Вейдман, Эжен

Эжен Вейдман
Eugen Weidmann
Дата рождения:	5 февраля 1908(1908-02-05)
Место рождения:	Франкфурт-на-Майне, Германская империя
Гражданство:	Веймарская республика Веймарская республика → Третий рейх Третий рейх
Дата смерти:	17 июня 1939(1939-06-17) (31 год)
Место смерти:	Версаль, Франция
Причина смерти:	казнь
Наказание:	гильотинирование
Убийства
Количество жертв:	6
Количество раненых:	1
Период убийств:	1937
Мотив:	корысть

Эжен (Ойген) Вейдман (5 февраля 1908, Франкфурт-на-Майне, Германская империя — 17 июня 1939, Версаль, Франция) — немецкий серийный убийца, действовавший во Франции, последний человек, подвергшийся в стране публичной казни.

Биография

Родился во Франкфурте-на-Майне, в Германии, в семье бизнесмена. После начала Первой мировой войны его отправили жить с бабушкой и дедушкой; в это время он начал воровать. Скрываясь от прохождения военной службы, переехал в Париж, затем в Канаду. В Канаде его арестовали за ограбление, он провёл год в тюрьме, после чего депортировали на родину.

В Германии (точнее, в протекторате Саар) у Эжена с законом также были проблемы, ему пришлось пять лет отсидеть в Саарбрюккене за грабёж. В тюрьме он познакомился с двумя будущими соучастниками: Роже Мильоном (фр. Roger Million) и Жаном Бланом (фр. Jean Blanc).

Убийства

После освобождения из тюрьмы они решили работать вместе. Своим промыслом они избрали похищение богатых туристов во Франции с целью выкупа. Для этой цели ими была арендована вилла в Сен-Клу, недалеко от Парижа. Однако первая попытка похищения кончилась неудачей, их жертва оказала отчаянное сопротивление и вырвалась на свободу. Вторая попытка оказалась успешнее.

В июле 1937 года Вайдман познакомился с Джин де Ковен (англ. Jean De Koven), танцовщицей из США. Джин жила в Нью-Йорке, где занималась преподаванием балета и классических танцев, и приехала в Европу к тётке. На Парижской выставке она познакомилась с Эженом, работавшим там переводчиком, который представился ей Зигфридом. Он произвёл на де Ковен впечатление, и она писала своему другу:

Я только что познакомилась с очаровательным и умным немцем по имени Зигфрид. Может быть, я исполню одну из вагнеровских ролей, кто знает? Я собираюсь встретиться с ним завтра на его вилле в красивом месте, рядом со знаменитым особняком, подаренном Жозефине Наполеоном…

В ходе свидания на вилле Джин сфотографировала своего кавалера (позже камера была найдена около тела), а Вайдман задушил её, после чего похоронил в саду виллы. Похитители забрали найденные у убитой деньги — 430 долларов и 300 франков в дорожных чеках, после чего отправились к любовнице Мильона Колетт Трико.

Вскоре тётка Джин, с которой она проживала, получила письмо с требованием выкупа за племянницу в размере 500 долларов. Она сразу же подключила к делу полицию, но, несмотря на новые письма и телефонные звонки, розыски были безуспешны. Брат Джин Генри срочно приехал во Францию и предложил вознаграждение в 10 000 франков за любую информацию о местонахождении сестры. Но всё было безрезультатно.

Тем временем, Вайдман совершил новое убийство. 1 сентября 1937 года он нанял шофёра по имени Жозеф Коффи отвезти его во Французскую Ривьеру, но в лесу за пределами Тура выстрелил тому в затылок. Добычей стали 2500 франков.

Уже 3 сентября было совершено следующее убийство. Вместе с Мильоном Вайдман с помощью предложения о работе заманил медсестру Жанин Келлер в лесную пещеру в Фонтенбло. Там Жанин была убита выстрелом в затылок, а преступники разжились 1400 франками наличными и кольцом с бриллиантом.

16 октября 1937 года Вайдман и Мильон договорились о встрече с молодым театральным продюсером Роже Леблондом под предлогом финансирования его нового шоу. Итогом встречи стали выстрел в затылок Леблонду и 5000 франков, доставшиеся преступникам.

