Ойвин, Исидор Абрамович

Исидор Абрамович Ойвин
Научная сфера:	патофизиология, радиобиология
Место работы:	Хабаровский медицинский институт (1935—1937), Клинический научно-исследовательский институт (1937—1941), Центральный санаторий РККА (1937—1941), Центральный кожно-венерологический институт (1945—1950), Сталинабадский медицинский институт (1950—1956), Кубанский медицинский институт (1956—1963), Институт медицинской радиологии (1963—1972)
Учёная степень:	доктор медицинских наук (1939)
Учёное звание:	профессор (1939)
Альма-матер:	Одесский медицинский институт
Научный руководитель:	А. А. Богомолец, Р. Е. Кавецкий
Известные ученики:	З. С. Баркаган, В. П. Балуда, Е. П. Смоличев, Н. А. Горбунова, В. М. Володин

Исидо́р Абра́мович Ойвин (3 сентября 1909, Одесса, Российская империя — 18 июня 1972, Москва, РСФСР, СССР; похоронен в Обнинске на Кончаловском кладбище) — советский патофизиолог, радиобиолог. Доктор медицинских наук (1939), профессор (1939). Основоположник научной школы в патофизиологии.

Образование

• Одесский медицинский институт (окончил в 1931)
• Аспирантура при Всеукраинской академии наук (1931—?)
• Доктор медицинских наук (1939)

Биография

Родился 3 сентября 1909 года в Одессе в еврейской семье. Отец — юрист. После окончания в 1931 году Одесского медицинского института был зачислен в аспирантуру при Всеукраинской академии наук, которую проходил под руководством А. А. Богомольца и Р. Е. Кавецкого.

В 1935 году в двадцатишестилетнем возрасте стал заведующим кафедрой патологической физиологии и биохимии Хабаровского медицинского института. В 1937 году был назначен заведующим биохимического отдела Клинического научно-исследовательского института в Сочи и одновременно научным руководителем Центрального санатория РККА.

В 1939 году в возрасте 30 лет получил учёную степень доктора медицинских наук и звание профессора.

В 1941 году с началом Втором мировой войны на территории СССР вступил добровольцем в ряды действующей армии и был назначен на должность токсиколога армии и начальника токсикологического отделения фронтовой лаборатории. Служил в Советской Армии до окончания войны в 1945 году. Награждён орденами Красной Звезды (21.07.1943) и Отечественной войны II степени (20.09.1944), медалями.

Демобилизовавшись в 1945 году, возглавил патофизиологический отдел Центрального кожно-венерологического института в Москве. После трагической гибели во дворе института своего сына уехал в Сталинабад, где в 1950—1956 годах был заведующим кафедрой патофизиологии Сталинабадского медицинского института.

В 1956—1963 годах заведовал кафедрой патофизиологии Кубанского медицинского института.

В 1963 году переехал в Обнинск, где организовал и возглавил отдел радиационной патофизиологии в Институте медицинской радиологии АМН СССР, занимавшийся изучением состояния сосудистой проницаемости, патогенеза кровоточивости в условиях лучевой патологии, а также местных лучевых поражений.

Умер 18 июня 1972 году в Москве в возрасте 62 лет, похоронен в Обнинске на Кончаловском кладбище. Могила Ойвина — объект культурного наследия регионального значения (статус присвоен в 1991 году).

Научная и педагогическая деятельность

Опубликовал более 200 научных работ. Под редакцией Ойвина вышло 6 сборников научных работ, посвящённых кардинальным проблемам патофизиологической науки.

Создал научную школу, известную работами по биологическому действию УФ-лучей, патологии окислительно-восстановительных процессов, сосудистой проницаемости, патогенезу воспаления, воспалительного отёка, диспротеинемий, патофизиологии свёртывания крови и фибринолиза.

Вместе со своими учениками благодаря применению физико-химических и биофизических методов исследования получил новые данные, позволившие установить мембранную природу воспалительного отёка и разработать его патофизиологическую классификацию.

Важное значение имеют исследования школы Ойвина, посвященные нарушению и восстановлению белкового состава крови, в частности в условиях трансфузий. Самим Ойвиным разработана классификация диспротеинемий. В 1970 году получена приоритетная справка № 1175 от 05.11.70 г. на предполагаемое открытие «Активный и сопряженный с энергетическими тратами процесс повышения проницаемости эндотелиальной мембраны кровеносных сосудов».

