Уитлендеры

Уитлéндеры (также — ойтлéндеры, ойтлáндеры) (африк. uitlander — чужеземец, пришелец, неафриканер, т. е. лицо неголландского происхождения) — в узком смысле, наименование европейских, главным образом английских, реже американских, шахтёров, прибывших в Южную Африку для работы на приисках крупнейшего месторождения золота на Витватерсранде в Трансваале. В широком смысле, обозначение переселенцев 1870—1890-х годов в южноафриканские (бурские) республики Оранжевое свободное государство (1854) и Трансвааль (1856), где их доля со временем составила до трёх четвертей белого населения. Их экономическое положение и введённые ограничения, выразившиеся в лишении избирательного права и обложение высокими налогами, были использованы для оправдания рейда Джеймсона (Jameson raid) (1895—1896), заговора в Южной Африке с целью свержения президента Трансвааля Пауля Крюгера (Paul Kruger), и оказались одним из решающих факторов начала Второй англо-бурской войны (1899—1902).

История вопроса

Богатейшие месторождения золота на Витватерсранде были открыты в 1886 году, и в течение десяти лет количество уитлендеров вдвое превысило число коренных трансваальцев — 60 тыс. уитлендеров против 30 тыс. бюргеров. Эти рабочие были преимущественно сосредоточены в окрестностях Йоханнесбурга.

Правительство Трансвааля при президенте Пауле Крюгере опасалось, что этот массированный приток переселенцев может осложнить положение независимого Трансвааля, так как уитлендеры были в основном британского происхождения. Предоставление им избирательных прав в условиях увеличения колониальной мощи империи в Южной Африке неизбежно привело бы к утрате власти в Трансваале в пользу Великобритании, превратив его в колонию. Соответственно, в 1890 году правительство Трансвааля отказало в предоставлении права голоса и гражданства всем уитлендерам, прожившим в стране менее 14 лет и старше 40 лет. Фактически это привело к тому, что уитлендеры в стране были бесправны и не играли никакой политической роли. Такая политика, в сочетании с высоким налогообложением, коррумпированным и неэффективным управлением, способствовала росту недовольства, приведшему к событиям, известным как «рейд Джеймсона» в 1895 году.

Начиная с 1897 года Верховный комиссар Южной Африки сэр Альфред Милнер и Государственный секретарь по делам колоний Джозеф Чемберлен использовали ущемление прав уитлендеров как основной аргумент в борьбе с Трансваалем. Они поддерживали требования уитлендеров и поощряли агитацию, содержащую завуалированную угрозу войны с правительством Крюгера. В итоге британская настойчивость и неуступчивость Крюгера привели к началу Второй англо-бурской войны в 1899 году.

После поражения в 1902 году Трансвааль стал британской колонией. Все жители Трансвааля стали британскими подданными, и термин «уитлендеры» вышел из употребления.

Отрывок, характеризующий Уитлендеры

– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]