22 ноября 1937 года Вайдман убил и ограбил своего знакомого по последнему пребыванию в тюрьме Фрица Фроммера. Он, как и прошлые жертвы, был убит выстрелом в затылок, после чего похоронен в саду виллы.

Пять дней спустя Вайдманом был убит агент по недвижимости Раймон Лесобр, показывавший «состоятельному» клиенту виллу в Сен-Клод. В результате Вайдман разбогател ещё на 5000 франков.

Арест

Однако убийство Лесобра стало последним. По визитной карточке Вейдмана, оставленной им в офисе Лесобра, сотрудники управления национальной безопасности вышли на след убийцы. В один из дней, вернувшись домой, Вейдман обнаружил у дверей двух офицеров полиции, поджидавших его. Сделав вид, что приглашает их пройти в дом, он трижды выстрелил в безоружных полицейских. Однако ранения оказались не слишком серьёзными, и полицейским удалось повалить преступника, а затем обезвредить его с помощью ударов молотка, лежавшего у входа.

Придя в сознание, Вейдман признался во всех преступлениях. Единственным убийством, вызвавшим у него сожаление, было убийство Джин де Ковен. Со слезами он рассказывал:

Она была очень милой и до последнего мгновения ни о чём не догадывалась… Когда я потянулся к её горлу, она обмякла, как кукла.

—

Были задержаны и его сообщники. Вейдман показал спрятанные тела.

31 декабря 1937 года Джин де Ковен была похоронена в Нью-Йорке.

Процесс по делу банды Вейдмана, Мильона, Блана и Трико стал самым громким делом со времен «Синей бороды» Анри Ландрю восемнадцатью годами ранее. Газета «Пари-Суар» наняла для написания эссе об убийце известную писательницу Колетт, которая и описала процесс.

Защита оказалась бессильной, и Вейдман и Мильон были приговорены к смертной казни. Блан получил 20 месяцев тюрьмы, а Колетт Трико была оправдана.

Казнь

16 июня президент Франции Альбер Лебрен отклонил ходатайство о помиловании Вейдмана и заменил Мильону смертный приговор на пожизненное заключение.

17 июня 1939 года на площади у тюрьмы Сен-Пьер в Версале Эжен Вейдман был казнён с помощью гильотины. Казнил убийцу французский палач Жюль Анри Дефурно. Среди публики, присутствовавшей на казни, был впоследствии известный британский актёр Кристофер Ли, которому тогда было 17 лет.

Желающие посмотреть на казнь собирались на площади с вечера, вскоре в окрестных кафе закончилось спиртное. Собралась огромная толпа, шум от которой доносился даже до камеры осуждённого. В два часа ночи жандармы попытались расчистить площадь для возведения гильотины. В давке пострадала женщина, но толпа осталась стоять. Властям пришлось расчищать площадь силами национальной гвардии. Возникли проблемы и со сборкой гильотины. А после казни, по воспоминаниям Кристофера Ли, некоторые прорывались через оцепление, чтобы смочить носовые платки в крови казнённого.

Казнь состоялась с задержкой на 45 минут. Ходили слухи, что задержка была вызвана специально, чтобы солнце успело взойти, и фотографы сумели сделать фотографии осуждённого и казни. В довершение всего оказалось, что в одной из квартир, окна которых выходили на площадь, был установлен киноаппарат, и казнь оказалась запечатлена на камеру, возникли скандалы с прессой. Итогом стал запрет на проведение публичных казней во Франции.

Литература

• Michel Ferracci-Porri. [www.editions-normant.com/article.php?sid=1164 Beaux Ténèbres - La Pulsion du Mal d'Eugène Weidmann]. — Editions Normant, 2008. — 412 с. — ISBN 978-2-915685-34-3.
• F. Tennyson Jesse. Comments On Cain (New York: Collier Books; London: Collier-Macmillan, Ltd., 1948, 1964), 158p., p. 99-158, «Eugen Weidmann: A Study in Brouhaha».

Ссылки

• [www.peoples.ru/state/criminal/killer/eugen_weidmann/ Эжен Вейдман]

Отрывок, характеризующий Вейдман, Эжен

Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.