер-священников и подчинённых им полковых священников посвятил П. Я. Озерецковского в свои планы об устройстве особого самостоятельного управления военным духовенством под непосредственным высочайшим наблюдением и вверил ему это дело, наградил крестом ордена Св. Иоанна Иерусалимского и предоставил право доступа к государю во всякое время дня и ночи. 6 апреля 1799 года П. Я. Озерецковский по высочайшему повелению был назначен присутствующим в Синоде, 4 декабря награждён митрой и крестом, а 9 апреля 1800 г. назначен обер-священником всей армии. 14 апреля 1800 г. император Павел I повелел, чтобы обер-священник не только в военное, но и в мирное время «имел в своем ведении всех священников армии и флота, чтобы он имел над ними главное начальство в судебном и административном отношении, — чтобы без него никаких перемен чинимо не было, чтобы все воинские чины, по делам духовного начальства касающихся, относились прямо к обер-священнику, а не к консистории, и чтобы он, обер-священник состоял членом Святешего Синода и сносился с последним непосредственно». Обер-священник получил право личного доклада у Императора, в то время как архиереи могли сообщаться с Императором только через обер-прокурора Святешего Синода и прибывали на аудиенцию в строго назначенное время.

Таким образом, состоялось отделение в управлении военного духовенства от епархиального, постепенно слагавшееся под влиянием походной жизни. П. Я. Озерецковский дал этому духовенству прочную организацию и довольно значительную самостоятельность даже в ущерб значению Синода. Обладая выдающимся умом, энергией и практическим тактом, он составлял один за другим проекты по различным вопросам, представлял их к одобрению государя и уже в первый год сделал много для улучшения условий жизни подчинённого ему духовенства. В целях приготовления военных священников он задумал учредить армейскую семинарию, в которой кандидаты на эти места воспитывались бы под его ближайшим наблюдением. П. Я. Озерецковский составил проект, который императором Павлом I был утверждён и удостоен похвального отзыва, для семинарии назначено здание Тверского подворья на Васильевском острове, подобраны преподаватели. 4 июля 1801 года семинария открылась.

П. Я. Озерецковский, превозмогая недовольство епархиального духовенства, возвышая и укрепляя самостоятельность военного духовенства, особое внимание обратил на военные неподвижные церкви и представил императору Павлу I доклад. В котором он ходатайствовал о Высочайшем соизволении, чтобы «на священнические места при госпиталях, крепостях и других подобных сим местах состоящих, при которых находятся военнослужащие и при которых священники получают жалование из армейской суммы, никого не определять, кроме армейских священников, несколько лет в армии служивших, а потому и заслуживающих сии покойныя места».

П. Я. Озерецковский со всей возможной полнотой воспользовался расположением к нему государя и предоставленными ему правами. Но такое положение продолжалось, лишь пока был жив император Павел I, и с его смертью изменилось. В ночь на 11 марта 1801 г. император Павел I был убит заговорщиками. Взошедший на Российский престол Александр I начал менять политику России. Незадолго до смерти Павла I отношения П. Я. Озерецковского с митрополитом Амвросием (его дядей) ухудшились. А после смерти Павла I митрополит Амвросий, по праву первоприсутствующего в Святейшем Синоде максимально отдалил обер-священника армии и флота из Духовной коллегии. Александр I холодно воспринял П. Я. Озерецковского и власть и права обер-священника были существенно ограничены. При первом же докладе обер-священника, Александр I дал понять, что отныне времена фаворитства прошли и перед П. Я. Озерецковским закрываются многие двери. Указом 14 апреля 1801 г. Святейший Синод предписал передать в непосредственное синодальное управление: вопрос о замещении вакансий, о новых вакансиях, о наградах, о назначении и увольнении и многое другое, прежде находившееся в ведении П. Я. Озерецковского. В этом же году были окончательно отменены телесные наказания для православных священнослужителей.

Лица, стоявшие во главе высшего церковного управления, накопили большое недовольство расширением власти обер-священника, и в скором времени его компетенция была строго определена Синодом, а управление военным духовенством было возвращено под полный контроль. Святейший Синод затребовал от П. Я. Озерецковского немедленно доставить надлежащие отчеты о всех суммах, которые были отпущены в его распоряжение, а именно: на устройство и содержание семинарии, на состоящую при обер-священнике канцелярию, на пенсии военным священникам, дорожные деньги, выделяемые на отправку в полки и во флот священников. Падение П. Я. Озерецковского не сломило его энергии, и он много ещё сделал для военного духовенства. 18 ноября 1806 года, в день крещения дочери Государя Александра I Елизаветы Александровны, он был пожалован орденом Святой Анны 1-й степени, 24 декабря того же года — шитой жемчугом митрой.

После выпавших на долю П. Я. Озерецковского переживаний и тяжелой двухмесячной болезни протоиерей Павел Озерецковский скончался 12 мая 1807 года в Санкт-Петербурге, похоронен на Смоленском православном кладбище. Вдове его, Анне, была назначена пожизненная пенсия 700 рублей.

Ссылки

• [www.prlib.ru/elfapps/pageturner2d/viewer.aspx?orderdate=8/5/2012&DocUNC_ID=349&Token=1CuD01uDKX+KywpJc1gW0Q==&lang=en-US Очерки из истории управления военным и морским духовенством в биографиях главных священников его за время с 1800 по 1901 год : (с портретами главных священников и о. протопресвитера) / сост. столоначальник Духовн. правления при о. протопресвитере воен. и мор. дух. Андрей Эрастович Боголюбов/, Санкт-Петербург Тип. «Артиллерийскаго журн.» 1901]
• [www.pobeda.ru/content/view/1324/ Периодизация истории Института военного духовенства.]
• [www.krotov.info/history/18/bednov/kotkov_3.htm Котков Вячеслав Военное духовенство России. Страницы истории.]
• [mikv1.narod.ru/text/Gorem_RS87T56N12.htm Горемыкин Н. Д. Павел Озерецковский — первый по времени, обер-священник (Из дней Павла I) // Русская старина, 1887. — Т. 56. — № 12. — С. 842—845. ]
• [drevo.pravbeseda.ru/index.php?id=3122 Древо. Открытая Православная Энциклопедия. Статья Озерецковский Павел Яковлевич ]

Литература

• Военное духовенство // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Озерецковский, Павел Яковлевич

Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.