Окава, Сюмэй

Сюмэй Окава (яп. 大川 周明 О:кава Сю:мэй, 6 декабря 1886, Саката — 24 декабря 1957, Токио) — японский философ, журналист, политик правого направления.

Биография

Родился в городе Саката в префектуре Ямагата. В 1911 году окончил философский факультет Токийского университета, специализировался в области классической китайской и индийской философии и религии.

В 1910-е годы участвовал в работе ряда националистических обществ. В 1918 году вместе с молодыми радикалами Икки Китой и Мотоюки Такабатакэ создал Общество старых борцов (Росокай) — дискуссионный клуб, призванный объединить как «правых», так и «левых» радикалов националистической ориентации. В 1920 году на его основе создано Общество сомневающихся (Юдзонся), пропагандирующее экспансию в Китай. Был связан с индийскими революционерами.

С 1918 года занимал руководящие посты на Южно-Маньчжурской железной дороге: с 1919 член Совета директоров, заместитель директора, с 1923 председатель правления. С 1931 генеральный директор Исследовательского института экономики Восточной Азии.

Занимался журналистской и литературной деятельностью, ездил по стране с лекционными турами.

Был одним из организаторов нереализовавшихся мартовского и октябрьского заговоров 1931 года, вдохновитель мятежа 15 мая 1932 года, когда был убит премьер Инукаи. В 1934 предстал перед судом (за закрытыми дверями) по обвинению в причастности к инциденту 15 мая 1932 года, но был признан виновным лишь в том, что его идеи и сочинения побудили мятежников к преступным действиям, приговорён к краткосрочному тюремному заключению и освобождён в конце 1935 года.

Во время Второй мировой войны занимался пропагандой в Японии.

В 1948 году был привлечён к суду Международного военного трибунала для Дальнего Востока, как обвиняемый в военных преступлениях класса А. Во время суда проявил признаки психического нездоровья. Согласно заключению судебно-медицинской экспертизы, у Окавы был выявлен психоз, развившийся в результате сифилитического менингоэнцефалита, мания величия и маниакальное состояние. Был признан невменяемым и исключён из числа подсудимых Токийского трибунала. Окава был переведён в тюрьму американского военного госпиталя, затем находился в клинике Токийского университета и больнице Мацузава.

В 1950 году опубликовал первый японский перевод Корана. Это, однако, не был прямой перевод с арабского (Окава использовал китайский, английский, немецкий и др. переводы) и сейчас он считается устаревшим. Умер в Токио в 1957.

Избранные сочинения

• Различные вопросы о возрождении Азии (復興亜細亜の諸問題), 1922
• Исследование японской души (日本精神研究), 1924
• Исследование создания акционерных колонизационных компаний (特許植民会社制度研究), 1927
• Учебник японской истории (国史読本), 1931
• 2600 лет японской истории (日本二千六百年史), 1939
• Хроника американско-британской агрессии в восточной Азии. (米英東亜侵略史), 1941
• Введение в Ислам (回教概論), 1942
• Коран (Японский перевод), 1950

Литература

• Смирнов Л. Н., Зайцев Е. Б. Суд в Токио. — М.: Воениздат, 1984. — 575 с.

Отрывок, характеризующий Окава, Сюмэй

– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]