Оставил после себя многочисленных учеников, позже возглавивших лаборатории и кафедры в научных и учебных институтах СССР и России. Под руководством Ойвина было выполнено более 70 диссертационных работ, в том числе 15 докторских. Среди учеников Ойвина — З. С. Баркаган, В. П. Балуда, Е. П. Смоличев, Н. А. Горбунова, В. М. Володин, Г. Н. Сушкевич и др.

Общественная научная деятельность

• Член правления Всесоюзного общества патофизиологов
• Член редколлегии журнала «Патологическая физиология и экспериментальная терапия»
• Редактор-консультант реферативного журнала «Биология»

Личные качества

Обладал широкой эрудицией, сочетавшейся со строгостью научного мышления. Отличался полным неприятием спекулятивных концепций, терминологической эквилибристики и неподкреплённых фактами теорий: отрицал идеи самозарождения жизни из белка, омоложения с помощью содовых ванн (в лаборатории Ойвина было доказано, что сода не проникает через кожу), лечения всех болезней длительным сном и пр.

Никогда не подавлял учеников своим авторитетом, но требовал от них методологического обоснования исследований, самостоятельной творческой работы и принятия нестандартных решений. Учил уважать всякую работу; при этом сам умел выполнять стеклодувные работы, мастерил и ремонтировал лабораторные приборы, работал на токарном и других станках.

По отзывам своих учеников и коллег, был добр, отзывчив, честен, принципиален.

С Исидором Ойвиным были дружны и общались на равных Ганс Селье и Николай Тимофеев-Ресовский, в одно с Ойвиным время работавший в Институте медицинской радиологии в Обнинске.

Цитаты

Хирург Юрий Шапиро, студент Ойвина в Сталинабадском медицинском институте:

И. А. Ойвин был крупным учёным. Блестяще зная высшую математику и физику, он одним из первых в стране начал использовать математический аппарат в медицине, предвосхитив этим бионику — новое направление в биологии и медицине. Одним из первых в стране он начал работать с радиоактивными изотопами, в то время работа с ними была засекречена. <...> Исидор Абрамович оставил в Таджикистане о себе добрую память — прекрасно оснащённую кафедру, способных учеников.

Библиография

Публикации Исидора Ойвина

Монографии

• Балуда В. П., Маляровский В. Н., Ойвин И. А. Лабораторные методы исследования свертывающей системы крови. — М.: Медгиз, 1962. — 190 с.

Статьи

• Ойвин И. А. О длительности циркуляции сероводорода в организме // Фармакология и токсикология. — 1950. — Т. 13.
• Ойвин И. А., Монакова К. Н. Методика количественного изучения эффективности противовоспалительных средств // Фармакология и токсикология. — 1953. — Т. 16. — № 6. — С. 50—51.
• Ойвин И. А. Статистическая обработка результатов экспериментальных исследований // Патологическая физиология и экспериментальная терапия. — 1960. — № 4. — С. 76—85.

Об Исидоре Ойвине

• Сушкевич Г. Н. Ойвин Исидор Абрамович — к 100-летию со дня рождения // Медицинская радиология и радиационная безопасность. — 2009. — Т. 54. — № 5. — С.79-80.

Ссылки

• [www.mrrc.obninsk.ru/?id=264&n_id=35 Исидор Ойвин на сайте ФГБУ МРНЦ Минздравсоцразвития России]
• [www.rujen.ru/index.php/%D0%9E%D0%99%D0%92%D0%98%D0%9D_%D0%98%D1%81%D0%B8%D0%B4%D0%BE%D1%80_%D0%90%D0%B1%D1%80%D0%B0%D0%BC%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87 Исидор Ойвин в Российской еврейской энциклопедии]

