Озеров, Николай Николаевич (певец)

Николай Николаевич Озеров
Николай Николаевич Озеров
Дата рождения:	3 (15) апреля 1887(1887-04-15)
Место рождения:	с. Спас-Утешенье, Рязанский уезд
Дата смерти:	4 декабря 1953(1953-12-04) (66 лет)
Место смерти:	Москва
Амплуа:	оперный певец (лирико-драм. тенор)
Театр:	Большой театр
Награды:

Никола́й Никола́евич О́зеров (1887—1953) — певец, педагог, народный артист РСФСР (1937).

Биография

Родился в семье священника. С восьми лет обучался музыкально грамоте под руководством отца. Учился в Рязанском духовном училище, с 14 лет — в рязанской семинарии, где пел в хоре и играл на скрипке в семинарском, а позднее в местном любительском оркестре.

В 1905—1907 годах учился на медицинском, затем юридическом факультетах Казанского университета и одновременно обучался пению в местном музыкальном училище. В январе 1907 года был приглашён Ю. Закржевским в оперный кружок на вторые партии. В том же году перевелся на юридический факультет Московского университета, одновременно стал брать уроки пения у А. М. Успенского (до 1910), затем у Г. А. Алчевского; посещал оперно-музыкальные классы Русского музыкального общества (1909—1913). Окончив университет в 1910 году поступил на службу в Судебную палату.

В 1912 году впервые выступил с сольным концертом в Малом зале Московской консерватории. В том же году дебютировал в партиях Германа («Пиковая дама» П. Чайковского) и Синодала («Демон» А. Рубинштейна) в передвижной оперной труппе. В 1914—1917 годах жил во Владимире, где служил судьей. В 1917 году выступал в основанном режиссёром П. Олениным московском оперном театре «Алтар», где дебютировал в партии Рудольфа («Богема» Дж. Пуччини). В 1918 году пел в театре Московского Совета рабочих и крестьянских депутатов (бывшая Опера С. И. Зимина), в 1919 году — в театре Художественно-просветительского союза рабочих организаций (ХПСРО). В 1920 году по приглашению Фёдора Шаляпина он принял участие в постановке «Севильского цирюльника» в «Зеркальном театре» сада «Эрмитаж» (Москва). В этот период готовил партии Альмавивы («Севильский цирюльник» Дж. Россини), Канио («Паяцы» Р. Леонкавалло), Гофмана («Сказки Гофмана») под руководством режиссёра Ф. Ф. Комиссаржевского и вокального педагога В. Бернарди. До 1924 года он выступал в спектаклях «Музыкальной студии» при МХАТ (в частности, партия Анж Питу в оперетте «Дочь мадам Анго» Ш. Лекока), где работал под руководством В. И. Немировича-Данченко.

В период 1919—1946 годов он — солист московского Большого театра (дебютировал в партиях Альмавивы и Германа, в последней заменил заболевшего А. Боначича). Репертуар певца включал 39 партий (в т. ч. лирические и драматические). Часто выступал с сольными программами в Большом зале Московской консерватории, в симфонических концертах. Камерный репертуар певца включал произведения К. В. Глюка, Г. Ф. Генделя, Ф. Шуберта, Р. Шумана, М. Глинки, А. Бородина, Н. Римского-Корсакова, П. Чайковского, С. Рахманинова, С. Василенко, Ю. Шапорина, А. Давиденко. Гастролировал с концертами в Ленинграде, Казани, Тамбове, Туле, Орле, Харькове, Тбилиси, в Латвии (1929).

С 1931 года вёл педагогическую деятельность в Большом театре — с 1935 года возглавлял Оперную студию, среди его учеников — С. Лемешев). В 1947—1953 годы преподавал в Московской консерватории: с 1948 года — профессор, в 1949—1952 годы — декан вокального факультета, в 1950—1952 годах исполнял обязанности зав. кафедрой сольного пения). Среди его учеников — Вл. Попов.

Награждён орденом Трудового Красного Знамени (1937).

Автор статей по вопросам вокального искусства, воспоминаний о Ф. И. Шаляпине.

Похоронен на Введенском кладбище.

Творчество

Лучшие партии

• Герман («Пиковая дама»; выступил свыше 450 раз)
• Садко («Садко»)
• Гришка Кутерьма («Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии»)
• Самозванец («Борис Годунов»)
• Голицын («Хованщина»)
• Фауст («Фауст»)
• Отелло («Отелло» Дж. Верди)
• Герцог Мантуанский («Риголетто»)
• Радамес («Аида»)
• Рауль
• Самсон
• Канио («Паяцы»)
• Дон Хозе («Кармен»)
• Рудольф («Богема»)
• Вальтер фон Штольцинг («Нюрнбергские мейстерзингеры»)

Другие партии

• Финн («Руслан и Людмила»)
• Дон Жуан («Каменный гость»)
• Левко («Майская ночь»)
• Кузнец Вакула («Ночь перед Рождеством»)
• Боярин Лыков («Царская невеста»)
• Андрей («Мазепа» П. Чайковского)
• Арлекин
• Вертер («Вертер»)
• Пинкертон («Мадам Баттерфляй»)
• Кавалер де Грие («Манон»)
• Лоэнгрин («Лоэнгрин»)
• Зигмунд («Валькирия»).

Источники

• [www.belcanto.ru/ozerov.html Биография] в «Большом Российском энциклопедическом словаре»

Ссылки

• [www.bolshoi.ru/persons/people/2308/ Николай Озеров]
• [www.youtube.com/watch?v=UM7DwlRMU0U «Борис Годунов». Сцена у фонтана]

Отрывок, характеризующий Озеров, Николай Николаевич (певец)

Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.