Нойтерт, Ойген

Ойген Нойтерт
Eugen Neutert
Имя при рождении:	Ойген Нойтерт
Род деятельности:	член движения Сопротивления во время Второй мировой войны
Дата рождения:	19 марта 1905(1905-03-19)
Место рождения:	Берлин, Германия
Гражданство:	Германия
Дата смерти:	9 сентября 1943(1943-09-09) (38 лет)
Место смерти:	Берлин, Германия
Разное:	антифашист, член «Красной капеллы»

Ойген Нойтерт (нем. Eugen Neutert; 19 марта 1905 года, Берлин, Германия — 9 сентября 1943 года, Берлин, Германия) — антифашист, член движения Сопротивления во время Второй мировой войны, член организации «Красная капелла».

Биография

Ойген (Евгений) Нойтерт родился 19 марта 1905 года в Берлине, в Германской империи. Выучившись на электрика, осенью 1923 года эмигрировал в Бразилию. В 1926 году вернулся в Германию. В том же году вступил в Коммунистическую партию Германии. До 1933 года был членом Союза борьбы с фашизмом в Берлин-Хермсдорфе. В 1928 году его уволили из Берлинской электрической компании за активную политическую деятельность. В 1930 году он окончил курсы массажистов и начал самостоятельную практику в Хермсдорфе.

В сентябре 1936 года был арестован вместе с 30-ью коммунистами и социал-демократами, участниками движения Сопротивления нацистскому режиму. 25 ноября 1937 года Народная судебная палата признала его виновным и приговорила к двум с половиной годам тюремного заключения. Срок отбывал в тюрьмах Бранденбурга и Амберга в Баварии.

После освобождения в марте 1939 года устроился рабочим на завод фирмы Этернит (производство асбеста) в Берлине и установил связь с коммунистами, которые имели контакты с группой борцов Сопротивления, под руководством Роберта Урига. После того, как эта группа была уничтожена гестапо, вступил в контакт с группой Ганса и Хильды Коппи. Осенью 1941 года вошел в кружок Вильгельма Шурманн-Хорстера. Им была куплена печатная машинка и восковые матрицы для издания листовок, анти-нацистских брошюр и газеты Die Innere Front («Внутренний фронт»). Ему удалось также установить многочисленные связи с другими подпольными группами движения Сопротивления.

Арест и казнь

23 октября 1942 года снова был арестован, и в августе 1943 года Народная судебная палата признала его виновным и приговорила к смертной казни. 9 сентября 1943 года Ойген Нойтерт был повешен в тюрьме в Плёцензее в Берлине.

Память

На доме, в котором Ойген Нойтерт жил в Берлине (ныне улице Рихарда Зорге) в память о нём установлена мемориальная доска.

Литература

• Luise Kraushaar (Hg.): Deutsche Widerstandskämpfer 1933—1945. Biographien und Briefe. Band 2. Dietz, Berlin 1970, S. 533f.

Ссылки

• [www.luise-berlin.de/Lexikon/FrKr/n/Neutert_Eugen.htm Kurzbiografie Neuterts und Abbildung der Gedenktafel]  (нем.)

Отрывок, характеризующий Нойтерт, Ойген

Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.