Отрывок, характеризующий Ойвин, Исидор Абрамович

Но еще он не кончил стихов, как громогласный дворецкий провозгласил: «Кушанье готово!» Дверь отворилась, загремел из столовой польский: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс», и граф Илья Андреич, сердито посмотрев на автора, продолжавшего читать стихи, раскланялся перед Багратионом. Все встали, чувствуя, что обед был важнее стихов, и опять Багратион впереди всех пошел к столу. На первом месте, между двух Александров – Беклешова и Нарышкина, что тоже имело значение по отношению к имени государя, посадили Багратиона: 300 человек разместились в столовой по чинам и важности, кто поважнее, поближе к чествуемому гостю: так же естественно, как вода разливается туда глубже, где местность ниже.
Перед самым обедом граф Илья Андреич представил князю своего сына. Багратион, узнав его, сказал несколько нескладных, неловких слов, как и все слова, которые он говорил в этот день. Граф Илья Андреич радостно и гордо оглядывал всех в то время, как Багратион говорил с его сыном.
Николай Ростов с Денисовым и новым знакомцем Долоховым сели вместе почти на середине стола. Напротив них сел Пьер рядом с князем Несвицким. Граф Илья Андреич сидел напротив Багратиона с другими старшинами и угащивал князя, олицетворяя в себе московское радушие.
Труды его не пропали даром. Обеды его, постный и скоромный, были великолепны, но совершенно спокоен он всё таки не мог быть до конца обеда. Он подмигивал буфетчику, шопотом приказывал лакеям, и не без волнения ожидал каждого, знакомого ему блюда. Всё было прекрасно. На втором блюде, вместе с исполинской стерлядью (увидав которую, Илья Андреич покраснел от радости и застенчивости), уже лакеи стали хлопать пробками и наливать шампанское. После рыбы, которая произвела некоторое впечатление, граф Илья Андреич переглянулся с другими старшинами. – «Много тостов будет, пора начинать!» – шепнул он и взяв бокал в руки – встал. Все замолкли и ожидали, что он скажет.
– Здоровье государя императора! – крикнул он, и в ту же минуту добрые глаза его увлажились слезами радости и восторга. В ту же минуту заиграли: «Гром победы раздавайся».Все встали с своих мест и закричали ура! и Багратион закричал ура! тем же голосом, каким он кричал на Шенграбенском поле. Восторженный голос молодого Ростова был слышен из за всех 300 голосов. Он чуть не плакал. – Здоровье государя императора, – кричал он, – ура! – Выпив залпом свой бокал, он бросил его на пол. Многие последовали его примеру. И долго продолжались громкие крики. Когда замолкли голоса, лакеи подобрали разбитую посуду, и все стали усаживаться, и улыбаясь своему крику переговариваться. Граф Илья Андреич поднялся опять, взглянул на записочку, лежавшую подле его тарелки и провозгласил тост за здоровье героя нашей последней кампании, князя Петра Ивановича Багратиона и опять голубые глаза графа увлажились слезами. Ура! опять закричали голоса 300 гостей, и вместо музыки послышались певчие, певшие кантату сочинения Павла Ивановича Кутузова.
«Тщетны россам все препоны,
Храбрость есть побед залог,
Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.


Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.
«Да, он очень красив, думал Пьер, я знаю его. Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить мое имя и посмеяться надо мной, именно потому, что я хлопотал за него и призрел его, помог ему. Я знаю, я понимаю, какую соль это в его глазах должно бы придавать его обману, ежели бы это была правда. Да, ежели бы это была правда; но я не верю, не имею права и не могу верить». Он вспоминал то выражение, которое принимало лицо Долохова, когда на него находили минуты жестокости, как те, в которые он связывал квартального с медведем и пускал его на воду, или когда он вызывал без всякой причины на дуэль человека, или убивал из пистолета лошадь ямщика. Это выражение часто было на лице Долохова, когда он смотрел на него. «Да, он бретёр, думал Пьер, ему ничего не значит убить человека, ему должно казаться, что все боятся его, ему должно быть приятно это. Он должен думать, что и я боюсь его. И действительно я боюсь его», думал Пьер, и опять при этих мыслях он чувствовал, как что то страшное и безобразное поднималось в его душе. Долохов, Денисов и Ростов сидели теперь против Пьера и казались очень веселы. Ростов весело переговаривался с своими двумя приятелями, из которых один был лихой гусар, другой известный бретёр и повеса, и изредка насмешливо поглядывал на Пьера, который на этом обеде поражал своей сосредоточенной, рассеянной, массивной фигурой. Ростов недоброжелательно смотрел на Пьера, во первых, потому, что Пьер в его гусарских глазах был штатский богач, муж красавицы, вообще баба; во вторых, потому, что Пьер в сосредоточенности и рассеянности своего настроения не узнал Ростова и не ответил на его поклон. Когда стали пить здоровье государя, Пьер задумавшись не встал и не взял бокала.
– Что ж вы? – закричал ему Ростов, восторженно озлобленными глазами глядя на него. – Разве вы не слышите; здоровье государя императора! – Пьер, вздохнув, покорно встал, выпил свой бокал и, дождавшись, когда все сели, с своей доброй улыбкой обратился к Ростову.
– А я вас и не узнал, – сказал он. – Но Ростову было не до этого, он кричал ура!
– Что ж ты не возобновишь знакомство, – сказал Долохов Ростову.
– Бог с ним, дурак, – сказал Ростов.
– Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, – сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят про него. Он покраснел и отвернулся.
– Ну, теперь за здоровье красивых женщин, – сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру.
– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.
Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.